Джеймс Кервуд - Старая дорога Страница 9

Клифтон подошел, наконец, к дому, отступившему в тень трехсотлетних деревьев, под которыми когда-то индейцы держали совет с белыми искателями приключений. Дом, точно так, как в другой вечер, лет десять назад, светился тускло — будто он до сих пор освещался не электричеством, а свечами. Такое впечатление создавалось благодаря малому размеру окон. У Клифтона сильнее забилось сердце, когда он подошел к дверям и взялся за большой, ручной работы, молоток. Волновало это возвращение из царства теней. К тому же он любил Бенедикта.

Не успел отзвучать стук молотка, как послышались шаги, которые он узнал бы из тысячи, — всегда ровные, неторопливые, независимо от того, что ожидало впереди и что следовало сзади. Дверь открылась, и в рамке ее появилась страшно тонкая, слегка сутуловатая, шести футов и трех дюймов вышины, фигура Бенедикта. Конечно, он не изменился. Редкие белокурые волосы не вылезли, усы по-прежнему кустиком росли у самого носа; все так же небрежно был завязан галстук; и пепел лежал на отвороте куртки, и руки, как всегда, торчали из чересчур коротких рукавов.

Они смотрели друг на друга.

— Клянусь Юпитером, сам старик, живехонек! — воскликнул Бенедикт.

Клифтон знал, что встреча будет в таком роде, без эмоциональных фейерверков. Они крепко пожали друг другу руки. Внутренний трепет отразился в глазах. Ведь каждый из них, не задумываясь, умер бы за другого. Несколько мгновений они молчали и не запирали дверей. Бледно-голубые глаза Бенедикта влажно блеснули. И то же ощутил Клифтон в своих глазах. Потом они рассмеялись.

— Как дела, Бонс?1 — спросил он. Это прозвище он дал Бенедикту, когда в первый раз увидел его без одежды, с резко выдававшимся костяком.

Бенедикт запер двери и, обняв длинной рукой Клифтона за плечи, повел его через холл со сводчатым низким потолком в большую комнату, где по стенам была развешана всякая всячина, свезенная со всех концов света.

Как прошли следующие два часа, ни один из них не заметил. Никто их не прерывал. Джо уже спал. Бим обретался в гараже, и в старом доме было тихо. Об общем прошлом при этой первой встрече говорили мало. Клифтон рассказал о гайпоонгских событиях, и в глазах Бенедикта появился своеобразный огонек, когда он слушал о том, как удалось Клифтону избежать уготованной ему участи, и почему он этого не разглашал. Узнав о расправе с Иваном Хурдом, Бенедикт засмеялся своим прерывистым смешком; кто раз слышал красноречивый смешок Бенедикта, тот никогда не мог забыть его: это было какое-то мелодичное вибрирование всех заключавшихся в нем звучаний.

— Теперь я чувствую себя лучше, — закончил Клифтон. — Я долго трусил, что убью Хурда, когда вернусь. Сейчас с этим покончено, и я могу обосноваться на месте.

Бенедикт сознался, что за время их разлуки начал погрязать в рутине и обрастать мясом. Проболтался год в Англии, побывал в Египте и наконец приехал сюда — в место, которое он любил больше всех других спокойных мест, — в этот дом на высоком холме над Монреалем. Он любил Монреаль. Считал, что, наряду с Квебеком, это лучший город для того, чтобы грезить в нем о прошлом. Разумеется, если бы он знал, что Клифтон жив и пребывает в Китае или Тимбукту, он разыскал бы его…

Они заговорили о прежних днях. Клифтон откровенно сказал, что давно не был так счастлив, как сейчас. Не нужно ему больше никаких треволнений и сильных ощущений. Он рад, что вернулся домой, и вряд ли скоро снимется с места — разве что Бенедикт настоит.

Он взял в руки серебряный портсигар, на котором был след от пули, и веселые искорки вспыхнули у него в глазах.

— А симлскую вдовушку помнишь? — спросил он.

Бенедикт заметно смешался. Попробовал было рассмеяться, но смех не вышел. Клифтон был в восторге.

— Помнишь сцену с этим портсигаром? Я стоял за изгородью и все слыхал.

— Ах ты, негодяй!

— Никогда она не была так смела, как в тот день. Говорила, что хотела бы сохранить у себя этот портсигар, который спас тебе жизнь. И ты отдал бы его, если бы я не not явился на сцену! На волоске висело все, старина…

— Да, на волоске, — согласился Бенедикт.

— Любопытно, что с ней сталось? Умела расправляться с мужчинами, и я готов пари держать, что уже поймала себе мужа.

Бенедикт скрылся за облаком табачного дыма.

— Несомненно, старина. Она была не из тех, что отступают.

— Не жалеешь, что я вытащил тебя тогда?

— Я с каждым днем чувствую себя счастливее.

— Я так и думал. Женитьба не по тебе.

— Я не женился бы на лучшей в мире женщине.

— И я тоже.

Бенедикт приготовил себе стакан виски с содовой.

— Но ты должен все-таки сознаться, что она была мила, — заявил он.

— Милый чертенок! Желтые стриженые волосы, голубые глаза, рот, как у младенца. Так бы и оплела тебя, если бы я не вырвал тебя у нее. Лучше было бы мне лежать в Гайпоонге, если бы мне была уготована такая участь.

Раздался смешок Бенедикта.

— Что ты намерен делать теперь? — спросил он, сильно растягивая слова. — Купить ферму?

Клифтон медленно заходил взад и вперед по комнате.

— Я начну с того, на чем остановился. Вернусь в леса. Война научила меня ненавидеть не столько тех, с кем я сражался, сколько моих соотечественников, окопавшихся дома, трусов, стяжателей. Я видел кругом обман, плутовство, лицемерие, беспринципность и должен был признаться, что сам был просто глуп. Я странствовал по свету и чувствовал себя смешным. Теперь я вернулся и останусь здесь. Мне нужен покой. Моя единственная страсть — лес. Сначала я думаю пройтись по французской Канаде, где люди живут так же мирно, как жили двести лет назад. Отныне и до конца дней моих не надо мне никаких сильных ощущений, возбуждающих впечатлений. Я мечтаю о тихой Перибонке, о хвастливом реве Мистассини, о залитых солнцем долинах на берегу озера святого Иоанна, долинах, где женщины по-старому пекут хлеб на свежем воздухе, а мужчины правят лошадьми, а не автомобилями. Я хочу снова работать в лесу вместе с людьми из Метабетчуана и вдыхать запах бревен и мязги на длинной улице Чакутими. Я повторяю тебе, Бенедикт, мне раз и навсегда надоели перемены, волнения, неожиданности, потрясения. Я хочу мира, тишины…

Бенедикт неуклюже поднялся. В лице его появилось выражение, которое заставило Клифтона остановиться.

— Клифтон… старина… прости…

Клифтон обернулся.

Бенедикт схватил его под руку, как бы для того, чтобы поддержать; словно издалека донесся к Клифтону его смешок.

— Моя жена, старина…

В дверях остановилось, улыбаясь Клифтону, золотисто-белое видение…

Вдовушка из Симлы!

Глава VI

Она стояла в дверях, ничуть не старше, чем шесть лет назад, — те же золотистые волосы, те же глаза, тот же детски-круглый красивый ротик, то же белое платье, и то же было в ней неподдающееся определению нечто, которое, как раньше, делало ее опасной для мужчин.