Луи Буссенар - Из Парижа в Бразилию по суше Страница 8

Такое путешествие помогло бы вам сравнить электрический свет с экваториальным солнцем, витрины Пале-Рояля — с драгоценными ларчиками феи цветов, рукотворные памятники — с готическими[36] арками в девственном лесу.

Вы сможете оценить по достоинству очарование свободы, которую получите здесь, в то время как в Европе приходится ежесекундно натыкаться на преграды, воздвигаемые вашей цивилизацией — злобной и догматической.

Да, племянничек, я мечтаю одарить вас благополучием, защищенным от недобрых ветров окружающего мира.

Я решил было завещать свое кругленькое состояние государству. Но в последний момент во мне шевельнулись угрызения совести, причину которых мне трудно определить. Перед моими глазами возник тот уголок Турени[37], где родились мы, нежное, ласковое лицо моей бедной сестры, преждевременно ушедшей из жизни. Я представил себе и вас — сначала упитанным карапузиком, потом юношей, которого я рад был бы прижать к сердцу и назвать своим сыном. Одним словом, мне трудно было противиться голосу крови.

Поэтому, милый мой племянник, настоящим письмом я объявляю вас единственным своим наследником.

Вам — поля моей Жаккари-Мирим! Вам — мои леса, луга, пастбища, залежи золота и бриллиантов! Вам — мои табуны лошадей, стада коров, овец! Вам — мои плантации табака, кофе, какао, сахарного тростника! Вам — все мои запасы — дома и в магазине! Вам — серебряные слитки и бриллианты, хранящиеся в Имперском банке Рио-де-Жанейро! Одним словом, вам — все, чем я владею. И при этом я ставлю только одно условие: чтобы вы лично приехали сюда, на фазенду Жаккари-Мирим, в Бразилию, принять все это состояние. В противном случае наследником будет государство, а вы так и останетесь жалкой канцелярской крысой.

Я кончил, и счастливого вам путешествия, дорогой племянничек!

P. S. Вы получите это письмо, когда мой управляющий, славный малый, которого я вам рекомендую, похоронит меня в моих владениях, но достаточно далеко от дома, чтобы не смущать живых.

Могила — зрелище печальное. Приходите иногда меня навестить».

— Жак, — задумчиво сказал Жюльен, закончив чтение, — я только что признал, что ваш дядюшка — философ, теперь я бы добавил, что у него золотое сердце. За строками письма, в каждом слове — переливающаяся через край сентиментальность, желание нести тепло и ласку. Этого не скрыть даже изящной иронией. Буду откровенен с тобой, ты совершил большую глупость, отказавшись тогда навестить этого прекрасного человека. Что теперь ты думаешь делать?

— Если бы я знал! Меня охватывает ужас при одной мысли о том, чтобы подняться на корабль!

— Ты что, болен?

— Это хуже, чем обычная болезнь. Хуже всего на свете.

— Трусишь? Впрочем, не может этого быть, я видел тебя в драках. Ты сражался как лев. Уж я-то помню!

— А что бы ты сделал на моем месте?

— Проще простого! Побежал бы в транспортное агентство и заказал билет на первый же пароход, идущий в Бразилию. А там бы уж возложил цветы на могилу, что вдали от дома.

— Я знаю, что умру в пути.

— Фу-ты, мокрая курица!

— Ты не знаешь, что такое морская болезнь!

— А ты знаешь?

— Увы! Однажды, себе на беду, я решил совершить прекрасную водную прогулку из Гавра[38] в Кан[39] и по возвращении рассказать моим коллегам об этом путешествии. Но едва я ступил на сходни, со мной начало твориться нечто невероятное — как при холере или белой горячке. А когда пароход отправился в путь, стало совсем худо.

— Обычная морская болезнь!

— Наверное. Но такой силы, что и матросы и пассажиры, глядя на меня, испытывали не только сочувствие, но и отвращение. Не в силах подняться, истерзанный беспрерывными рвотными позывами, лежал я, словно грязное животное, в собственных нечистотах, уверенный в том, что конец мой близок.

— Потом к морю привыкаешь.

— Это так говорится. От Гавра до Кана не более трех часов, но, поскольку штормило, мы проплыли целых восемь. И с каждой минутой мучения мои становились все нестерпимее. Меня рвало кровью, я потерял сознание. Сам капитан, старый морской волк, говорил, что никогда не видел ничего подобного.

— Ну и ну!

— Я терпел эту качку восемь часов, возможно, выдержал бы и все двенадцать, но ведь от Бордо до Рио-де-Жанейро не двенадцать часов, а двадцать три дня! Уверен, что я окочурюсь по пути.

— А давно совершил ты ту прогулку?

— Лет двенадцать тому назад.

— Может быть, твой организм за это время перестроился? Такое случается. Многие, страдавшие в юности морской болезнью, в зрелом возрасте смеются и над килевой, и над бортовой качкой.

— Уверен, все будет, как и прежде. При одном лишь взгляде на деревянных коней карусели или на качели у меня начинает кружиться голова. Недавно я решил прокатиться на пароходике по Сене. Все повторилось, да так сильно, что пассажиры пришли в негодование, предполагая, что я хлебнул лишнего. Меня даже чуть не забрали в полицию за злоупотребление спиртными напитками в общественном месте. Морская болезнь — на Сене! А тут ведь надо Атлантический океан пересечь.

— Ну что же делать?

— Я не побоялся бы отправиться в Африку, к самому экватору, на Камчатку, куда угодно. Я силен как бык, моей выносливости, необычайной для типичной канцелярской крысы, любой бы мог позавидовать.

— Неужели?

— Да. Когда я начал полнеть, то решил заняться фехтованием и гимнастикой. И стал одним из лучших учеников Паса.

— Браво!

— Если бы я знал, как добраться до той фазенды, не подвергая себя отвратительному недугу, я бы ни минуты не колебался.

— Прекрасно! А если я подскажу тебе такой путь?

— То сразу же поеду.

— Ловлю на слове!

— Ну что ж, если пообещаешь не обрекать меня на морскую болезнь.

— Обещаю!

— Итак, что же ты надумал?

— Просить у официанта счет и бумагу с ручкой.

— А бумагу-то зачем?

— Чтобы ты смог написать на имя префекта округа Сены прошение об отставке.

— Ты всерьез?

— Я люблю пошутить, но не в таких делах!

— Ну что ж, сжигаю свои корабли![40]

— И тем самым спасаешь себя от морской болезни? — обыграл слова Жака Жюльен. — Чтобы осуществить задуманный мною план?

— Какой именно?

— А это пусть станет для тебя сюрпризом! — ответил Жюльен, а про себя подумал: «Ты называешь экватор и Камчатку, словно речь идет о прогулке в Аньер[41]. Ну что ж, на Камчатке ты побываешь. И еще во многих других местах! Я буду не я, если не заставлю тебя добраться до Бразилии по суше!»