Александр Соколовский - Дом на улице Овражной Страница 9

— Ну и борщ вышел! — объявила довольная старушка, ставя на стол дымящуюся кастрюлю.

Борщ и правда оказался такой вкусный, что я мигом очистил целую тарелку. Да и Женька уписывал его за обе щеки. Мы едва успевали отвечать на расспросы старушки, которая совсем некстати интересовалась, кажется, всем на свете: как мы учимся, какие у нас уроки, хорошие ли учителя и не деремся ли мы в школе. Мы отвечали с набитыми ртами, так что у нас выходило «нифефо» вместо «ничего» и «форофо» вместо «хорошо».

После борща бабушка Ксения принесла сковороду с котлетами и кастрюлю с макаронами.

Наконец с обедом было покончено. Часы захрипели, словно набирая воздуха в простуженные легкие, и устало пробили три раза.

— Ну, спасибо вам, дорогие вы мои, — сказала бабушка Ксения. — Приходите в гости. Всегда буду рада. А Иван Николаевич приедет, скажу ему, какие у него шефы распрекрасные.

— Какие шефы?! — в один голос воскликнули мы.

— Известно какие. Тимуровцы. Он ведь говорил, когда уезжал: придут тимуровцы из двадцать девятой школы, мои шефы…

— Мы не из двадцать девятой! — закричал Женька. — Мы из четырнадцатой.

— Ах ты, господи! — всплеснула руками старушка. — Значит, и четырнадцатая школа над нами шефство взяла? Это что же, вас учителя посылают или сами вы на собраниях решаете?

Только тут смутной тревогой шевельнулась у меня беспокойная догадка. Да не приняла ли эта разговорчивая бабушка нас за каких-нибудь других ребят? Может быть, не про нас совсем говорил ей Иван Николаевич?!

— Мы над вашим домом шефство не брали, — сказал Женька. — Мы зашли по делу. Нам Иван Николаевич другое задание дал. Мы с ним вчера в архив ходили…

— В архив? — недоверчиво переспросила старушка. — Да он вчера утром в колхоз уехал.

— Кто уехал? Иван Николаевич?

— Ну да, Иван Николаевич Корнеев, Ванечка, племянник мой.

— Какой Корнеев? Разве его фамилия Корнеев?

— Конечно. У нас вся семья Корнеевы. И я Корнеева тоже, Ксения Феоктистовна.

— А Самарского Ивана Николаевича вы не знаете? — упавшим голосом спросил Женька.

— Самарского? Нет, самарских мы никого не знали. От Хабаровска до Самары-то, поди, дней пять поездом ехать надо. Раньше мы в Хабаровске жили А уж годков тридцать тому Ванечка рабфак кончил. Переехали в Ижевск. А уж из Ижевска — сюда. Инструктором его в совнархоз назначили… Да и Самара-то нынче уже не Самарой, а Куйбышевом называется, — закончила бабушка Ксения.

— Я не про Куйбышев спрашиваю, — уныло протянул Женька. — Это нашего Ивана Николаевича фамилия — Самарский.

— Вашего? — удивилась старушка. — Какого вашего? Да вы никак расстроились чем? — забеспокоилась она, заметив наши огорченные физиономии.

— Значит, вы в этом доме недавно живете? — без надежды спросил Женька.

— Да второй день как приехали. Видите, еще прибраться не успела.

— И не знаете, кто тут раньше, до революции, жил?

— Эка, милый! До революции. И перед нами-то кто жил, не знаю, и не видала прежних хозяев. Да мне-то и на что? Дом хороший, крепкий, сухо здесь. Печки небось только прошлое лето перекладывали. Если б еще сырость развели или мышей, тогда, понятно, я бы уж узнала, кто жил. Уж я бы до исполкома дошла, а пристыдила бы за такие беспорядки. А так чего ж мне? Никакого беспокойства. Да вам-то зачем понадобилось знать, кто тут жил?

— Учительницу мы одну ищем, героиню, — опустив голову, ответил Женька. — Она на этой улице в тысяча девятьсот пятом году жила.

