Анатолий Днепров - Искатель. 1962. Выпуск №6 Страница 6

«Что «как», профессор? Давайте скорее деньги, и я поеду».

«Поедетё? Куда?» — удивился я.

«Боже! Как будто вы не знаете. Мне нужно скорее в Неаполь».

«Право, Ренато, я не знал, что вам нужно в Неаполь. Но, как мы с вами условились в самом начале, вы должны прежде всего рассказать мне о том, что вы чувствовали, пережили и…»

На лице художника появилось выражение досады.

«Должен вас разочаровать, профессор. И на этот раз ничего интересного не было».

«На этот раз? Что вы имеете в виду?»

«Ох, опять все начинается сначала, — с досадой произнес он, усаживаясь на стул. — Все было так, как и в первый, и во второй, и в десятый… В общем как всегда».

«Не понимаю…» — прошептал я.

Мне стало немного страшно.

«Странно. В прошлый раз вы меня отлично понимали, а сейчас — нет. Очень странно». — Он пристально посмотрел мне в глаза. Затем, решительно подвинув свой стул к моему креслу, он прищурился и произнес вполголоса:

«Знаете, профессор, мне в последнее время начинает казаться, что вы с ними заодно».

«С кем?»

«Не притворяйтесь, будто не знаете. Ведь я имел глупость неделю назад проболтаться вам обо всем, так что не стройте из себя невинность. Или, может быть, вы боитесь, что вас обвинят в соучастии? Ха-ха-ха! Как мне *не пришла в голову эта мысль раньше! Так знайте, Кардуччи, если дело дойдет до суда, то я не побоюсь назвать настоящих виновников. Впрочем, об этом мы с вами поговорим в следующий раз. А сейчас давайте деньги, я тороплюсь в Неаполь».

Я подошел к двери лаборатории и встал возле нее. Мне было ясно, что после пребывания в иопытательной камере Ренато превратился з другого человека. Куда девалась его робость, его застенчивость? Откуда у него появились решительные ноты в голосе, уверенность в жестах, в движениях? Что это за намеки на «последнее время», на «следующий раз»? Нет, я решительно не мог так просто отпустить его.

«Ренато, дорогой, сядьте, — взмолился- я. — Вспомните наш договор. Вы обещали мне рассказать все-все, начиная с момента, когда за вами захлопнулась дверь кабины, и до момента вашего возвращения».

«Дорогой профессор! — воскликнул он, весело улыбаясь. — Я уже сказал, что все было, как обычно. Я прекрасно выспался».

Тогда меня осенила мысль…

«Ренато, скажите мне, где вы были и что с вами произошло до нашего сегодняшнего свидания здесь, в лаборатории?»

«Вы это знаете. Я был в Неаполе».

«В Неаполе? Но ведь только сегодня состоялось ваше переселение на квартиру к синьоре Больди!»

«Ш-ш-ш! — зашипел он, — подойдя ко мне вплотную. — Сумасшедший! Разве можно о таком говорить громко. Это нечестно, Кардуччи. Вы обещали мне молчать. Скорее давайте деньги, мне пора идти. А то я опоздаю на десятичасовой автобус».

Я отошел от него подальше и, не сводя с него глаз, произнес:

«Ренато, сейчас полночь…»

При. этих словах лицо его приняло удивленное выражение, затем на нем появился испуг, после — ярость.

«Вы меня предали? Скажите, предали? Что я вам плохого сделал? Почему вы с ними заодно? О, если бы я знал!..»

Он упал в кресло и закрыл лицо руками. Затем сказал решительно:

«Хорошо, пусть приходят. Пусть. Я скажу им всю правду. Мне теперь все равно. Только я прокляну вас навеки, бесчестный вы человек. Я так верил вам, так верил! А вы устроили мне засаду с этим вашим электрическим сном».

«Успокойтесь, мой молодой друг, — я подошел к нему и положил руку на его плечо. — Успокойтесь. Ничего с вами не произошло. Никто вас не предал. Вы пришли в эту комнату в половине двенадцатого вечера и находитесь в ней всего полчаса, из которых две минуты пробыли наедине с собой вон в той кабине…»

«Вы всегда так меня успокаиваете. Только не пойму, для чего это нужно».

«Я вас никогда не успокаивал и никогда прежде не говорил с вами. Я подозреваю, что за то время, пока шел эксперимент, вам приснился сон, очень яркий и очень содержательный сон, а вы приняли его за действительность. Поверьте мне, Ренато, вы здесь у меня первый и, наверное, последний раз!»

«Сон? Вы говорите, сон? Ну вот что, дорогой профессор. С меня этих шуточек довольно. Хватит, Я уже слышу это по меньшей мере десятый раз. Одевайтесь!»

«Что?»

«Одевайтесь, говорю я вам. Сейчас я вам покажу, сон это или не сон. Одевайтесь и пойдемте со мной. Если уж я не попал сегодня в Неаполь, я покажу вам «мой сон» в Риме».

На словах «мой сон» он сделал ударение.

Представляете мое положение? Человек, который в течение двух минут находился под влиянием моего «внешнего электронного мира» и которому, без сомнения, за это время что-то приснилось, собирался меня куда-то вести, чтобы показать свой сон! Теперь мне начало казаться, что я сошел с ума и что вся эта история с экспериментом мне снится!

Глаза у художника горели, весь он нервно вздрагивал, в его лице и движениях чувствовались нетерпение и решимость.

«Да скорее же, чего вы медлите!»

«Куда мы пойдем? Сейчас полночь», — взмолился я.

«Это как раз то время, когда я могу лучше всего показать вам «мой сон».

На улице мы взяли такси, и Ренато сказал шоферу адрес.

После нескольких минут молчания Ренато спросил:

«Кстати, вы захватили с собой деньги?»

«Да».

Через несколько минут мы вышли из такси, и Ренато потащил меня через площадь к высокому зданию с богатым архитектурным оформлением. Все окна были темными, и, когда мы подошли к подъезду, я остановился. «В конечном- счете, — подумал я, — просто глупо подчиняться человеку, который находится если не в состоянии сомнамбулизма, то, во всяком случае, под впечатлением ярких картин, навязанных ему моим генератором».

«В доме все спят, Ренато», — сказал я.

«Ха-ха-ха! Сейчас вы увидите! Не верьте спящему городу. Не верьте темным окнам и погашенному свету. Не верьте уличной тишине. Они обманчивы, как молчание человека, который развращает и убивает, как тишина кладбищ, на которых ведьмы справляют шабаш, зримый и слышимый только тем, кто проклят богом. Идемте!»

Он уверенно толкнул тяжелую дубовую дверь, и мы оказались в тускло освещенном коридоре.

«Только не говорите, кто я», — прошептал Ренато.

Он уверенно шагал впереди, волоча меня за руку. Мы поднимались по каким-то лестницам, опускались в подвалы, и я чувствовал, что с каждой минутой мы глубже и глубже погружались в глухое чрево каменной громады, созданной безвестным архитектором несколько столетий назад. Мне казалось, будто этот давно умерший архитектор предвидел, что будущим поколениям людей понадобятся глубокие норы, чтобы скрывать в них пороки своего века…

Когда мы стали опускаться по широкой, с золочеными перилами лестнице, покрытой богатым, пестрым ковром, до моих ушей донесся вначале едва различимый, а после все более и более явственный гул.