Эдгар Берроуз - Возвращение Тарзана в джунгли Страница 9

Через полчаса в эту комнату вошел Тарзан.

— Я так рада, ч го вы пришли, — улыбнулась графиня.

— Ничто не могло бы помешать мне, — ответил он.

Они поговорили об опере, о тех мелочах, которые занимали Париж, об удовольствии возобновления их короткого знакомства, завязавшегося при столь странных обстоятельствах. Это навело их на тему, о которой оба намеревались поговорить.

— Вы удивитесь, — сказала, наконец, графиня, — когда узнаете цель всех преследований Рокова. Она проста. Дело в том что граф посвящен во многие тайны военного министерства. У него на руках часто бывают бумаги, за которые иностранные державы готовы заплатить баснословные суммы. Ему известны государственные тайны, ради овладения которыми шпионы готовы пойти на насилие, на убийство, на все что угодно. Сейчас у моего мужа хранится документ, обладание которым доставит каждому иностранцу славу и деньги, если он похитит его для своего правительства. Роков и Павлович — русские шпионы. Они не остановятся ни перед чем, лишь бы завладеть этим документом. Тот случай на пароходе— я говорю о карточной игре — был шантажом, чтобы выманить у мужа документы. Удайся проделка с картами, — карьера графа была бы кончена. Вы помешали им. Тогда они решили опозорить меня. Когда Павлович ворвался ко мне в каюту, он предъявил ультиматум: если я раздобуду документ, меня оставят в покое, если нет, то Роков, стоящий за дверьми, пустит слух о том, что я заперлась в каюте с посторонним мужчиной, и сообщит об этом журналистам. Вы подумайте, как это было бы ужасно! Но, к счастью, я знала кое-какие проделки Павловича, за которые его отправят на каторгу, знай о них петербургская полиция. Я шепнула на ухо только одно имя. Он схватил меня за горло и задушил бы, если бы не вы.

— Какие звери! — стиснув зубы, произнес Тарзан.

— Оки хуже этого, мой друг, — сказала она, — это дьяволы! Я боюсь за вас, потому что они ненавидят вас. Остерегайтесь их постоянно. Обещайте мне это, потому что мне страшно думать, что вы можете пострадать из-за меня.

— Я не боюсь их, — ответил человек-обезьяна. — Я выходил победителем из схваток с более страшными врагами, чем Роков и Павлович.

Он понял, что графиня ничего не знает про случай на улице Моль, и не упомянул об этом, боясь ее расстроить.

— Я уверена, что вы поймете меня и не осудите слишком сурово.

— Боюсь, что буду очень плохим судьей, — ответил ей Тарзан, — потому что, если бы вы даже совершили убийство, то ваша жертва должна быть благодарна своей завидной участи.

— О, нет, — возразила она, — у меня на совести нет таких преступлений Но позвольте открыть вам причину того, почему граф и я отказываемся преследовать этих двух людей. Во-первых Николай Роков — мой брат Николай был плохим человеком, сколько я его помню. Разжалован в армии, причиной чему был грязный поступок по отношению к товарищам, а когда скандал немного утих, отец устроил его на службу в тайной полиции. Много преступлений лежит на совести Николая, но он всегда умел избегнуть наказания. Недавно он совершил провокацию, предав в руки властей несколько человек, обвиняемых в покушении на царя. Наша полиция всегда рада найти преступников такого рода. Когда же истина обнаружилась, полиция кое-как выгородила брата.

— Неужели всего того, что он предпринял против вас и вашего мужа, недостаточно, чтобы порвать всякие кровные узь! между вами? — спросил Тарзан. — Какое же это родство, если он готов опозорить вас?

— Да, но есть еще и другая причина. Я боюсь Николая, потому что он посвящен в один случай из моей жизни… Но лучше расскажу все по порядку, потому что чувствую необходимость рассказать вам это рано или поздно.

— Я воспитывалась в монастыре. Там встретила человека, который внушал мне доверие. Я не знала тогда еще ни людей, ни любви. Мне пришло в голову, что я люблю этого человека, и я, повинуясь ему, бежала из монастыря. Мы должны были обручиться. Я пробыла с ним ровно три часа на глазах у всех — на станции железной дороги и в вагоне. Когда мы прибыли к месту нашей свадьбы, — жениха, представьте мой ужас, арестовали. Он оказался дезертиром и преступником, скрывавшимся от суда, за которым следила полиция почти всех стран Европы. Происшедшее удалось скрыть от моих родителей, но Николай узнал все от «жениха», который оказался его приятелем. Теперь он грозит рассказать об этом графу, если я не исполню его требования.

Тарзан рассмеялся.

— Вы — дитя, — сказал он, — То, что вы рассказали сейчас, никоим образом не порочит вашей чести, и, не будь вы в душе таким ребенком, вы поняли бы это. Сегодня же вечером расскажите вашему мужу эту историю так, как рассказали мне. Я убежден, что она его только рассмешит, и о>н со спокойным сердцем отправит вашего милого братца в тюрьму.

— Я бы хотела иметь мужество сделать это, — сказала она, — но я так боюсь. Я так привыкла бояться людей.

— Это нехорошо, — сказал Тарзан, несколько смущенный последними словами графини. — Я не могу понять, почему женщина в цивилизованном мире должна бояться мужчины, — существа, созданного для ее защиты. Мне было бы неприятно думать, что хоть одна женщина боится меня.

— Мне кажется, что вас вряд ли можно бояться, — сказала ласково Ольга де Куд. — Я знаю вас очень короткое время, но успела убедиться в том, что вы единственный человек, которого я не боялась бы ни в каком случае. Это странно, потому что вы — такой сильный и грозный. Я удивлялась, с какой легкостью справились вы с Николаем и Павловичем тогда в каюте. Это было непостижимо!

Когда Тарзан вскоре уходил от нее, его поразило крепкое пожатие руки при прощании и та настойчивость, с которой графиня обязала его прийти на другой день. Весь вечер он вспоминал о ее полузакрытых глазах и прекрасных губах, так ласково улыбавшихся при прощании.

Ольга де Куд была милой и красивой женщиной, а Тарзан так одинок и нуждался в женской дружбе, которая одна способна залечить сердечные раны.

Когда графиня вернулась в комнату, проводив своего гостя, она лицом к лицу столкнулась с Николаем Роковым.

— Когда ты вошел сюда? — воскликнула она, отшатываясь.

— Незадолго до твоего свидания с любовником, — ответил он с отвратительной усмешкой.

— Как смеешь ты говорить это мне, твоей сестре?

— Хорошо, Ольга. Если это не так, готов взять свои слова обратно. В том, что он не овладел тобой, нет твоей зилы. Если бы он имел хоть одну десятую часть моего знания женщин, ты была бы давно в его объятиях. Он — дурак, Ольга! Каждое твое слово, каждый твой жест призывал его, а он не замечал ничего.

Графиня закрыла уши руками.