Сергей Карпущенко - Рыцарь с железным клювом Страница 9

Дима хотел было сказать еще что-то столь же глубокомысленное, но прибежала из кухни Иринка и пригласила пить чай. Володя без удовольствия поплелся вслед за Димой, радостным, довольным.

За чаем узнал Володя, что приехал Дима из Воронежа нарочно для того, чтобы для диссертации материал «нарыть», и немало уж «нарыл», но в заключение решил свести знакомство с авторитетным знатоком старинного оружия Тихонюком Иваном Петровичем. За столом был Дима весел, разговорчив, болтал без умолку, рассказывал истории, острил, шутил. Володя смотрел на молодого человека чуть ли не с восторгом — все нравилось в нем Володе! Он даже прощал Иринке ее громкий смех, которым отвечала девочка на каждую шутку Димы. Иван Петрович, казалось, тоже был пленен молодым человеком. Старик даже посвежел как будто, ожил, шутить пытался, но у него, конечно, выходило не смешно, и скоро Иван Петрович только лишь смеялся над шутками молодого коллеги да просил Иринку подлить «милейшему Дмитрию Юрьевичу» чаю.

Попили чаю, и Дима стал собираться, хотя старик настойчиво просил его остаться.

— Нет, Иван Петрович, — очень серьезно возразил ему Дима, — мне еще угол найти надо. Представьте, выставили меня сегодня из гостиницы — для делегации какой-то места освобождали. Пойду искать.

— Зачем искать? — воскликнул Иван Петрович. — Забирайте свой чемодан и ко мне сейчас же! У меня здесь места вон сколько!

Но Дима лишь головой своей кудрявой помотал:

— Нет, Иван Петрович. Вас я стеснять не стану. Не могу себе позволить.

— Что за ерунда! — с сердцем воскликнул дед.

— Нет, не ерунда, — еще более серьезно возразил его соратник по увлечению. — Я лучше завтра к вам приду, сфотографирую оружие, полистаю ваши записи внимательно. Вы не возражаете, Иван Петрович?

В голосе Димы было столько просьбы, даже мольбы, что старик воскликнул снова:

— Да что вы, ей-Богу! Какие разговоры! Я вам все материалы свои отдам, в музей к товарищам сведу — меня там принимают пока еще! Познакомлю, покажу... только... — И Иван Петрович замялся.

— Что только? — улыбался Дима.

— Только... оставьте вы мне, Дмитрий Юрьевич, ваш документик с указом о награждении Вельгасова. Вчитаться я в него хочу, вглядеться...

Дима продолжал улыбаться широкой своей, как у именинника, улыбкой, но Володя видел, что дрогнуло его лицо и словно бы досада мелькнула в его глазах.

— Да чего там вчитываться, Иван Петрович? Зачем вглядываться? — И забормотал уже совсем обиженно и огорченно: — Вы меня поймите, уникальный документ...

Но старик таким настырным оказался — Володя даже в душе вспылил на деда: какого черта привязался к человеку?

— Ну я прошу вас, только лишь до завтра...

Дима огорчаться вдруг перестал, снова заулыбался очаровательной своей улыбкой, щелкнул замочками на чемоданчике, достал оттуда папку:

— Иван Петрович, я, конечно, изрядный поросенок. И чего уперся? Берите и изучайте, сколько вам угодно, — протянул он папку старику. — Мы же с вами родственные души, почти что родственники. Как я мог вначале пожалеть такую дрянь — не понимаю!

Старик был совсем растроган. Руку Диме тряс долго, приглашал немедля возвращаться и ночевать у него, Иринку послал на кухню за пирожным. Тролль поняла и уложила в салфетку два бисквита для воронежского оружиеведа. Дима с улыбкой принял гостинец и опустил в свой дипломат. Потом он протянул руку Иринке, затем Володе и зачем-то даже подмигнул, и Володя был этим как-то ошарашен — для чего он мигал? Дверь наконец за воронежцем закрылась, и вздохнул Иван Петрович, да так печально, тяжело:

— Да, жаль с людьми прекрасными расставаться! Какой чудесный Димитрий Юрьич человек! Ну просто душка! А, ребята?

— На самом деле, — охотно подтвердил Володя, — хороший человек.

ГЛАВА 5

А ДОКУМЕНТИК-ТО ФАЛЬШИВЫЙ!

Не переставая нахваливать душевные качества Диминой натуры и сокрушаться о скором уходе воронежца, Иван Петрович с Володей и Иринкой прошел в комнату, сел за круглый стол и их подле себя усадил. В больших его руках была папка с документом. Он вынул указ благоговейно, точно так, как прикоснулся бы глубоко верующий человек к святым мощам, положил его перед собой.

— Ну вы посмотрите, вы только посмотрите, дорогие, каким слогом-то написано! — Иван Петрович жестом подозвал поближе Володю и Иринку. — А почерк-то какой! Каждая буковка дыбится, словно одна перед другой красотой своей гордится!

— Это графа Орлова почерк? — спросила Иринка, с искренним интересом вглядываясь в строчки документа.

— Нет, что ты! Это канцелярист писал, но красиво же писал, шельма! А граф Орлов здесь только руку приложил. Да, важный документ! Золотым палашом наградить — это вам не хухры-мухры. А ну-ка, Иринка, принеси мне лупу — вон там, на шифоньере.

— Где-где? — не поняла Ирина.

— Ну на серванте, извини.

Девочка сбегала за лупой, и Иван Петрович, подняв на лоб очки, стал вертеть старинный лист бумаги на все лады, то поднося увеличительное стекло к самим строчкам, то отстраняя руку с лупой на приличное расстояние от документа. Володя с замиранием сердца следил за действиями старика. Казалось, Иван Петрович хотел выудить из документа какое-то другое, совсем иное по содержанию сообщение, чтобы вернуть своему палашу право именоваться первым золотым.

И на самом деле — лицо старика менялось. Володя видел, что чем дольше смотрел на документ Иван Петрович, тем длиннее и бледнее становилось его изрытое морщинами лицо. Губы дрожали, будто шепча то ли заклинание, то ли проклятия. Наконец Иван Петрович буквально отбросил лупу и в изнеможении откинулся на спинку стула.

— Не-ве-ро-ят-но! — простонал он. — Это же фальшивка!

— Как фальшивка?! — воскликнул Володя, не сумев скрыть изумления, а Иринка ойкнула.

— Прискорбно, однако это факт, дорогие мои. И доказательства этого факта неопровержимы. Да, да, их слишком много, чтобы иметь хоть слабую надежду на то, что документ подлинный. Придвиньтесь-ка ко мне поближе и взгляните.

Володя вгляделся в четкие, ровные строки документа, написанного буквами, лишь отдаленно напоминавшими привычные знаки русского алфавита. И, как бы отвечая на его вопрос, Иван Петрович стал объяснять:

— Написано скорописью середины восемнадцатого века, и начерт букв воспроизведен очень похоже. Но вот что не понравилось мне с самого начала: цвет чернил. Здесь он почти черный, очень смахивает на тушь. Вроде бы и ничего тут страшного — встречались мне бумажки того времени, написанные черным, но как исключение обыкновенно. В то время писали орешковыми чернилами, цвет которых был коричневый.