Любовь Овсянникова - Аферистка Страница 6

— Ты правильно сделала. Не сомневайся.

— Ой, не знаю. Обещают, что эти шрамы зарастут, рассосутся, побледнеют и их не будет видно. Если бы хоть не аллергия! Представляешь, мало того, что в ранку попала инфекция и вызвала воспаление, так еще и эта зараза прицепилась как раз, когда пришлось сражаться с осложнением. Ну никак не давала лечиться! Вот, — она протянула Люле еще одну фотографию, — здесь мне наложили макияж и сфотографировали на новый паспорт. Такой я должна стать после полного выздоровления. Ну как?

— Такой и будешь! Ведь в конце концов это ты и есть, — Люля отодвинула медицинскую справку об операции и покрутила оба снимка, сравнивая их. — Никогда бы не сказала, что это один и тот же человек, — она кокетливо взглянула на себя в зеркало за Татьяниной спиной и, щелкнув большим и средним пальцами, заверила девушку: — Летом чуток загоришь — на солнце швы быстро зарастают, — посвежеешь и будешь класс. Слушай, не зависай на мелочах! Жизнь прекрасна! Пройдет твоя аллергия, уймется воспаление, восстановится кровообращение… Ой, подруга, главное, что ты жива, видишь мир, людей, дышишь воздухом. Что еще надо? Не помешало бы, правда, поехать на море, пополоскать рубцы йотированной водичкой. Тогда они вмиг сошли бы! — Люля еще раз взглянула в зеркало: — Если тебе обрезать косы, то мы окажемся удивительно похожими. Смотри, что глаза, что нос!

— О, если бы так могло быть, то не пожалела бы волос, обрезала бы! Ты красивая…

— Да ты что, ни за какие пряники не вздумай такую красоту портить!

— А еще я, видишь, полнее… — не утихала жаловаться Татьяна.

— Похудеешь! — пообещала Люля.

— У меня губы остались толстыми…

— Это хорошо и модно! Зато они приобрели какую-то форму.

— Тебе легко говорить…

В дверь постучали, и в купе вошла проводница. Она попросила предъявить билеты и заплатить за постель.

— Что-то пить будете или намерены спать? — спросила у девчат.

— И пить будем, и спать будем! — развеселилась Татьяна. — А что у вас есть?

— Чай, кофе, прохладительные напитки. Могу что-нибудь из ресторана принести, если вы собираетесь погудеть.

— Именно погудеть! Как вы правильно сказали. Давай, Уля, прильем мое новое лицо? — предложила Татьяна.

— И за наше знакомство. Только, чур, гуляем за мой счет. Ты потратилась на лечение, с тебя грех брать деньги, а я не из бедных, — и Люля с форсом протянула проводнице откуда-то ловко добытую крупную купюру: — Значит, так. Несите нам чекушечку коньяка «Наполеон» — в ресторане должен быть в подарочной расфасовке, — кетовой икры, жаренной свининки с картофелем и побольше фруктов и овощей.

— Запивать чем будете?

— Правильно. Запивать будем чаем, — разочаровала Люля проводницу, которая думала, что у нее закажут более дорогой напиток, хотя бы кофе.

Неужели пронесло? — с затаенной радостью подумала Люля, взвешивая ситуацию, которая исподволь налаживалась.

Если бы рядом нашелся наблюдательный человек, то получил бы пищу для философских размышлений — девушки поразительно были похожими.

И не только внешне, где большую роль играла молодость, хороший рост, стройность, пригожие черты лица, густые пышные волосы. Но им обеим Бог послал грациозность, дар пластично двигаться, то есть фотогеничность, как сказал бы дизайнер. Они были одинаково спортивны и имели быструю реакцию на внешние раздражители, острый ум, были деятельны и бодры по темпераменту. Хотя этими добродетелями сейчас обладают почти все представители молодежи, но они не исчерпывают содержание человека. Есть еще характер, уровень осознания реальности, смелость в принятии решений, способность действовать вопреки неблагоприятным обстоятельствам. А это уже не от возраста зависит, а от умения распорядиться полученным даром, применять его практически, реализовывать в делах, поступках, в отношениях с людьми.

Что касается Татьяны, то, небось, не каждая сирота, человек без поддержки и помощи, решится изменить лицо, чтобы умаслить судьбу или, наоборот, дать ей, неласковой, пинка под зад и начать борьбу за счастье своими силами. И не каждая, как Улита, может забрать чемоданчик, в котором лежит полмиллиона буржуйских долларов, пусть своих, но из-под носа опасного вора, положившего на них глаз, и слепо драпануть в нормальную жизнь, покончив с полукриминальной романтикой и приключениями.

Воистину, человека формируют не только задатки, но и жизненный опыт, который не возникает из бездеятельности. И это сущая правда, что талантливый человек, живя в достатке и покое, может никогда не переступить порог благополучия и, как следствие, прожить бессодержательно, никогда не доводя свое личностное развитие до уровня, на какой его планировало провидение. Априори[13] же обездоленная, забытая в злыднях людьми и небом, битая бурями и мятая на жизненной тряске горемыка наконец закаляется, накапливает эмпирические[14] знания и достигает полностью заслуженных высот. У девушек и здесь было кое-что общее, а именно — сиротство и детские мытарства в интернатах.

— Неплохо было бы перед загулом снять уздечки[15], — засмеялась Татьяна, высвобождая грудь из тесного белья. — Видишь, я тоже кое-что помню из детства, — намекнула она на употребленные сленговые слова.

— Почему нет, ведь на самом деле оно у нас недавно закончилось.

Тем временем Татьяна вынула из битком набитой дорожной сумки новенькую ночную сорочку, переоделась в нее, а сверху набросила симпатичный домашний халатик. Ноги обула не в мягкие тапочки, какие обычно берут в дорогу, а в летные туфли на высоком каблуке. На всей ее одежде еще висели фабричные бирки, и девушка, радуясь этому, не торопилась их снимать.

— Покрасуюсь и разношу заодно, — показала на босоножки. — У меня всегда проблемы с новой обувью, — и принялась умываться. — А ты чего ждешь? Переодевайся, — удивилась, что Улита сидит, как и раньше, скрестив руки на коленах.

— Не во что. У меня ничего нет, подруга.

— Даже так? — Татьяна растерянно осмотрелась, будто в поисках подсказки или совета, а затем решилась: — Так возьми мое, — и она, может, из благодарности за слова поддержки, подбадривания или из какого-то другого теплого чувства вынула еще один комплект домашней одежды и подала девушке. — Шлепанцы, вижу, у тебя свои есть. Но, если хочешь сделать мне приятное, разноси это, — подала завернутые в оберточную бумагу новенькие туфли. — Как говорится, ты меня гуляешь, а я тебя одеваю.

— Ну, если так, то не откажусь.

— Ты, оказывается, не киевлянка? — Татьяна наблюдала, как Улита после умывания с удовольствием влезла в новенькую сорочку, халат, подвязалась поясом и надела великоватые для нее туфли. — Или как?