Ростислав Самбук - Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман Страница 8

Поймут это потом и будут клясть последними словами трусость да извечную крестьянскую мешковатость. А пока что выжидали, боялись не только тех, из лесу, но и с подозрением и опаской смотрели на уполномоченных, собиравших налоги и подписывавших на заем, говорили всякое о колхозах, с удивительной быстротой пересказывали все, что слышали, — хорошее и плохое. Выжидали, однако почтительно снимая шляпы и перед председателем сельсовета, и перед приходским священником.

Отец Андрий жил не в селе возле церкви, а на хуторе, где стояла небольшая часовня. Ему что́ — если надо, через десять минут будет: слава богу, лошади молодые и резвые, а бричка такая, что сам председатель райисполкома, увидев, расстроился. Хотел было конфисковать, да вспомнил, что церковь не зависит от государства, и только с обидой почесал в затылке. Бричка эта еще больше поднимала авторитет отца Андрия — председатель сельсовета ходил пешком. У этого, правда, большая брезентовая кобура с наганом и, говорят, граната в кармане, но это так, для мальчишек. В войну всего насмотрелись…

Отец Андрий щелкал на счетах полуавтоматически — мыслями был далеко от цифр, считал от нечего делать, лишь бы время убить, — ориентировочную сумму дохода знал заранее. Думал: непременно надо поехать в город. Даже до его глухого угла дошли слухи, что после смерти митрополита среди верхушки униатской церкви начался разлад — нашлись даже крикуны, требовавшие не признавать Ватикан и святейшего пастыря божия — папу римского, призывавшие прихожан слушаться властей и — ох, грехи наши тяжкие (его милость начинал сердиться от одного лишь воспоминания об этом)! — открыто, с кафедры, осуждать тех, кто выступает против Советской власти.

Пока митрополит был жив, такого не было. Покойный был крутого нрава, не терпел возражений и быстро убирал непокорного со своего пути. Отец Андрий вполне одобрял действия преосвященного. Теперь, когда церковь отделили от государства, нужна твердость. С волками жить — по–волчьи выть. Вспомнив стычки с местным начальством, отец Андрий рассердился, толстая шея налилась кровью, а большие ноздри приплюснутого, будто продавленного, носа задрожали — были похожи на большие черные дырки между красными лоснящимися щеками. Даже вспотел. Расстегнул сорочку на груди (дома отец Андрий не церемонился) и, бросив счеты, громко крикнул:

— Ганя, где ты, Ганя?

Босая, в простом полинявшем ситцевом платье девушка выглянула из покоев. Она была хороша: большие серые глаза на несколько продолговатом лице с нежной линией подбородка, тонкие брови и белые, хотя и не знали зубной щетки, ровные зубы. Большой потрескавшейся рукой поправила волосы, выбившиеся из–под платочка, и спросила:

— Звали? Что пану отцу надо?

Отец Андрий недовольно посмотрел на девушку. Придется брать другую служанку — эта уже выросла и похорошела, еще слушок пойдет, этого ему не хватало… Если б уж спал с ней, а то так, без причины… Его милость когда–то был не без греха. Но теперь действительно чурался женщин — и годы уже не те, и чрево расползлось — обычные магазинные ремни не сходятся.

Ганну жаль будет — девушка работящая и вкусы его знает.

— Принеси мне…

— Квасу? — догадалась служанка и, не ожидая подтверждения, убежала.

Да, другой такой Ганны не найти. «Черт с ними, пускай мелют языками, — подумал отец Андрий, — всем рты не заткнешь». Гнев как–то сам собою исчез; от холодного кваса, бившего в нос, полегчало, и его милость снова взялся за счеты.

«И все же придется поехать в город, — подумал уже мягче. — Не только потому, что надоело без порядочного общества, до смерти хочется поболтать с коллегами, хорошо поужинать, посидеть вечерок–другой за ломберным столом, да и Ромко нажимает. Говорит, надо привезти от каноника церкви святого Франциска посылку. Эва, кто–кто, а отец Андрий знает, чего не хватает милому братцу. Конечно, лучше бы не связываться с этой посылкой, но придется ради богоугодного дела, только — ох, грехи наши тяжкие! — ради него».

Его милость перекрестился и допил квас. Завтра, с божьей помощью, можно и трогаться. Или нет — завтра у Стасюков крестины, значит, послезавтра. И очевидно, придется брать у каноника сразу два ящика, чтобы лишний раз не ездить. Как–никак, а патроны и гранаты, и стоит кому–нибудь узнать… У отца Андрия даже мурашки забегали по спине от одной мысли, что может случиться. Эти проклятые энкавэдэшники не сидят сложа руки, ох, не сидят!.. И чего только им надо? Хотя отец каноник хорошо знает свое дело — ящики будто бы с гвоздями, даже фабричные этикетки приклеены, — да пока довезешь, семь потов сойдет! Но надо, и, в конце концов, лучшие представители церкви всегда были мучениками за святое дело. Им, правда, от этого не легче, однако ведь и слава на дороге не валяется…

Вечерело, и на дворе посвежело. Отец Андрий перешел в комнату. Сегодня вечерни не было, его милость разделся и в одном белье растянулся на диване, подложив под голову две мягкие подушки. Любил вот так лежать и размышлять. Потихоньку, не спеша взвешивал все и редко ошибался.

Отца Андрия давно уже подсознательно мучила одна мысль. Отгонял ее от себя, считая недостойной и предательской, иногда даже шепотом спорил сам с собой, немилосердно ругая себя, но ничего не мог поделать: мысль эта, подлая и мелкая, возвращалась снова и снова, подтачивая покой его милости, преследовала днем и ночью. Особенно уязвляло то, что отец Андрий доподлинно знал: поступит именно так, как подсказывала она, эта мысль. Сокрушался, все оттягивал и оттягивал окончательное намерение, надеясь на счастливый случай…

Несмотря на все выгоды, пребывание Ромка под боком давно уже не давало покоя его милости, священник боялся. Боялся, перевозя из города патроны, плохо спал, думая, что Ромка уже схватили и завтра будут допрашивать, трясся, отвозя в назначенное место продукты. Так дальше не могло продолжаться. Сначала отец Андрий уговаривал брата перебраться куда–нибудь в другой район, может, пробиться за рубеж, но у Ромка были свои расчеты. Он поддерживал по радио связь с оуновским руководством Западной Германии, а оно пока что запрещало ему трогаться с места. В последней передаче сообщалось: разрабатывается важная операция, в которой Роман Шиш будет играть не последнюю роль, и пока следует сидеть тихо.

Эта новость еще больше перепугала отца Андрия, и он, чем дальше, тем чаще размышлял, как лучше выдать брата властям. Споря с самим собою, его милость выстроил целую концепцию, которая должна была оправдать его перед собственной совестью. Ведь через брата могли взять и его, слугу божьего, который в меру своих сил и способностей воспитывал многочисленную паству.