Джакомо Казанова - Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1 Страница 93

По прибытии в Воклюз я полностью поручил себя Дольчи, который бывал здесь уже сотни раз и имел в моих глазах то неоспоримое преимущество, что обожал возлюбленного Лауры. Мы оставили экипаж в Апте и направились по дороге к источнику, куда в этот день стекалось множество любопытствующих. Сам источник выходит из грота у основания скалы, возвышающейся не менее чем на сотню футов, из коих сам грот занимает почти половину. Вода изливается столь обильно, что уже здесь заслуживает названия реки. Это и есть Сорг, впадающий за Авиньоном в Рону. Невозможно представить воду более чистую и прозрачную, поскольку камни на её ложе не дают ни малейшего замутнения.

Я хотел добраться до самой вершины, на которой стоял дом Петрарки, через шестнадцать лет мне снова довелось вспоминать со слезами сего поэта, но уже в Аркуа, где он окончил свои дни и где ещё до сих пор сохраняется его дом. Сходство оказалось поразительным — из комнаты Петрарки в Аркуа видна вершина скалы, похожей на то место Воклюза, которое служило обителью мадонны Лауры.

Я извинился перед мадам Стюард, что оставил её, дабы отдать дань уважения тени той, которая любила самого мудрого человека из всех когда-либо рожденных природой.

“Четыреста пятьдесят лет назад, мадам, — обратился я к сей хладной статуе, смотревшей на меня с неописуемым изумлением, — на то самое место, где сейчас стоите вы, приходила Лаура де Сад, которая, может быть, и не могла сравниться с вами в красоте, но зато была весела, любезна, нежна и благонравна. И этот воздух, который она вдыхала и которым дышите сейчас вы, быть может, зажжёт в вас тот божественный огонь, что наполнял её кровь, заставляя биться сердце и воздымая грудь. Тогда завоюете вы уважение всех чувствительных людей, и никто не осмелится причинить вам ни малейшей неприятности. Весёлость, мадам, это удел избранных, а печаль — лишь ужасный образ, порождённый умами, обречёнными на вечные муки. Будьте же веселы, как то подобает вашей красоте”.

Моё одушевление передалось милому Дольчи, который тут же расцеловал меня. Тупой Стюард хохотал, а жена его, возможно принявшая меня за сумасшедшего, не изъявила ни малейшего признака волнения. Я подал ей руку, и мы не спеша спустились к дому мессера Франческо д'Ареццо, где я провёл четверть часа, вырезая своё имя. Затем мы отправились обедать.

Дольчи ещё больше, чем я, оказывал внимание этой необычной женщине. Стюард же лишь ел и пил, пренебрегая водой Сорга, которая, как он говорил, только портит эрмитажное вино. Возможно, и Петрарка держался того же мнения. Мы совершили обильные возлияния, но без ущерба для рассудка. Впрочем, наша спутница оставалась совершенно трезвой. Возвратившись в Авиньон, мы откланялись, оставив без внимания предложение глупого Стюарда зайти к нему.

Я взял Дольчи под руку и провёл с ним последние часы дня на берегу Роны. Неожиданно сей очаровательный юноша сказал мне: “Наша сегодняшняя дама — законченная мошенница. Держу пари, она покинула свою страну лишь потому, что отдавалась всем без разбора, и там уже никого не привлекали её прелести. Она, верно, рассчитывает поправить свои дела там, где сумеет представиться совсем неопытной, Тип, выдающий себя за мужа, тоже мошенник чистой воды, а её печаль — одно притворство, назначенное тому, кто решился бы, несмотря ни на что, добиваться её благосклонности. Она ещё не нашла подходящий для одурачивания предмет, но, несомненно, прицеливается в человека состоятельного, и, вполне вероятно, выбор её остановится на вас”.

Прощаясь, я расцеловал его, поблагодарил за любезность, и мы договорились о свидании.

В гостинице я встретил человека располагающей внешности, но уже в летах, который приветствовал меня по имени и спросил с отменной учтивостью, нашёл ли я Воклюз  достойным обозрения. Я был весьма рад узнать в нем маркиза Гримальди из Генуи, остроумного, любезного и богатого человека, живущего почти всё время в Венеции, где он мог наслаждаться большей свободой, чем у себя на родине.

После того как я ответил сообразно с тоном его вопроса, мы пошли к нему в комнату, где он, не имея ничего более сказать про источник, спросил, остался ли я доволен своей прелестной спутницей.

— Я не могу не быть совершенно удовлетворённым.

Однако же, видя мою сдержанность, он пожелал рассеять её:

— У нас в Генуе есть очень красивые женщины, но ни одна не может выдержать сравнения с той, которую вы сопровождали сегодня. Вчера вечером я сидел за столом как раз напротив неё и был поражён её совершенством. Когда мы поднимались по лестнице, я предложил ей руку и сказал, что если она считает меня способным рассеять её печаль, то достаточно лишь одного слова. Заметьте, мне было прекрасно известно, что они совсем без денег. Муж её поблагодарил меня и, пожелав им доброй ночи, я удалился. Час назад вы проводили даму до дверей комнаты и оставили вместе с мужем. Я взял на себя смелость сделать им визит. Она встретила меня учтивым поклоном, а супруг тотчас исчез, попросив составить ей компанию до его возвращения. Красавица не заставила упрашивать себя и села рядом со мной на канапе, что показалось мне счастливым знаком. Но когда я взял её прелестную ручку, она отняла оную, впрочем довольно нежно. Тогда я счёл уместным сказать в немногих словах, сколь сильные чувства вызвала во мне её красота, и если она ощущает необходимость в ста луидорах, то получит их в ту самую минуту, как только согласится переменить тон на более весёлый и лучше соответствующий моему настроению. Она ответила мне лишь движением головы, которое означало в одно и то же время благодарность и отказ. “Завтра я уезжаю, мадам”. Никакого ответа. Тогда я снова взял её руку, но она опять воспротивилась, теперь уже с негодованием, что, естественно, было для меня неприятно. Я извинился перед ней и ушёл, не рассчитывая ни на что большее. Вот моё приключение, случившееся полчаса назад. Я совсем не влюблён в эту женщину, тут всего лишь каприз, и вы видите, я первый готов смеяться. Но, зная, что у неё нет ни гроша, удивляюсь подобному поведению. Мне пришло в голову, уж не от вашего ли вспомоществования проистекает её неуступчивость? Я не нахожу сему иного объяснения. Не будет ли слишком нескромным с моей стороны спросить, повезло ли вам более, чем мне?”

Восхищённый благородной откровенностью столь почтенного человека, я, ни минуты не колеблясь, открыл ему всё, и в конце концов мы вместе посмеялись над нашими неудачами. Я обещал посетить его в Генуе и рассказать, что произойдет между нею и мной в те два дня, которые я ещё собираюсь провести в Авиньоне. Затем он предложил пойти ужинать и полюбоваться на прелестную капризницу.