— Батюшки! В девятьсот пятом!.. Да, может, переехала куда! Как же найдете вы ее? Родные мои! Неужто в школе такое задают?

— Нет, не в школе, — покачал головой Женька. — Это у нас так, другое задание. — Он посмотрел на меня и сказал виновато: — Пойдем, Сережка.

Надо было в ту минуту видеть моего лучшего друга Женьку Вострецова! С опущенной головой шел он к двери, в измятой, перепачканной сажей рубашке, с руками, исцарапанными спиралью электроплитки. Мне было так жалко его, что, когда мы вышли на улицу, я даже не стал напоминать, что все это случилось по его вине. А на языке у меня вертелись разные упреки. Так и хотелось оказать, что если мы везде будем топить печки и вешать на окна занавески, то и в десять лет не найдем учительницы Ольги. Но я молчал, шагая рядом с поникшим моим другом. Ведь со всяким может случиться такое!

Прощаясь с Женькой возле его ворот, я, чтобы совсем его успокоить, даже сказал:

— Ничего, Женька. Ты не расстраивайся. Ну, представь, будто никакие тимуровцы из двадцать девятой школы к ней не должны были прийти. Что, мы с тобой не помогли бы разве? Ведь бабушка-то старенькая совсем. Куда ей диваны двигать!..

После таких слов, неожиданных для меня самого, я показался сам себе ужасно умным и благородным. Но Женька только махнул рукой и с досадой дернул плечом.

— Выдумал тоже — не помогли бы! Конечно бы, помогли. И не из-за этой уборки вовсе у меня настроение плохое.

— А из-за чего же? — растерянно спросил я.

— Из-за того, что глупо подумал. Выпучил глаза! Обрадовался: так сразу все нам и расскажут. Нет, Серега. Еще ой-ей-ей сколько ходить придется!.. Но мы ее найдем все-таки, ту учительницу! — добавил Женька и уверенно тряхнул головой. — Вот увидишь, найдем!

Глава пятая

Несмотря на такую Женькину уверенность, нам не везло ни на второй, ни на третий день, хотя мы обошли восемь домов. Хорошо еще, что Женька, поразмыслив, решил ходить по квартирам вдвоем.

— Вместе, пожалуй, легче, — сказал он. — Один что-нибудь забудет — другой напомнит. Правильно?

— Конечно, правильно! — не задумываясь, согласился я.

Угловой трехэтажный дом мы обследовали вместе с Женькой от нижнего до верхнего этажа. Но ни в одной квартире не нашлось человека, который знал бы что-нибудь о неизвестной учительнице по имени Ольга. Не слыхали о ней и в соседних домах. Мы показывали судебную бумагу, странички из дневника подпоручика Альберта Вержинского, объясняли, расспрашивали. Кто в ответ пожимал плечами, кто просто удивлялся: как это так пропал человек и найти его невозможно, а иные попросту косились на нас с подозрением: не смеемся ли мы и не затеваем ли какую-нибудь проказу.

Минувшей осенью, помню, у нас в классе решили собирать аптечные пузырьки от лекарств. Это было куда легче. Позвонишь в квартиру и спросишь: «У вас нет пузырьков?» Тебе сразу ответят: «Нет», или скажут: «Погоди-ка, как будто были». А тут приходилось по полчаса втолковывать, что нам надо. И, наверно, за всю свою жизнь я не увижу столько недоуменных и недоверчивых взглядов, сколько увидал за эти три дня. Конечно, попадались и такие жильцы, которые выслушивали нас внимательно, и я видел, что история пропавшей без вести учительницы их всерьез интересует. В доме номер 2, том самом, где жил сердитый Цыпленочкин, на втором этаже нас встретил толстый седой жилец, имени и отчества которого мы с Женькой так и не узнали. Он нам не сказал, а мы и не спрашивали. Этому человеку очень понравилось, что мы взялись за такие поиски. Он два раза перечитал наши бумажки и сказал, что узнать, куда исчезла такая замечательная женщина, — дело хорошее.