Марк Азов - «Мир приключений» 1987 (№30) [Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов] Страница 8

В США после полета Гагарина нас упрекнут в излишней и неоправданной торопливости, чуть ли не в техническом авантюризме.

Так кто же торопился и кто авантюрист?

Отобранных в частях кандидатов вызвали в Москву на медицинскую комиссию. (Снова забегая вперед, скажу, что “крестными отцами” космонавта № 1, зачислившими его в список кандидатов, стали военные медики: Петр Васильевич Буянов и Александр Петрович Пчелкин.) Летчики приезжали партиями по 20 человек. Впрочем, задачу врачам облегчили сами кандидаты. Проверка здоровья действительно была необыкновенно строгой, а “забракованные”, вернувшись в свои части, естественно, еще больше сгущали краски. Бывали случаи, когда тщательный медицинский осмотр выявлял некие ранее просмотренные (или скрываемые) изъяны, которые не только исключали из числа кандидатов, но накладывали запрет и на прежнюю летную работу. Об этом узнали те, кто ждал очередного вызова. И, получив такой вызов, иные в Москву не ехали, руководствуясь популярной поговоркой, что синица в руках лучше, чем журавль в небе. Так, еще до всяких медицинских проверок летчики проходили проверку характера, воли, силы собственного желания испытать себя в новом, неизведанном деле.

Кроме всевозможных анализов и осмотров, кандидатов подвергали так называемым “нагрузочным пробам” — выдерживали в барокамере, крутили на центрифуге, проверяли устойчивость организма к гипоксии (кислородное голодание) и перегрузкам. День ото дня группа кандидатов сжималась, как шагреневая кожа.

— Вполне понятно, что не все могли соответствовать требованиям, предъявляемым к будущим космонавтам. На то и отбор, — вспоминает о том времени Георгий Шонин. — Но кто тогда мог точно сказать: какими должны быть эти требования? Поэтому для верности они были явно завышенными, рассчитанными на двойной, а может быть, и тройной запас прочности. И многие, очень многие возвращались назад в полки…

Обидно было возвращаться. И не в том дело, что не полетаешь теперь на спутнике, — об этом мало жалели, поскольку трудно жалеть о том, чего не представляешь. Жалели, что не сдюжили. В молодые годы особенно развит дух соревнования, обостренно болезненное отношение именно к своим телесным (к умственным — как-то спокойнее) недостаткам, и ребята, конечно, переживали.

— Ну как, прошел? — с горькой улыбкой спрашивал “забракованный” у “счастливчика”. — Ну, молодец, Лайкой будешь…

Утешали они себя такими шуточками? Да нет, конечно. Как говорится, не от хорошей жизни они шутили…

А время шло. Королев торопил медиков. К концу 1959 года “пройти комиссию по теме № 6” — так формулировалось в официальных медицинских документах — удалось 20 кандидатам. Эти двадцать летчиков и составили первый отряд советских космонавтов. Через несколько лет во всех статьях и книжках их будут называть гагаринским отрядом. Но кто мог угадать тогда такое название?! Двадцать летчиков в теплых казенных пижамах с белыми отложными воротничками стояли перед медиками. Среди них были будущие летчики-испытатели и скромные педагоги, генералы и просто пенсионеры, депутаты Верховного Совета СССР и почетные граждане многочисленных зарубежных городов, прославленные, всей стране известные герои и люди, оставшиеся неизвестными.

Вот их имена:

Аникеев Иван Николаевич,

Беляев Павел Иванович,

Бондаренко Валентин Васильевич,

Быковский Валерий Федорович,

Варламов Валентин Степанович,

Волынов Борис Валентинович,

Гагарин Юрий Алексеевич,

Горбатко Виктор Васильевич,

Заикин Дмитрий Алексеевич,

Карташов Анатолий Яковлевич,

Комаров Владимир Михайлович,

Леонов Алексей Архипович,

Нелюбов Григорий Григорьевич,

Николаев Андриян Григорьевич,

Попович Павел Романович,

Рафиков Марс Закирович,

Титов Герман Степанович,

Филатьев Валентин Игнатьевич,

Хрунов Евгений Васильевич,

Шонин Георгий Степанович.

Среди них стоял будущий первый космонавт нашей планеты, человек, которому суждено было навсегда войти в историю земной цивилизации. Но кто мог отгадать его тогда среди двадцати летчиков в теплых госпитальных пижамах с белыми отложными воротничками?

