Густав Эмар - Твердая рука. Гамбусино Страница 7

– Признаюсь, меня самого это очень тревожит, – начал дон Руис, с грустью глядя на свою спящую сестру. – Будь я один, я бы, конечно, не задумываясь продолжал свой путь. Смелый человек – а я думаю, что я принадлежу к числу смелых людей, – всегда справится с угрожающей ему опасностью, потому что он умеет открыто смотреть ей в глаза. Но со мной донья Марианна! Вчерашние испытания надломили ее энергию, и в случае вторичного нападения на нас она легко станет добычей бандитов. А один я не в силах буду спасти ее; меня хватит лишь на то, чтобы умереть рядом с ней.

– Бедное дитя! – отвернувшись, пробормотал Твердая Рука. – Но все же надо на что-то решиться, – сказал он, обращаясь к дону Руису.

– К сожалению, у меня нет выбора. На рассвете, если только сестра будет в силах, мы отправимся с ней в путь, и будь что будет!

– Послушайте, есть одна возможность выйти из этого затруднительного положения и предотвратить, хотя бы в некоторой мере, опасность дальнего путешествия. Дело в том, что на расстоянии двухдневного перехода отсюда находится небольшой пограничный форт для отражения набегов непокоренных индейцев, а также бандитских шаек всех мастей, наводняющих этот край. Самое важное для вас – добраться до этого форта. Там вам нетрудно будет добиться от коменданта форта конвоя, под охраной которого вы и завершите благополучно свое путешествие.

– Конечно, – ответил дон Руис, – но надо еще добраться до этого форта. А я совершенно не знаком с этим краем. Моим проводником в прерии был один из сопровождавших нас пеонов. Без него мне не найти дорогу в этой пустыне: со смертью пеона я очутился в положении моряка, потерявшего компас. Эти слова привели в неподдельное изумление Твердую Руку.

– О молодость, молодость! – воскликнул он. – Как могли вы принять столь опрометчивое решение – доверить какому-то пеону драгоценную жизнь вашей сестры… Простите за неуместные упреки, – спохватившись, продолжал Твердая Рука. – Теперь нам нужно думать только о том, как бы помочь вам выйти из беды.

И Твердая Рука погрузился в раздумье, а дон Руис с надеждой и страхом ожидал, что скажет ему его спаситель. Молодой человек нисколько не заблуждался относительно своего положения. Он и сам мысленно проклинал себя за свое легкомыслие, из-за которого сестру и его самого ожидала неминуемая гибель, если этот странный человек откажет им в своем дальнейшем покровительстве. Прошли несколько минут, показавшихся дону Руису целой вечностью, прежде чем Твердая Рука оторвался от своих мыслей. Наконец охотник выпрямился, оседлал мустанга, схватил свое ружье и, только вскочив в седло, обратился к юному мексиканцу:

– Ждите меня здесь. Только ни в коем случае не вздумайте двинуться куда-нибудь отсюда до моего возвращения. Слышите: сколько бы ни длилось мое отсутствие – ни с места! Не дожидаясь ответа. Твердая Рука дернул поводья, пришпорил коня и, слегка припав к луке седла, помчался во весь опор. А дон Руис провожал взглядом черный силуэт всадника, пока тот не исчез во тьме, и потом еще долго и напряженно прислушивался к удаляющемуся топоту копыт.

Когда все стихло, юный мексиканец вернулся к своему месту у костра и, поглядывая сквозь набегавшие слезы на спящую сестру, погрузился в свои невеселые думы. В глубине души он сильно сомневался в возвращении Твердой Руки, хотя и старался с упорством человека, очутившегося в беде, обмануть самого себя и с помощью всяческих доводов подогреть свои гаснущие надежды на помощь незнакомца. Бледный и растерянный, склонив голову на грудь, с неподвижным взглядом, дон Руис ожидал возвращения Твердой Руки.

А мы воспользуемся этим коротким перерывом в нашем рассказе, чтобы несколькими штрихами нарисовать портреты дона Руиса де Могюера и его сестры, доньи Марианны. Начнем с молодой девушки. Донья Марианна была прелестной, стройной, хорошо сложенной и веселой девушкой, едва достигшей шестнадцатилетнего возраста. Ее черные волосы цвета вороньего крыла отливали синевой, нежная кожа ее лица была окрашена в золотистые, теплые тона знойного юга, черные влажные глаза пылали под длинными, наполовину прикрывающими их ресницами, а вечно смеющийся рот, окаймленный алыми губами, яркость которых подчеркивалась ослепительно белыми зубами, придавал ее лицу выражение нетронутой, почти детской чистоты. От томной и несколько ленивой поступи доньи Марианны веяло какой-то неизъяснимой грацией и непринужденностью, так присущей перуанкам и мексиканкам, этим дочерям солнца, в жилах которых, кажется, вместо крови течет нечто вроде вулканической лавы. Одним словом, это была испанка с головы до ног, точнее – андалузка, пламенная, страстная и суеверная натура. Но сердце Марианны пока не заговорило, оно еще не было озарено божественной искрой любви, пламенное дыхание страсти не опалило эту прелестную девушку, не осознававшую еще дремлющих в ней сил.

Мужская красота дона Руиса была столь же привлекательна, как женская красота доньи Марианны. Это был рослый и статный молодой человек двадцати одного года. Сквозь изящество форм его крепко сколоченной фигуры проглядывала большая физическая сила; правильные, быть может, слишком правильные для мужчины, черты его лица говорили о врожденном благородстве юноши, а в черных глазах его светился ясный и смелый взгляд; крупный рот, украшенный великолепными зубами, увенчивался тонкими, кокетливо закрученными черными усиками, под которыми играла веселая улыбка совсем еще беззаботной юности, и все лицо его дышало искренностью, великодушием и отвагой. При большом внешнем сходстве брат и сестра имели также много общего и в характере. Оба они не знали еще жизни. Это были невинные и чистые сердца; они любили друг друга самой святой братской любовью, жили душа в душу и не могли надышаться друг на друга.

Теперь читателю понятно, почему дон Руис в ожидании Твердой Руки проклинал себя за то, что пустился в путь без надежного конвоя. Он считал себя единственным виновником чудовищных злоключений сестры, от которых ей удалось пока спастись каким-то чудом. Он с ужасом представлял себе еще более страшные испытания, ожидавшие их на протяжении более чем стомильного пути, который им предстояло пройти, прежде чем они достигнут дель Торо, асиенды их отца, дона Фернандо де Могюера.

Время между тем совершало свой безжалостный бег. Час проходил за часом; взошло солнце, рассеялся мрак, и согрелась земля, охлажденная обильной ледяной росой. Открыла глаза и донья Марианна, пробужденная пением тысяч пернатых обитателей леса. Крепкий сон восстановил ее силы и вернул веселье и душевную бодрость. Увидев брата, с тревогой и нетерпением ожидавшего ее пробуждения, молодая девушка улыбнулась, протянула ему руку и подставила лоб для поцелуя.