Луи Буссенар - Приключения в стране тигров Страница 8

— Приятного аппетита, красавчик, — подошел на цыпочках Фрике. — А я тем временем овладею нашей курочкой, не истратив ни одной дробинки.

Но парижанин жестоко ошибся.

Как только змея оставила птицу, та пришла в себя и яростно набросилась на врага, собиравшегося ухватить ее за шею. Жестоко исцарапав его, она едва не выклюнула ему глаз.

Молодой человек, не имея возможности применить оружие на столь близком расстоянии, срочно ретировался, прыская на ходу со смеху. Насытившийся уж пополз следом — его свистком позвал хозяин.

— Что случилось? — спросил Андре, заинтригованный этим непонятным бегством.

— Ничего не случилось. Бешеная тетерка, вот и все. Вам приходилось наблюдать, как большие собаки убегают от наседки с цыплятами?

— Да, приходилось.

— Так вообразите же себе пятикилограммовую курицу, прыгающую вам в лицо, бешено царапающуюся, слепо тыкающую клювом куда попало — словом, разъяренная пернатая хищница, да и только. Я чуть глаза не лишился. Ей-богу, тигр не так страшен, как она.

— Что же ты теперь будешь делать?

— Да ничего. Мог бы вернуться и пристрелить ее, но за столь необыкновенное мужество дарую ей жизнь. Во всяком случае, очень рад, что старик показал нам такой интересный способ охоты, и долго еще буду помнить «легавого ужа». Нам не поверят, если мы расскажем об этом в Европе.

ГЛАВА 5

Дурное настроение лоцмана. — Жертвоприношение Гаутаме. — Туземное судно. — «Будда останется доволен». — Иравади. — Бирманские столицы. — К тековым лесам.

Экскурсия по берегу Джен понравилась друзьям, и они решили спуститься по этой же реке до места ее слияния с Иравади, и затем уже по самой Иравади проникнуть вглубь Бирмы.

Шлюпка была прекрасная, машина великолепная, кочегар превосходный, лоцман опытный, — и, казалось, впереди наших путешественников ожидают одни только удовольствия. Однако лоцман с каждым часом становился мрачнее и мрачнее. Это чересчур бросалось в глаза. Бреванн обратился к переводчику за разъяснениями.

Минграсами, или просто Сами, как сто уже давно стали звать, осведомился у лоцмана, почему тот в таком дурном настроении. Произошел короткий, но эмоциональный разговор.

— Что он сказал?

— Лоцман отказывается от службы, сударь.

— Вот как! Чем же ему у нас плохо?

— Неплохо. Напротив, он говорит, ему очень хорошо. Но дело в том, что с вами непременно случится беда, и он боится оказаться виновником несчастья в глазах местных властей.

— Ужасный вздор, просто безумие! — взорвался Андре. — Почему со мной должна случиться беда?

— Он говорит, — Сами понизил голос до шепота, — он говорит… Сударь, я боюсь, вы будете смеяться.

— Да не тяни, мучитель! Ты меня изводишь!

— Лоцман жалуется на то, что вы не совершили молитвенного обращения к Гаутаме[24].

— Как?

— Да, сударь. Обычай здесь требует, чтобы всякий собирающийся плыть вверх по реке, приносил жертву божеству.

— Это невозможно! Где я только не бывал, чего только не перевидал, — но, признаюсь, от меня впервые требуют соблюдения обрядов чужой религии.

— Сударь, он вовсе не говорит, чтобы вы приносили жертву. Он только просит разрешения сделать это самому, а иначе — покинет вас.

— Да пусть приносит свои жертвы сколько угодно! Я человек веротерпимый, уважающий свободу совести. И даже готов оказать ему содействие, какое только могу.

— У него нет рыб.

— Каких рыб?

— Для жертвоприношения Гаутаме.

— Вот что, парень, ты говоришь какими-то загадками, и я не желаю ломать над ними голову в такую жару. Доставайте себе рыб, я заплачу за них, и пусть лоцман приносит свою жертву, а меня оставьте, пожалуйста, в покое.

Хмурое лицо лоцмана просияло, когда толмач перевел ему слова хозяина. Он тотчас же направил шлюпку навстречу большой туземной лодке и быстро поравнялся с ней.

Бреванн с любопытством разглядывал оригинальный образец индокитайского кораблестроения.

Судно было сделано с глубоким знанием условий речного плавания. Киль выструган из ствола дерева, как у пирог первобытных народов, и уже по нему выводился кузов. Корма высоко возвышалась над водой, как у гондол[25]. Руль состоял из широкого весла, которым кормчий правил, стоя на платформочке, украшенной оригинальной резьбой. Мачты и паруса тоже были замечательные. Снизу мачта состояла из двух столбов, соединявшихся вместе у реи, образуя треугольник, а выше реи шел уже один столб. Рея из бамбука отличалась огромной длиной и изгибалась дутой. Вдоль нее проходила веревка, по которой на кольцах натягивался парус, похожий на занавес.

Паруса здесь делаются обыкновенно из очень тонкого и легкого бумажного полотна (из него шьется и одежда туземцев). Эта легкость необходима при больших размерах паруса по отношению к лодке.

Английский инженер-капитан Генри Юль как-то смерил рею одной такой лодки в сто тонн. Она, не считая изгиба, имела тридцать девять метров в длину, а поверхность натянутого паруса была не меньше трехсот семидесяти квадратных метров.

Отсюда ясно, почему гнау — индокитайские лодки не могут идти против ветра.

Шлюпка сошлась борт к борту с одной из таких гнау. На носу ее, вопреки обычаям европейцев, находились почетные лица. Они стояли на небольшой платформе. На корме развевался белый флаг с довольно грубо изображенным гербом Бирманской империи — павлин с распущенным хвостом. Привлекала внимание курьезная и чисто местная подробность: флагшток[26] был увенчан… европейским графином! У бирманцев это украшение в большом ходу, так что они даже злоупотребляют им: например, на верхушке какой-нибудь пагоды можно иногда увидеть бутылку из-под сельтерской воды.

Кочегар замедлил ход шлюпки, лоцман спрыгнул в лодку.

После пятиминутного разговора он вслед за своим коллегой скрылся в люке, но вскоре они оттуда вышли. Единоверцы перекинулись несколькими фразами и, горячо пожав друг другу руки, простились.

Путешественники с интересом следили за этой сценой, ярко демонстрировавшей местные нравы.

Лоцман перепрыгнул обратно с лодки на шлюпку и вернулся к рулю с бамбуковым ведерком, до половины наполненным водой.

Фрике заглянул в него. В воде плескалось штук десять красных и белых перламутровых рыбок.

— Это и есть, должно быть, будущее угощение для божества. Чувствую, что, воротясь домой, стану остерегаться аквариумов.

Не глядя на посторонних, которые, впрочем, совершенно не обращали на него внимания, лоцман вынул из ведра одну за другой всех рыб, аккуратно обтер их кисеей, разложил на сухой салфетке, вынул из-за пояса небольшой деревянный ящичек и достал из него несколько тонких листков золота и серебра. Затем обхватил красную рыбку золотой пластинкой, которая тотчас же прилипла к клейкой чешуе, и бросил это подношение Будде в реку, сопроводив таинственным заклинанием. Белую рыбку — завернул в серебро и сделал то же. Десять рыб поочередно были выпущены на волю. Жертвоприношение совершилось. Лоцман вернулся к рулю с безмятежным и успокоенным видом.