Николас Монсаррат - Узаконенное убийство Страница 6

Значит, в любом случае он не совсем нормален. Но это нисколько не уменьшало бремени, особенно моего.

За дверями нашего дома, запиравшимися теперь не позже пяти вечера, все горячо обсуждали происходящее. Я время от времени бросал односложную реплику, а мой тесть, рассерженный старик, поносил закон, допускающий убийства, преступления и падение нравов. Хелен наблюдала за нами, и особенно за мной, с явным беспокойством. Она ощущала в моем молчании тревогу, причина которой была значительно глубже, нежели испорченный медовый месяц. Улучив момент, когда ее отец был особенно увлечен сравнением добрых старых времен с нынешними непутевыми, она попыталась разрушить стену моего молчания.

— Милый…

— Да?

— О чем ты сейчас думаешь?

— Да так… все о том же деле.

— Это так неприятно, я знаю. Пускай только это нам ничего не испортит.

— Все уже и так испорчено.

— Я знаю… Но нас-то ведь это по-настоящему не касается.

— Это всех касается! — заявил мой тесть, услышав на этот раз ее тихий шепот. — Это же вызов всему обществу. Вот что это такое!

В дверь постучали, и вошел Тиммоти.

— Хозяин, тут полицейский, — с поклоном сообщил он.

Появился Ван Виллинген со своим еженедельным визитом.

Пожимая его руку, я с удивлением вспомнил, как много изменилось со времени нашей последней встречи. Мой тесть налил ему обычную порцию виски с содовой, но на этот раз без своей обычной иронии, словно признавая, что Ван Виллинген это заслужил.

— Пока ничего нового, сэр, — ответил полицейский на вопрос Форсита. — Вчерашнее убийство — настоящая идиотская выходка… Мы уж подумываем, не сумасшедший ли этим занимается.

— Сумасшедший или нет, но его надо поймать, — нахмурился Форсит.

— К этому мы и стремимся, сэр.

Глядя на жесткое выражение его лица, я подумал о том множестве людей с властью и без оной, которые предъявляли к нему такие же требования, как и мой тесть. Радио сообщало, что царивший в Плеттенберге страх проник в парламент. Впервые за весь вечер я решился поддержать разговор, но для меня это было чрезвычайно трудным делом.

— Если это маньяк, то убийство может повториться в любое время, даже сегодня!

— Могу гарантировать, что сегодня этого не произойдет, — угрюмо возразил Ван Виллинген. — Мы как следует опутали всю деревню. Так все время продолжаться не может. В конце концов все войдет в норму. Вот тогда-то наш неизвестный приятель снова возьмется за свое, кто бы он там ни был.

НАШ ПРИЯТЕЛЬ, сказал он… Я находился в нервозном состоянии, и слова эти ударили меня как плетью. Я бросил быстрый взгляд на Ван Виллингена. И хотя в выражении его лица не было ничего особенного, нетрудно было мне вообразить, что слова им были произнесены неспроста, а чтобы прощупать меня.

И вот уже мне казалось, что все трое во все глаза глядят на меня — тесть, Хелен, Ван Виллинген.

— Вот почему так важно, чтобы наши усилия поддерживало все население, — заговорил полицейский снова. — Происшествий слишком много для одной только полиции. Если КТО-НИБУДЬ ЗНАЕТ ЧТО-ТО, или ПОДОЗРЕВАЕТ КОГО-ТО, или замечает что-либо подозрительное, кажущееся необычным, тот должен прийти к нам на холм и сообщить об этом.

И пока он все это произносил, я потел под его прямым взглядом и настойчивыми взглядами остальных. В тот момент они мне казались именно настойчивыми и требовательными.

Я поднялся на холм ранним утром следующего дня, но сделал это вовсе не для того, чтобы рассказать полиции о своих подозрениях. Я пошел туда, чтобы увидеть человека, дважды спасшего мне жизнь, того, который теперь был на моей совести.

И я не собирался ни о чем его предупреждать, а просто хотел поговорить с ним, увидеть, что с ним произошло. Так, по крайней мере, я убеждал себя и клялся в этом.

Ярким ранним утром, когда Хелен еще спала, я отправился к Мартину Убийце. Освещенный солнцем его гараж был все так же запущен, как и в первый мой визит сюда. Бензоколонки старого образца стояли перед ним словно ржавые часовые, охраняющие нечто, не имеющее никакой реальной ценности. Возле приткнулись два древних автомобиля да помятый «джип» со спущенной шиной. За стеклом, засиженным мухами, выставлены батареи, приводные ремни и сальники с прокладками. Негр лениво подметал площадку перед гаражом, насвистывая скорбный монотонный мотив. Входная дверь наверняка совсем не закрывалась. Она и сейчас была открытой. Едва я вошел, навстречу мне поднялась миссис Мартин. То же самое застиранное платье, то же подавленное выражение лица… Ну и вид для невесты героя!..

— Доброе утро, — сказала она.

— Ваш муж дома?

— Спит, — ответила она прежним сварливым тоном.

— Хочу поговорить с ним.

— Зайдите попозже.

— Мне нужно видеть его сейчас же! — повысил я голос.

— Он спит!.. В чем дело? — наконец-то она взглянула на меня.

— Кто там? — раздался изнутри голос Мартина.

— Никто.

Что-то заставило меня шагнуть вперед и рявкнуть, как когда-то на плацу:

— МАРТИН!!

— Сэр! — рявкнул он в ответ и рысью выбежал из дома еще до того, как замерло эхо. Увидев меня, он остановился, мигая от яркого света солнца. Наверное, мы оба были ошарашены: я — отвратительным настоящим, он — грубым окриком, врезавшимся ему в память с военной поры. Меня обескуражил его облик. Он выглядел дикарем. Лицо покрывала многодневная щетина, одежда грязная, мятая, вся в пятнах. Но за внешностью его ощущались собранные в комок нервы.

Дотронься я до него, показалось мне, и меня убьет ток высокого напряжения. Я шагнул ему навстречу. Когда нас разделяло всего два шага, он весело улыбнулся:

— Привет, Шкипер!

— Вот решил зайти, поболтать, — сказал я.

— Поболтать? — Он повернулся к жене и мотнул головой, та тут же зашаркала в дом. — О чем поболтать?

— Да так, о старых временах.

— А, об этом… — он достал из кармана рубашки хаки сигарету, с трудом зажег ее несколькими нервными движениями. Напряжение не проходило. Достаточно искры… — Не много о них скажешь, верно?

— Пожалуй, что не много… А как сейчас идут дела?

Он взглянул мне прямо в глаза и с совершенным удовлетворением сказал так, что мне стало противно:

— Думаю, что мне живется совсем неплохо.

Кто-нибудь посмелее меня бросил бы оценивающий взгляд на его гараж, на его жалкое «дело», но я себя не мог заставить сделать это. Я сказал:

— Что ж, хорошо… А мне нравится у вас в Плеттенберге. Только сейчас немного неспокойно…

— Да, неспокойно. Смешно, правда?

— Смешно?!

— Конечно. Все эти фараоны бегают, бегают, а толку мало.