Линкор «Альбион» - Борис Вячеславович Конофальский Страница 9

грустно, что захотелось плакать. Вот только плакать она не собиралась. Дева знала одно: попадать в лапы к англичанам нельзя. Нет ничего хуже их лап. Поэтому, видя, как большой человек в чёрном сюртуке и чёрных перчатках двинулся к ней, она легко вспорхнула на подоконник и сразу вытащила заколку из тугого узла. Роскошные, с серебряным отливом волосы девушки рассыпались по её плечам, а поганая леди Рэндольф, ментально почувствовав, что девушка и не собирается сдаваться, завизжала:

— Быстрее, Чарли, хватай её!

И тот кинулся на Зою, но та, стоя на подоконнике, уверенно встретила его сапогом в мясистый нос и отшвырнула от окна, но недалеко, всего на шаг, а пока он отшатнулся, дева выдернула из своей заколки страшную иглу. Может, она и хотела продлить свои секунды, постоять тут, на подоконнике, пожалеть себя и повздыхать, вот только времени у неё на то не было.

Залитая кровью харя чёрного человека уже не была перекошена от боли, и он уже тянул свою огромную лапу в чёрной перчатке к ней. Зоя взглянула на леди Рэндольф и… безжалостно воткнула отравленную иглу себе в запястье.

Раз…

Человек-шкаф схватил её и стянул с подоконника.

Два…

Она почти не сопротивлялась, но не давала скрутить себя и вытащить иглу из своей руки.

Три…

Всё! Она быстро вытащила иглу и воткнула её воняющему потом бугаю в шею, до конца, до упора…

«Вот тебе, тварь!».

А потом её затошнило, сильно, — хорошо, что не вырвало, наверное, нечем было, а потом у неё всё поплыло перед глазами, и она поняла, что просто не может сделать вдоха, не может вздохнуть, словно огромная и сильная рука сжала ей живот, грудь… А после… Просто погас свет.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Глава 5

⠀⠀ ⠀⠀

Подтянутый, строгий господин с моноклем, в котелке и с тростью шёл от двух мостов к узенькой улочке Альтер Вандрам. Этот совсем не старый ещё господин был ничем не примечателен: ни одеждой, ни телосложением. Ну разве что выправкой и видимой опрятностью и строгостью в костюме. Судя по всему, мужчина был учителем гимназии или, скорее, офицером, переодевшимся для прогулки в партикулярное платье. Монокль, усики и серьёзный вид как раз и натолкнули бы всякого, его увидавшего, на подобные мысли. Строгий господин размеренно шагал, при том держа левую руку на бедре, словно по привычке придерживал саблю. Казалось, что передвигался он беззаботно, тем не менее у каждого поворота, угла или, например, на выходе с моста мужчина останавливался и стряхивал какую-то нитку с рукава или пушинку с лацкана сюртука, или отряхивал штанину, или делал ещё что-либо подобное. Тем временем он исподлобья, но внимательно изучал улицу. На предмет слежки. Смотрел, не попадётся ли ему на глаза кто-то необычный для этой части города. И, убеждаясь, что никого подозрительного на улице нет, он продолжал свой путь всё с той же видимой беззаботностью.

Так он дошагал до дома номер четырнадцать, на одном из углов которого висела старая, полустёртая вывеска: «Пивное заведение Хольца. Пиво, сосиски, капуста, музыка». Строгий господин уверенно открыл дверь в заведение, как будто делал это не в первый раз, и вошёл внутрь.

Вывеска не обманывала: в полутёмном помещении, куда через грязные окна попадало совсем немного света, пахло пивом и кислой капустой, возможно и сосисками. Народу тут сейчас было немного — рабочий день в самом разгаре, а именно простые, рабочие люди из порта и с верфей и были основными посетителями этого заведения. Мужчина сразу же направился к автоматической пианоле и, бросив в прорезь монетку, запустил автомат. Аппарат поначалу зашуршал, а потом стал выдавать весёлую мелодию, этакую незатейливую пародию на раннего Моцарта. Удовлетворившись мелодией, он огляделся.

Две трети столов в пивной были свободны, но строгий господин сел за стол, что находился в углу, у выхода из кухни, за которым уже сидел другой господин. Сел он туда без приглашения, даже не произнеся ни одного слова. Просто подошёл, отодвинул старый, тяжёлый стул и уселся. Не сняв ни котелка, ни перчаток, даже монокля из глаза не убрал. Только поставил трость между ног и руки положил на её рукоять.

Мужичина, сидевший за столом, был чуть лысоват, хотя на висках и на затылке его головы начавшие седеть волосы весело кучерявились, а ещё, словно в пику строгому и подтянутому господину, этот человек не был чрезмерно опрятен, зато был полноват, нехорошо выбрит и держал несвежий свой жилет вызывающе расстёгнутым, рубаху под ним вовсе не накрахмаленной, а ботинки изрядно стоптанными. Трость же его, приставленная к облупленной стене пивной, была стара, тяжела, оббита и потёрта во многих местах. То был резидент ордена в Гамбурге брат Тимофей. А в миру Тимофей Сергеевич Елецкий.

Он отпил из большой кружки пива и спросил пришедшего очень тихо, почти шёпотом, хотя рядом с ним, за соседними столами, никого не было:

— Выпьешь чего-нибудь?

Строгий господин только покачал головой: нет. А потом выронил монокль из глаза, зажмурился, давая веку отдохнуть, крякнул почти удовлетворённо и спросил так же тихо, как и собеседник:

— От связной телеграммы, я предполагаю, так и не было?

— Нет, брат Аполлинарий, — отвечал неряшливый человек, — от неё вестей не было. Ни в условленное время, ни в контрольное. Думаю, что и курьер на запасной квартире не появился.

— Нет, Тимофей Сергеевич, не появился.

— Значит, провал, — безрадостно констатировал Тимофей Сергеевич.

— Значит, провал, — согласился Аполлинарий Антонович, кивнув головой. Он немного помолчал, потом достал платок, стал вытирать им монокль и продолжил: — Что будем делать?

Тимофей Сергеевич поёрзал на стуле, как будто ему вдруг стало неудобно сидеть, и ответил:

— Сворачивать операцию не будем.

— Закончим акт вдвоём? — удивился Аполлинарий Антонович.

— Надобно покончить с этой вшой, — нравоучительно, скорее даже сурово, ответил Тимофей Сергеевич. — Раз взялись — надо покончить.

— Надо покончить… Да… Я понимаю твоё негодование, — говорил строгий господин с заметной долей сомнения. — Но как? Без денег? Без связных?

— Для начала уйдём на запасные адреса. Пару дней отлежимся.

— Это понятно, но дальше что?

— Дальше дадим знать о провале святым отцам и будем надеяться, что игумен благословит нам кого-нибудь в помощь.

— Пусть благословит ещё денег! — напомнил Аполлинарий Антонович. — У меня денег мало осталось. Всё уходит на механизм.

— Да… И денег, — согласился с ним Тимофей Сергеевич. — И денег. У меня ещё осталось немного, я тебе подкину полсотни талеров.

— Они мне будут кстати. Но всё это займёт время, — поморщился строгий. — Они отчалят и