Евгений Коковин - Морская школа Страница 9

Его песня была необычная, совсем не похожая на те, которые пели в Соломбале. Илько пел обо всем, что видел перед собой, обо всем, о чем думал и мечтал. Он пел, не глядя на нас и нисколько не смущаясь, о боль­шом стойбище, где в деревянных чумах живут русские люди, о высоких деревьях, каких нет в тундре, о хоро­шем русском человеке Григории, который спас и прию­тил маленького ненца.

Илько пел, чуть прикрыв глаза и раскачиваясь, и, вероятно, ему казалось, что он едет по бескрайней тунд­ре на легких нартах, увлекаемых упряжкой быстроно­гих оленей. Он пел о птицах, пролетающих на северо-восток и зовущих его лететь вместе с ними, о большом пароходе, на котором он поплывет на Печору, о боль­шом доме с тремя рядами окон, в котором он, Илько, будет учиться и станет хорошим художником, таким, как Петр Петрыч.

Утром мы все вместе – Григорий, Илько, Костя и я – пошли в город. Илько всему изумлялся. Он смот­рел на трамвай и говорил: «Чум бежит». Он хотел со­считать все дома, но скоро сбился со счета. Он любо­вался мотоциклом, но ему почему-то еще больше понра­вился велосипед.

Вскоре Григорий оставил нас, отправившись по сво­им лесным делам. Мы зашли в губернский комитет пар­тии к Николаю Ивановичу.

Николай Иванович встретил нас приветливо, долго тряс руку Илько и сказал:

– Твои товарищи – славные ребята. Дружи с ними, они тебе всегда помогут, настоящие молодые большеви­ки! А насчет поездки мы сейчас узнаем.

Он стал звонить по телефону, потом куда-то ушел. А вернувшись, объявил: завтра на Печору отправляет­ся пароход «Меркурий». И хотя пассажиров брать не будут, начальник пароходства приказал для Илько сде­лать исключение. Николай Иванович долго расспраши­вал Илько о жизни в тундре, а потом сказал:

– Теперь и в тундре наступит другая жизнь, дайте срок. Советская власть построит там города, а в горо­дах школы, театры, больницы. Жители тундры будут учиться, станут культурными людьми. В Советской республике все народы заживут дружной семьей. Наша партия никому не даст в обиду твой народ, Илько!

Узнав, что Илько любит рисовать, Николай Ивано­вич написал записку и велел отдать ее товарищу в ниж­нем этаже.

Товарищ Чеснокова – пожилая женщина в черной косоворотке и в красном платочке – прочитала запис­ку и, достав из шкафа две толстые тетради и несколько цветных карандашей, подала все это Илько.

Мальчик вначале даже не поверил, что такое богат­ство предназначается для него. Нужно сказать, что в те времена толстые тетради и цветные карандаши и в са­мом деле могли считаться богатством.

– Спасибо! – пробормотал Илько, необычайно об­радованный подарком. – Спасибо!

На улицу он вышел сияющий.

– Какая хорошая хабеня![2] Хороший Николай Ива­нович!

Вечером мы провожали Григория. На маленькой пристани лесник обнял Илько и тихо сказал:

– Не забывай меня, Илько Я тебя буду ждать!

Он вскочил в лодку, любящими глазами посмотрел на своего питомца, веслом оттолкнулся от пристани. Потом вложил весло в кормовую уключину и с силой принялся галанить.

– Буду ждать!

Рыская носом из стороны в сторону, лодка стала быстро удаляться. Илько стоял на берегу и печальным взором следил за Григорием, пока лодка не скрылась за поворотом.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ПРОВОДЫ

В дорогу Илько собирала моя мама. Она дала ему мои штаны, шапку и полотенце. Искусно уменьшила пиджак Илько и залатала совик. Наконец мама отку­да-то вытащила старые отцовские варежки и обшила их материей.

– Там у вас, в тундре, наверно, сейчас холодно, – сказала она, примеряя варежки на руки Илько. – На всякий случай, не помешают.

– Нет, – Илько покачал головой, – сейчас в тунд­ре тепло. Хорошо сейчас в тундре!

– Ну, все равно не помешают, – сказала мама, она не особенно верила, что «сейчас в тундре тепло».

Увидев все эти приготовления, Костя внезапно убе­жал домой и вернулся со свертком. Он тоже принес Илько подарок – выпросил у матери свою рубашку да прибавил к этому еще старую хрестоматию «Родник», выменянную на камышовое удилище.

– Тут есть о том, как Петр Первый шведов под Полтавой разбил, – говорил Костя, перелистывая страницы «Родника». – Вот, видишь, Илько, «Горит восток зарею новой…» А вот смотри – про мальчика, который шел учиться:

Скоро сам узнаешь в школе,Как архангельский мужикПо своей и божьей волеСтал разумен и велик.

– Думаешь, какой это «архангельский мужик»? – спросил Костя. – Знаешь?

Илько наморщил лоб, но ответить не мог.

– На букву «лы», – подсказал Костя.

– Ломоносов! – не удержался я.

Костя обидчиво махнул рукой:

– Вечно ты, Димка, суешься со своим носом!

Но, оказывается, Илько знал о нашем земляке Ло­моносове. Ему рассказывал о нем Петр Петрович.

Подумав, Костя сказал:

– Я прочитал это стихотворение папке, а он и го­ворит: «Правильное стихотворение и изложено красиво, но только божья воля тут ни при чем».

– Это для того, чтобы складно было, – заметил я.

– Как тебе не складно, – возразил Костя. – Это, чтобы царские слуги пропустили стихотворение в книж­ку – вот для чего Некрасов тут бога и подпустил. Из хитрости. Потому что царь не любил, чтобы бедняки учились. А про бога он все любил читать.

Илько развязал свой мешок и стал укладывать в не­го подарки – одежду, тетради, карандаши, хрестома­тию. Вдруг он словно что-то вспомнил. Произнес задум­чиво и взволнованно:

– Тогда я говорил неверно. Русские – хорошие люди! Они любят ненцев. Об этом я расскажу в тундре.

– А Матвеева-то, кочегара с «Владимира», мы так и не разыскали, – сказал я. – Как бы нам его найти?

– Если он в Соломбале, мы обязательно его разы­щем, – уверенно заметил Костя. – Вот только бы знать, какой он…

Илько раскрыл свою тетрадь:

– Вот он какой! Если встретите такого, значит, это и есть дядя Матвеев.

Кочегар с «Владимира», друг Илько, был нарисован карандашом во всю страницу тетради. У него было про­стое, открытое лицо, чуть насмешливые глаза смотрели прямо на нас.

– Не видал такого, – с сожалением сказал Кос­тя. – Нужно у отца спросить, он многих соломбальских моряков знает.

– И у дедушки можно спросить. Мы его найдем, Илько. Пока ты будешь в тундре, мы его и найдем.

Илько осторожно вырвал из тетради страницу с портретом незнакомого нам Матвеева и передал Косте.

В рейс на Печору уходил пароход «Меркурий».

Илько распрощался с дедом Максимычем и с моей матерью, мы с Костей пошли его провожать. Мы хотели взять с собой Гришу Осокина и зашли за ним, но его дома не оказалось. Гришина мать сказала, что «он, без­дельник, с утра где-то пропадает».