КЛЕВЕТА

Десятого ноября космонавт Белоконев докладывает с орбиты:

“Внимание, внимание! Материальная часть в порядке. Вероятно, будет возможность изменить курс”.

Земля отвечала: “Будь осторожен. Не выходи за рамки намеченной программы, это опасно”.

Белоконев рапортовал: “Только что кончил фотографировать согласно программе. Это великолепно!”

Десятого ноября космонавт в иллюминаторе увидел странные светящиеся частицы. С Земли попросили достать образец.

Белоконев ответил: “Я постараюсь, но не знаю, как это сделать. Я очень замерз”.

Одиннадцатого ноября Белоконев доложил, что давление в корабле нормальное и все идет великолепно. А вскоре поспешил обрадовать Центр управления:

“Мне повезло. Я достал образец! Что? Радиация? Я не думал об этом. Они опасны?”

Двенадцатого ноября в треске атмосферных разрядов раздался тревожный голос Белоконева:

“Я не слышу вас! Я не слышу вас! Батареи не работают! Внутри темно. Приборы больше не сигнализируют. Кислород! Товарищи! Ради бога, могу ли я что-нибудь сделать? Что? О, черт! Я не могу. Вы понимаете? Вы понимаете?..”

“Корабль ушел с расчетной орбиты. Речь космонавта перешла в невнятное бормотанье и в конце концов исчезла совсем. Никогда уже больше не слышали мы о бедном храбром Белоконеве. А сколько было таких же, как он? Американцы спрашивают: действительно ли Юрий Гагарин был первым человеком, побывавшим в космосе?..”

По первому впечатлению текст этот напоминает отрывок из малограмотного научно-фантастического рассказа. Но ведь это не рассказ, а почти дословное изложение “радиоперехвата” из космоса, опубликованного в молодежном еженедельнике “Уикэнд” за подписью некоего Алана Хейндерсона! Все это выдается за чистую правду!

И вот четверть века спустя после смерти “бедного храброго Белоконева” (если верить Хейндерсону. А верить ему нельзя!) я сижу в его квартире, а точнее, в квартире Алексея Тимофеевича Белоконова, и он рассказывает мне историю своей мнимой гибели:

— В 50-х годах, задолго до гагаринского полета, я и мои товарищи, тогда совсем молодые ребята, — Леша Грачев, Геннадий Заводовский, Геннадий Михайлов, Ваня Качур, занимались наземными испытаниями авиационной аппаратуры и противоперегрузочных летных костюмов. Кстати, тогда же были созданы и в соседней лаборатории испытывались скафандры для собачек, которые летали на высотных ракетах. Работа была трудная, но очень интересная. Однажды к нам приехал корреспондент из журнала “Огонек”, ходил по лабораториям, беседовал с нами, а потом опубликовал репортаж “На пороге больших высот” с фотографиями (см. “Огонек” № 42, 1959 г. — Я.Г.). Главным героем этого репортажа был Леша Грачев, но обо мне тоже рассказывалось, как я испытывал действие взрывной декомпрессии. Упоминался и Иван Качур. Говорилось и о высотном рекорде Владимира Ильюшина, поднявшегося тогда на 28 852 метра. Журналист немного исказил мою фамилию, назвал меня не Белоконовым, а Белоконевым. Ну, вот с этого все и началось. Журнал “Нью-Йорк джорнэл Америкэн” напечатал фальшивку, что я и мои товарищи летали до Гагарина в космос и погибли. Главный редактор “Известий” Алексей Иванович Аджубей пригласил нас с Михайловым в редакцию. Мы приехали, беседовали с журналистами, нас фотографировали. Этот снимок был опубликован в “Известиях” (27 мая 1963 г. — Я.Г.) рядом с открытым письмом Аджубея мистеру Херсту-младшему, хозяину того журнала, который нас отправил в космос и похоронил. Ответ американцам на их статью мы и сами опубликовали в газете “Красная звезда” (29 мая 1963 г. — Я.Г.), в которой честно написали: “Нам не довелось подниматься в заатмосферное пространство. Мы занимаемся испытанием различной аппаратуры для высотных полетов”. Во время этих испытаний никто не погиб. Геннадий Заводовский жил в Москве, работал шофером, в “Известия” тогда не попал — был в рейсе; Леша Грачев работал в Рязани на заводе счетно-аналитических машин. Иван Качур жил в городке Печенежин в Ивано-Франковской области, работал воспитателем в детском доме.