Петр Сергеев - Когда открываются тайны (Дзержинцы) Страница 9

— Может, мне еще в галстуке заявляться в уком прикажете и в шляпе? — осклабился парень, все же посторонившись от дивана.

— Будет время — и в галстуках станем ходить, и в шляпах, — спокойно разъяснил Бородин.

— Галстуки и шляпы не позволим! — загремел зал. — Это барство! Мы не пановы дети и не артисты какие-нибудь!..

В зале поднялся такой шум и разноголосица, что Ваня Филиппов уже не мог водворить там порядок, пока Сергей Петрович не переменил тему разговора. Впрочем, девушкам пришлась по душе беседа Бородина, но их требовательные голоса: «Продолжать!» — потонули в гуле разнообразных суждений о галстуках, запонках, шляпах. Все эти вещи юная аудитория считала навсегда изжитыми вместе с эксплуататорским строем...

Согласившись, в конце концов, что борьба с курением — это их комсомольское дело, Сергей Петрович кратко объяснил, зачем он появился в укоме, в общих чертах рассказал о задачах Особого отдела по охране границ, о роли комсомола в этом деле.

Комсомольцев разочаровали слова Сергея Петровича о том, что ему пока нужны лишь два добровольца в аппарат: грамотная девушка — секретарь-машинистка и паренек на должность коменданта Особого отдела. Сергей Петрович не утерпел и при этом многозначительно посмотрел на сидевшего рядом с Филипповым Грицюка.

Секретарь укома перехватил этот взгляд и лукаво подмигнул присутствующим, будто говоря: «Видите, какую удочку забрасывает». Затем, почесав свой кудрявый затылок, произнес:

— В отношении секретаря-машинистки сразу ставлю на голосование. Кандидатура у нас на сегодняшний день только одна. Хоть и беспартийная, но уком за нее ручается.

— А личное согласие? Ведь это дело добровольное, — заметил Сергей Петрович.

— Товарищ Недвигайлова, требуется ваше согласие! — обратился Филиппов в ту сторону, где сидела Любочка. Девушка поднялась, как в гимназии по вызову преподавателя:

— Я буду стараться... если мне доверят, как и вам, комсомольцам.

Дружные комсомольские хлопки заменили голосование. А в отношении второй кандидатуры секретарь обещал подумать.

Когда Сергей Петрович уходил, комсомольцы ответили на его прощальные слова бурными аплодисментами и выкриками: «Приходите почаще!.. Если надо, все пойдем на помощь!..»

Уком приступил к обсуждению основного вопроса повестки дня: о заготовке топлива.

Пожалуй, никто, кроме Любочки, поначалу и не заметил, как Грицюк внес в комнату через запасную дверь охапку поленьев. На его возню у печки обратили внимание уже тогда, когда буржуйка загудела, бросая веселый отсвет огня на позеленевшие от плесени стены. В молодых глазах заплясали эти огоньки. Все с благодарностью глядели на Грицюка.

Марийка робко заявила с места:

— А ты говори, Ваня, сам первый, обо всем, что мы с тобой дорогой толковали.

— Мало ли о чем мы толковали, — с улыбкой заявил Филиппов, постучав карандашом о стол. И объявил строго:

— Слово имеет член комитета Марина Бойко.

— Ну вот мы говорили... Я говорила... Надо поделить город на части. Каждый член комитета должен организовать бригаду по топливу в своем районе.

— Дело говорит! — поддержал Марийку тот самый длинный паренек в бараньей шапке, который вступил в полемику с Бородиным о галстуках.

Карие глаза Марийки благодарно заискрились, и она стала подробно рассказывать о зарослях камыша в плавнях, где гниет в половодье несметное количество дешевого топлива. Ее рассудительный тон покорил присмиревших парней, которые с гордостью смотрели на комсомольского вожака швейниц — хрупкую девушку в рваном полушалке и стоптанных мужских сапогах.

— Мои девушки из швейной артели уже согласились начать заготовку камыша для госпиталя с завтрашнего дня, после работы.

— Я район Забалки беру, — сказал член комитета, сидевший в президиуме слева от Филиппова.

— За мной Сухарное закрепи, секретарь...

— Давай мне порт!

Когда все члены комитета сформировали свои группы и, угомонившись, сели по своим местам, секретарь поднял руку.

— Товарищи! С нашим решением я немедленно познакомлю уком партии и горсовет. Получим снаряжение — чем камыш рубить, торф копать — и дело у нас пойдет.

Филиппов, довольный ходом собрания, посмотрел в клочок бумаги, лежавший на столе, и лицо его вдруг посуровело.

— Теперь о нарушении комсомольского слова. Объясняйся, Нечипуренко. Небось думал: мы уже забыли о тебе?

Саша Нечипуренко был совсем молод. С его лица, с чуть пробивающимися усиками на верхней губе, не сходила детская улыбка. Но он успел уже за свою шестнадцатилетнюю жизнь побывать в коннице Буденного и участвовал вместе со старшим братом в штурме Перекопа.

Нечипуренко, по-войсковому чеканя шаг, подошел к столу, посмотрел на секретаря, на всех сидящих в зале открытыми доверчивыми глазами. Лицо его выжидательно вытянулось.

— Виноват я, товарищи. Закурил вот... Теперь доподлинно знаю: нельзя с табаком в коммунизм.

— Это и все? — спросил секретарь.

Нечипуренко молчал. С пола поднялся белокурый парнишка в офицерском френче. Он все время сидел на полу, жадно ловя каждое слово ораторов.

— Я добавлю. С Сашком мы знакомы по Перекопу, вместе в разведку ходили. А с куревом — это не его вина. Мальчонка его подвел...

— Какой еще мальчонка? — закричали со всех сторон.

— Да беспризорник один, лет двенадцати. Вроде как подружился Нечипуренко с ним. Словом, Нечипуренко свой паек пареньку отдает... А сам махрой перебивается: «Как затянусь, говорит, будто аппетит пропадает...»

Наступило тягостное молчание. Буржуйка, краснея, ярче осветила смущенные лица... Затем единогласно решили Нечипуренко сделать комендантом укома комсомола, Грицюка направить в Особый отдел к Сергею Петровичу, и радостные, счастливые комсомольцы, грея озябшие пальцы, наслаждались теплом, как голодный Нечипуренко — куревом. Кто-то запел: «Мы кузнецы, и дух наш молод...»

Ребята дружно подхватили песню и разнесли ее по всем улицам и переулкам просквоженного злыми ветрами города.

ГЛАВА IV

СЛУГИ ХРИСТА

Новогодняя метель для южного города была необычной. Зло встречала она тех, кто осмелился в эту ночь появляться на улице. Ледяной воздух проникал во все щели. Стоило открыть рот — заходились зубы, ветер останавливал дыхание.

В доме епископа Прокопия во всех каминах пылал огонь, в серебряных канделябрах горели свечи. На перламутровом столике лежал усыпанный бриллиантами крест с распятием Христа.

В глубоких креслах двое. Один — щеголеватый шатен с вьющейся шевелюрой и каштановой бородкой, худощавый и подтянутый. Это отец Николай, правая рука епископа во всех его делах, праведных и неправедных. Другой — седовласый, полнолицый, с тяжелым пронизывающим взглядом — епископ.