Валентин Иванов - Возвращение Ибадуллы Страница 81

В темноте не удавалось различить, оглядывался ли басмач. Но он передвигался шагом, и преследователи сохраняли более или менее безопасное расстояние. Некоторые колхозники успели вооружиться охотничьими ружьями и выдвинулись в первый ряд.

Собралось, считая женщин и детей, около ста человек. Повинуясь приказаниям Афзалиева и Мурада, люди расходились вправо и влево, образуя цепь. Человек десять мужчин бегом пустились вперед, огибая басмача на расстоянии, чтобы отрезать ему дорогу.

Вблизи от стен Кала Ахмад опять остановился. Ночь уже вполне наступила, и преследователи невольно уменьшили расстояние между собой и беглецом, чтобы не упустить его из виду.

В тени крепости Ахмад растворился, исчез. Преследователи окружили старое укрепление. Афзалиев и его помощники обежали цепь, убеждаясь, что басмач нигде не прошел дальше. Он был в крепости.

Вдали послышался шум автомобильных моторов. Машины бежали уже по улице Дуаба.

– Уф, наконец-то! – облегченно вздохнул Афзалиев. Бремя ответственности упало с его плеч. Якуб сделал все, что было в его силах, и охотно передаст в надлежащие руки окончание дела…

Ночь невозможно медлила над долиной Дуаба. Обычно утро приходит сразу после вечера, а сегодня почти полная луна еле-еле всползала на небо. Сначала она была красная, потом, забравшись выше, уменьшилась и побелела. Черные тени легли на землю и остановились – такие же вялые и ленивые, как луна.

И стрелки на часах подражали луне. Неподвижные, они не хотели показывать, что время идет. Только секундная прыгала мелкими скачками.

Когда уже совсем не стало надежды на окончание ночи, небо сжалилось и начало бледнеть. Низкая луна потускнела.

Ночью и на рассвете ни милиционеры, ни рассыпавшиеся в их цепи колхозники не уловили никакого движения в крепости.

Конечно, и серые мыши и желтые суслики могли преодолеть кольцо окружения, но для волка или человека это было невозможно, если у него не выросли крылья. Без сомнения, басмач продолжал сидеть в Кала.

Дню только нужно начаться. Сейчас он стремительно оживал. Из верховьев долины пахнуло теплым ветром. По стенам крепости бегала коричневая горлинка. Мелькнули крылышки второй и третьей. Изящные птички посидели на стене и слетели куда-то внутрь. Горлинок сменила стайка серых воробьев. Птицы чувствовали себя в крепости как дома.

– Видишь? – спросил начальник районной милиции Афзалиева.

– Вижу, – огорченно ответил председатель колхоза. – Неужели он ушел? Нет, он не мог уйти, – сам ответил на свой вопрос Якуб.

Цепь, окружавшая крепость, сделалась ненужной. Милиционеры разбились на две группы и ждали у входов в крепость – под проломом в задней стене и у остатков воздушного моста.

– Так что же ты думаешь, председатель? – спросил начальник.

– Чего думать? – вспыхнул Якуб. – Басмач там сидит. Брать его нужно.

Начальник, большой приятель Афзалиева, усмехнулся и сказал подошедшему с подвязанной рукой учителю Эмину:

– Хочу на время должность сдавать. Вот Якуб принимает.

– Вы решили взять басмача измором? – спросил Эмин, не обращая внимания на шутку.

– Нет, – возразил начальник. – Я думаю, что уже некого брать.

– Вряд ли он ушел, – заметил Эмин.

– Я не говорю, что он ушел, – возразил начальник. – Но почему его не боятся птицы? Скажите, товарищи, может быть, он спрятался? По-моему, там нет таких мест.

– Некуда там спрятаться, – ответил Афзалиев и вдруг хлопнул себя по бедрам. – Верно! – воскликнул он. – Но ведь выстрела там не было?!

– Разве у него нет острого ножа? – возразил начальник, указывая на забинтованную руку учителя.

Охраняемые готовыми открыть огонь милиционерами, начальник районной милиции и Афзалиев вскарабкались к пролому в стене.

Потревоженные появлением людей, шумно вспорхнули воробьи. Якуб поспешно обогнул развалины башни и вскрикнул.

Ахмад лежал ничком в уродливой, неестественной позе. Когда перевернули еще не окоченевшее тело, открылось темное опухшее лицо. На земле под ним уже кишели муравьи.

– Отравился, – сказал кто-то.

– Нет, – уверенно возразил Афзалиев. – Это – каракурт. Его укусил каракурт в шею или в голову. Я один раз видел человека, убитого каракуртом. У него было такое же лицо… – И Якуб невольно оглянулся, точно ожидая увидеть небольшого черного паука с белыми точками на волосатом брюшке: каракурты любят развалины…

Через тесный кружок людей пробрался Ибадулла. Он нагнулся, без страха и отвращения вглядываясь в обезображенное черной смертью лицо, как будто искал знакомые черты. Старый шрам на лбу… Нет, он никогда не встречался с этим человеком.

– На днях в Аллакенде, – говорил кому-то начальник районной милиции, – отравили замечательного человека, знатока архивов, ученого-историка Мохаммед-Рахима.

– Что? – перебил Ибадулла. – Мохаммед-Рахим?! Отравлен?! Умер?

– К сожалению, это не слух, – подтвердил начальник. – Три дня тому назад убийцы были арестованы. Диверсию организовал «гость» из-за рубежа, американский воспитанник. Почти одновременно в Карши был арестован человек, давший пристанище диверсантам, возможно этим самым. Враг проявляет активность.

Ибадулла молчал. Он слушал спокойно, опустив сухие, потускневшие глаза, и казался безразличным, потухшим.

Он проводил милиционеров и колхозников до окраины Дуаба и медленно-медленно вернулся обратно к палатке.

– Тебе тяжело, ты очень огорчен, Ибадулла, – встретила его Фатима. Ей хотелось утешить Ибадуллу, но как, она не знала.

Теплого сочувствия девушки было достаточно. Ибадулла поднял голову.

– Благодарю тебя, – сказал он, положив руку на плечо Фатиме. – Мохаммед-Рахим был светлым, мудрым человеком, для меня он остался живым. Он знал истину. Теперь и я знаю ее! Видишь, как трудно найти истину тому, кто ее потерял или не знал… И я познал родину, Фатима. Она не в земле, по которой ходили отцы, не в памятниках, построенных их руками, и не в кладбищах, с пылью которых на поля разносится их прах. Она живая – в сердце, в мудрости народа, в пути его счастья. Кто вне народа – тот не живет. Он мертв, он как призрак…

Ибадулла повернулся и указал на горы, вершины которых, уже освещенные восходящим солнцем, едва виднелись на горизонте.

– Они там, Фатима. Оттуда пришли эти призраки-убийцы. Я знаю! Я сам чуть было не стал таким… И там – народ, среди которого и с которым я жил прежде. Я никогда не забуду о нем потому, что знаю его горе, и потому, что я в долгу перед ним. Но теперь я богат и могу возместить мой долг. Люди ждут. Теперь мой путь прям и ясен. Мусульманин ищет заслуг перед исламом, я хочу иметь заслугу перед людьми. Сегодня я поклялся родиной идти прямым путем, и я никогда не изменю клятве!