Николай Камбулов - Обвал Страница 9

— Что там у тебя? — ткнул граф стеком в живот. — Распахни!

Ефрейтор распахнул шинель — заиграла хлестким блеском золотая ваза, которой, пожалуй, и цены нет, — видно, из музея. У графа перехватило дыхание, силится сказать что-либо, да не может. А чернявый ефрейтор с усами а-ля Гитлер продолжал похваляться:

— Моя фамилия Эрлих Зупке. Я из самого Мюнхена. Музей почистили, а потом добрались до Дворца культуры, вон там, на заводе… Ты из наших, из неймановцев? Или же из тайной полиции капитана Фельдмана? Если ты, господин, от Фельдмана, то советую поспешить в тот дом, там Фельдман проводит заседание городской управы. И разумеется, дележ будет… А без дележа, господин, война не очень-то идет…

В глаза бросился расхаживающий среди гогочущих солдат майор. «Неужели и армия влезла в этот грабеж? — Граф начал вспоминать, где встречался с этим майором. — О, да это же бывший хозяин частной афишной конторы в Кенигсберге, господин Грабе! Накануне войны его призвали в армию как офицера запаса».

Граф подошел к Грабе, спросил повышенным голосом:

— Что тут происходит? Я требую!..

— Русские отказываются восстанавливать завод. Капитан Нейман наводит порядок методом устрашения. Вон там, посмотрите…

Шпанека уже видел сам собранную на середине «пятачка» толпу цивильных, над которой буквой «г» маячила виселица. Граф пошел медленным шагом к этой виселице… И тут опять подумал о начальнике тайной полиции Фельдмане: «Фельдман, ты мерзавец! Безголовый субъект! Бумажник! Циник! Своими указаниями ты развращаешь армию! О, где вы, деловые люди Германии! Пробудитесь! Грабежи и поголовное истребление обессилят нашу армию напрочь…»

На грузовой машине, борта которой были опущены, стоял капитан Нейман с приклеенной реденькой бороденкой, одетый в длинную рубаху и, заложив руки за поясок, концы которого от узла низко свисали, смиренно смотрел на молодую женщину, отбивающую поклоны, стоя перед ним на коленях. Кофточка на женщине была порвана, в одну из прорех виднелась белая грудь. Женщина старалась прикрыть ее рукой. Лежавший тут же, на машине, связанный веревкой по рукам и ногам мужчина вскрикивал:

— Клавдия, держись! Клавдия, ты не виновата. Гони страх прочь!.. Они страх наводят, а ты страх гони прочь!..

Генерал Шпанека, остановившись в толпе, все видел и слышал. Пока он раздумывал, стоит ли ему сейчас объявиться, чтобы прекратить страшную сцену казни, господин Адем опознал в палаче бармена Неймана.

— Бармен! Нейман, я тебя узнал! — закричал Адем. — Ты не тронь Ткачука! Нам нужны рабочие. Бармен Нейман, ты взялся не за свое дело. Экономика не твой вопрос.

— Поднимись, Ткачук! — обратился Нейман к связанному по рукам и ногам. — А ты, голубушка, взгляни Ткачуку в лицо! Ведь это не Ткачук! А партизан из катакомб. Ну, взгляни!

«О, да эти люди своим делом заняты, — с облегчением решил граф. — Служба безопасности — законное дело. Но зачем рядиться под русского мужика? — подумал граф. — Надо подождать, чем кончится. Выдержка, выдержка, генерал Шпанека», — потребовал он от себя.

— Я подтверждаю, что он Ткачук! — продолжал Адем. — Он литейщик, господин Нейман, нам нужны литейщики! Мы собираемся пустить завод…

«А может, объявиться все же, снять плащ и громогласно одернуть Неймана в присутствии этих полуживых людей?! — продолжал рассуждать граф, не решаясь выйти из толпы. — И я, пожалуй, окажусь в глазах напуганных людей справедливым…»

— Суй свою голову в петля! — взялся Нейман за связанного Ткачука, отпустив женщину.

«В глазах своих врагов будь солдатом, — продолжал размышлять граф, увидя под машиной-виселицей тела замученных. — В глазах врагов… врагов… Но, к сожалению, судьбу солдата определяют не враги, а зачастую теодоры и подобные им соотечественники, пресмыкающиеся у ног тиранов. И все же надо объявиться и одернуть».

Но тут крикливо заговорил Нейман:

— Слушайте, советики! Вы все ком нах Дойчланд!.. В Германия работать. Вас ждет там хорошая еда и хорошая работа. Фукс, начинай погрузку!..

К графу Шпанека, так и не снявшему с себя плащ, придвинулся майор Грабе:

— Господин генерал!.. Комендант просит вас зайти к нему. Он имеет для вас дорогой презент. Мне приказано сопроводить вас…

— А все же куда их повезут? — спросил граф у Грабе о цивильных, которых уже швыряли в крытые машины.

— Недалеко, — ответил майор Грабе, наклоняясь к графу. — В Багерово. Там есть глубокий, семикилометровый, ров. Легионеры — «пташники» уже там, ждут очередную партию. Господин генерал, лучше вам не вмешиваться в эту историю.

Граф застегнул на себе плащ на все пуговицы, отвернул воротник, подумал: «В другой раз возьмусь за этих теодоровцев-экзекуторов. А то наживешь неприятность. Нет, я еще подожду…» Он посмотрел на коммерсанта Адема:

— Генрих, что ты скажешь мне на это?

— Мой граф, поедем к коменданту…

— Там ждет вас дорогой презент, — спешно повторил майор Грабе.

— Так поехали! — подхватил генерал. — Во время войны законы безмолвствуют, как утверждал Цицерон.

Низкорослый, с круглым лицом, ефрейтор Ганс Вульф, оставленный вчера в горбольнице, как сразу поняли больные и раненые, чтобы выявлять советских командиров, увивался провожать Марину до дома. Это было явно некстати: ее ожидал Митька у дома Полины Алексеевны. Она не знала, как отделаться от опасного кавалера.

Моросил дождь, тускло светили уличные фонари, на перекрестках группами торчали стражи нового порядка, среди которых было много агентов тайной полиции капитана Фельдмана, тоже, как слышала Марина, появлявшегося на улицах переодетым в робу рыбака.

Ганс Вульф философствовал о любви, но рукам воли не давал, вел себя корректно, там, где было темно, брал ее под руку, включал карманный фонарик, освещал лужи.

«Может, и обойдется», — со страхом думала Марина, но душа холодела, замирала, и она то и дело останавливалась, чтобы перевести дух. Вдруг со звоном грохнула калитка дома, возле которого они остановились. Подскочили трое, одетые в прорезиненные плащи. Один из них осветил Вульфа карманным фонариком и тут же весело вскрикнул:

— Ай да Вульф! А тебя ищет господин капитан Нейман. А ты уж с кралей. Живо за мной!

Марина осталась одна. Дробный топот ног вскоре заглох. Повсюду стояла темнота, хоть глаз коли. Где-то, чуть ли не в пяти шагах, застрекотал сверчок. «Да это же Митя!» — обрадовалась Марина, и леденящий страх отпустил ее.

— Мариха, вот что, передай Сучкову, пусть пока таится в изоляторе. Ты повесь на дверях таблицу с надписью: «Тифозная». Мне сам Сучков говорил, что надо так сделать. Ступай, Мариночка, а то я могу опоздать к началу спектакля…