Луи Буссенар - Сын парижанина Страница 7

— Больше прежнего!

— Не понимаю…

— И незачем понимать. Мы чужды друг другу. Каждому — свое…

— Да у нас одна судьба, как у креветок в банке! Ты что, сбрендил?

— Да, сбрендил от ненависти к моему злому гению[36], виновнику всех моих злоключений… Не могу смотреть на вас, ненавижу всеми силами души. Побои, насмешки… Разойдемся в разные стороны… чтобы не встречаться больше… Не ручаюсь, что не убью вас во время сна…

— Да ты, оказывается, хорош фрукт, — ответил Тотор. — Послушай, мы в ужасном положении, а вместе у нас две головы и четыре руки! Вдвоем легче защититься от ударов судьбы…

— Из-за вас я стал несчастнее последнего нищего, все потерял… Будь я сильнее, убил бы вас, — твердил американец. — Прощайте! Желаю вам издохнуть от голода и невзгод раньше меня!

Он поднялся и, бледный, шатающийся, ушел, грозя кулаком.

Удивленный парижанин посмотрел ему вслед, пожал плечами и сказал:

— Как угодно! Злости и гордыни — хоть отбавляй… Но ты присмиреешь, мой Мериносик, присмиреешь! Ну что ж, постараюсь обойтись без тебя и прежде всего поищу завтрак.

Смешной и удручающе печальный в своем парадном костюме, янки быстрым шагом направился к небольшой возвышенности, откуда надеялся увидеть темный корпус «Каледонца» и его дымный шлейф. Надежда на скорое спасение не оставляла его.

Тотор огляделся и подумал:

«Нет у меня еще сноровки. Попади сюда отец, все пошло бы как по маслу. Вот человек! Уж он-то смог бы разыскать салат в кратере вулкана… Да что там: раздобыл бы клубничное мороженое посреди Сахары! Жареную картошку на Южном полюсе! Но он в Париже: улица Монмартр, дом сто сорок шесть. А мне, Тотору, могут помочь только унаследованные отцовские гены… Прежде всего посмотрим: каково мое имущество?»

Молодой человек порылся в своих еще влажных карманах и вынул платок, никелированные часы, записную книжку с карандашом, перочинный ножик, пилку для ногтей и зубочистку. Парижанин рассмеялся и сказал вслух:

— Ну, пилка еще туда-сюда, но зубочистка! Экое изящное излишество! Вот нож — это настоящее сокровище!

Поднеся к уху часы, он с сожалением прибавил:

— Зверюшка захлебнулась… Жаль. Может, попробовать оживить? Я бы поставил ее по солнцу, и было бы забавно знать, который час.

Тотор поднял крышку часов, вылил воду из корпуса и изо всех сил продул колесики. Освобожденный от воды, маленький разумный механизм задвигался, и француз радостно вскрикнул:

— Ожила зверюшка! Теперь буду знать время завтрака, обеда и ужина, которых нет, и говорить себе, что пора класть зубы на полку и потуже затягивать пояс! Чего бы, однако, мне поесть сегодня, в первый день приключений и спасения из воды, за отсутствием несуществующих плодов, неуловимых рыб и птиц, к которым не подберешься?

Вдруг его осенило:

— Боже, как я глуп! Тут гнезда, а в гнездах яйца, хотя и не вареные! Если бы этот дурачок Меринос остался, можно было бы попытаться проделать фокус с омлетом в его цилиндре…

Благодушно пошучивая сам с собой, наш робинзон подошел к росшим у устья реки деревьям, среди которых виднелось множество хохлатых цапель. Некоторые из деревьев возвышались на пьедестале из воздушных корней, другие, больше похожие на кусты, давали своим ветвям достичь земли, чтобы те укоренились и пустили новые побеги.

Тотор протиснулся в эту густую, как кукурузная плантация, чащу и стал осматриваться. Его поразило невиданное количество гнезд, устроенных кое-как из веток и травы! Лепясь вплотную друг к другу, они поднимались рискованной Вавилонской башней. Стоило руку протянуть, и в каждом — по три-четыре красивых зеленых яйца! Однако их надежно охраняли белые или серые птицы величиной с цаплю. Золотистые глаза засверкали при виде непрошенного пришельца.

Острые, как кинжал, клювы щелкали и дергались навстречу руке Тотора.

— Без глупостей, я хочу есть, — со смехом, но и сердито сказал он. — Я люблю птиц и не желаю причинять вам вреда! Дайте мне всего лишь совершить маленький заем… Пожалейте несчастного, у которого живот подвело…

Куда там! Несмотря на увещевания, непрошенного гостя клевали со всех сторон, норовя попасть в глаза, исколоть лицо, окровавить руки. Воинственные птицы самоотверженно защищали свои гнезда.

— Так что, вы не хотите поладить со мной добром? — снова заговорил Тотор, начиная сердиться. — Тогда придется брать силой!

Не обращая внимания на боль, парижанин схватил двух ближайших хохлатых цапель за шеи и сволок их с гнезда. Голенастые птицы яростно отбивались. Их сородичи возбуждались все больше и тоже подавали голос — крики цапель напоминали плач чибисов. Смятение увеличивалось с каждой минутой, слышалось щелканье клювов, хлопанье крыльев. Вдруг все громадное население приречной чащи слетело с кустов. Среди оглушительного шума парижанин овладел вражескими позициями. Двух птиц Тотор придушил. Бросив пернатых на землю, он печально посмотрел на них и сказал:

— Я еще никогда в жизни не убивал. И мне тяжело! Бедные птицы! Ну что же, это борьба за существование, и кто знает — может быть, я с наслаждением съем их даже сырыми… А сейчас поищем яйца.

Пока в воздухе кружились десять или двенадцать тысяч хохлатых цапель, пронзительно вопя и хлопая крыльями, парижанин, невидимый под ветвями, взял одно яйцо, проколол его ножом с обоих концов и выпил содержимое.

Он прищелкнул языком и заметил:

— Не первой свежести! А вкус… бррр! Но все же недурно…

Второе яйцо, третье… Тотор вновь заговорил:

— Черт возьми! Так и шибает в нос рыбой… нет, пожалуй, рыбьим жиром… Ой, бедный мой живот! Но надо привыкать…

Проглотив два десятка яиц, молодой человек почувствовал, что силы возвращаются к нему. Он вытер губы рукой и с новым воодушевлением продолжил свой монолог:

— Хорошая пища — сырые яйца! В них полно лецитина[37], они укрепляют нервы и кровь… Никакой тебе худобы, зато — что за мускулы! Словом, универсальное питание! Я вычитал это в научном журнале, а теперь вот пользуюсь плодами просвещения. Это местечко — неистощимая кладовая, я уж постараюсь тут поправиться! Эх, если б у Мериноса характер был получше, он тоже мог бы недурно позавтракать и чувствовал бы себя сильным, как никогда. Ну странный тип!.. А теперь — до чего же хочется вздремнуть!

Сытый Тотор вышел из зарослей и поискал, где бы растянуться на земле и поспать всласть. Но… тут он подумал об обеде. Исклеванные пальцы и израненные щеки навели его на мысль, что дневное вторжение, пожалуй, обойдется еще дороже, чем утреннее.

Поэтому, как человек предусмотрительный, Тотор, пользуясь отсутствием птиц, набрал из гнезд столько яиц, сколько смог унести, и спрятал их подальше, под карликовыми камедными деревьями, листья которых бросали непроницаемую тень.