Андрей СЕРБА - ИСКАТЕЛЬ.1980.ВЫПУСК №4 Страница 9

— Узнаешь, княже?

— Постой, постой, — сказал князь Данило. — А не конюший ли ты боярина Адомаса? Уж не тебя ли я видел неделю назад в княжеском замке?

— Меня, княже, — склонил голову человек.

Князь Данило усмехнулся.

— Ты прав, добрый человек. Не друзья-товарищи мы с твоим боярином.

— Мало у меня времени, княже, в любую минуту может хватиться боярин. Дозволь к делу перейти.

— Говори.

— Страшен враг в чистом поле и густом лесу, княже, но еще страшнее он в родном доме. Страшен враг, идущий на тебя с мечом, но еще страшнее он, если улыбается тебе и прячет свой нож за пазухой. Согласен со мною, княже?

— К чему это ты?

— Богат и знатен ты, княже, многих приблизил к себе и осы пал своей милостью, многих считаешь своими друзьями. И не знаешь, что не все твои слуги верны тебе, не ведаешь, что некоторые только и ждут случая, чтобы ужалить больнее. Об одном из таких и хочу я предупредить тебя.

— О ком говоришь ты? — спросил князь Данило, нахмурив брови.

— О воеводе Богдане говорю я.

— О воеводе Богдане? — удивился князь. — О моем лучшем и вернейшем друге? Да знаешь ли ты, холоп, что он вырос на моих глазах? Что стал он в моей дружине из простого воина первым воеводой, что я рубился рядом с ним в десятках битв и он не однажды спасал мне жизнь? Как смеешь ты, грязный холоп, клеветать на моего лучшего воеводу, моего старого и надежного товарища?!.

Он шагнул к закутанному в плащ конюшему, схватил его за грудь, рывком приподнял над землей, прижал спиной к стволу дуба.

— Признавайся, холоп, кто подослал тебя ко мне, кто заплатил тебе за этот подлый навет?

— Правду говорю, княже, сущую правду, — испуганной скороговоркой забормотал конюший. — Не гневись, княже, а выслушай меня до конца.

— Хорошо, холоп, говори. Но если врешь — велю запороть плетьми под этим же дубом.

Он опустил конюшего, тот поправил сбившийся плащ, снова прислонился спиной к дубу.

— Значит, не веришь мне, княже? — зло прошипел он. — Тогда слушай хорошенько, что я скажу. Помнишь, гостил ты прошлым летом в Москве у боярина Боброка? И говорили вы о том, что когда поведет Дмитрий Русь, на Мамая, то надо натравить на Литву ее врагов, чтобы не смог князь Ягайло помочь Орде и тоже напасть на Русь. Было вас тогда только трое, тайным был ваш сговор. Да только знает о нем и боярин Адомас, и литовский Ягайло. Скажи, откуда? Кто донес ему? Ты сам, московский Дмитрий или боярин Боброк? Ответь мне, княже…

Сурово сдвинулись брови князя Данилы, гневом блеснули его глаза.

— Никто из нас троих не мог передать этого Ягайле. Но откуда он знает об этом?

— А оттуда, княже, что слышал эти слова и четвертый — воевода Богдан. Когда вернулись вы в Литву, то передал он все слышанное боярину Адомасу, а тот — великому князю Ягайле. Теперь веришь мне, княже?

— Нет, холоп. Другим путем попало это известие к литовскому Ягайле. Не верю я, что воевода Богдан способен на такую измену.

— Не веришь? — язвительно улыбнулся конюший. — Хорошо, тогда слушай дальше. Давно был тот разговор, а этим летом появился в наших местах сам боярин Боброк. Разбил он свой лагерь на Черном урочище, привез с собой из Москвы два воза денег, чтобы подкупить и натравить на Литву ее врагов-соседей. Прятались и в твоем доме его соглядатаи, были среди них десятский Иванко и сотник Григорий. Иванко с товарищем снова вернулся к Боброку, а Григорий ускакал с твоей полусотней и сотником Андреем к ляшскому кордону. И это все тоже знает боярин Адомас, хотел он даже перехватить Боброка и его возы с золотом, да руки оказались коротки. Что скажешь теперь, княже?

— И опять он? — глухо спросил князь Данило.

— Да, княже, об этом тоже донес воевода Богдан.

— Скажи, холоп, — после некоторого молчания произнес князь Данило, — что хочешь ты за свои вести?

— Чего хочу? — переспросил конюший. — Ничего, княже, мне от тебя не надо, потому что не в твоей власти наградить меня.

Он отшатнулся от дуба, сделал шаг вперед, развернулся к князю боком. И тот только сейчас увидел на спине у конюшего горб. Вот почему он все время жался к дереву, вот отчего все время стоял к князю лицом. Он просто не хотел показывать свое уродство.

— Ты видишь, княже, что никакая твоя награда не вернет того, чего у меня давно уже нет. И потому не надо мне ничего.

— Но что тебя заставило прийти ко мне?

Грустная улыбка скользнула по губам горбуна.

— Что заставило, княже? Не знаю, поймешь ли ты меня. Большинством людей движет чувство любви либо желание разбогатеть. Но иногда ими движет ненависть. Не любовь к тебе привела меня в этот лес, княже, а ненависть к боярину Адомасу.

— Но что боярин мог сделать тебе, калеке?

— Что мог сделать? Хорошо, княже, слушай. Нас было у него трое, мальчиков-слуг, когда ночные псы-волкодавы вырвались из псарни и порвали молодого боярина. Псарей закопали живьем в землю, а самого Адомаса-сына отправили на лечение к знаменитой в наших краях ведьме-знахарке. Когда он вернулся, мы все трое пришли на следующее утро одевать его в спальню. Вначале он не говорил ни слова, только смотрел на нас, а затем стал кричать, упал на пол и зашелся в припадке. Прибежали боярин с боярыней, стали спрашивать, в чем дело. И тогда, указывая на нас, молодой Адомас спросил, а почему это мы лучше его — прямые и здоровые? Той же ночью нас всех троих искалечили, а потом приставили постоянно к молодому Адомасу, запретив допускать к нему на глаза других его сверстников.

Князь Данило перекрестился.

— Бог вам обоим судья, и тебе и боярину.

— Прощай, княже, к утру мне надо быть на конюшне. Если услышу еще что о твоем воеводе или о кознях боярина, снова приду к тебе.

Конюший набросил на голову капюшон плаща, сделал два шага в сторону и пропал среди кустов. И не хрустнул под его поступью ни один сучок, не шелохнулась ни одна ветка. Он словно растворился в темноте ночи, оставив возле дуба погруженного в свои думы князя Данилу.

7

Заложив руки за спину и глядя себе под ноги, великий московский князь Дмитрий не спеша шел по ухоженной тропинке монастырского сада. Рядом с ним, плечом к плечу, неслышно ступал его двоюродный брат Владимир, князь серпуховский.

— Великий князь, — звучал голос Владимира, — вся русская земля поднялась на святой бой с Ордой, все русские войска выступят завтра с тобой из Коломны навстречу Мамаю, И только я по твоей воле остаюсь в Москве, только я не приму участия в великом походе на степь. Скажи, чем прогневал тебя, чем не угодил?

В голосе брата звучала обида. Дмитрий замедлил шаги, отломил от яблони тонкую веточку, легонько хлопнул себя по высокому сафьяновому сапогу.