Зеркало наших печалей - Леметр Пьер Страница 3

Луиза подобрала бездомного котенка и порадовалась его замурзанности, мыла его, расчесывала, проветривала, окончательно избаловала и до невозможности раскормила, он стал переборчив и эгоистичен. Именно это ей и требовалось, так она искупала мнимую вину в бесплодии. Жанна Бельмонт называла кота ходячим бедствием, но не возражала против его присутствия в доме.

Устав от бессмысленной гонки за недостижимым, Луиза сходила к доктору и услышала безжалостный приговор: беременность невозможна из-за проблем с фаллопиевыми трубами вследствие хронического сальпингита[10]. В тот же вечер произошел несчастный случай с котом – он попал под машину перед входом в «Маленькую Богему». Мсье Жюль счел это удачным избавлением от докуки…

Луиза забыла о мужчинах, стала невозможно раздражительной и начала ненавидеть себя. По ночам она билась головой о стену, а утром в зеркале видела, как нервно дергается лицо, все больше приобретая черты женщины, которую Всевышний за что-то лишил радости материнства. Ее коллега Эдмонда и хозяйка табачной лавки мадам Круазе тоже были бездетны, но обеих это ничуть не заботило, а Луиза чувствовала себя униженной.

Вспыльчивость молодой женщины отпугивала ухажеров. Даже клиенты ресторана, прежде позволявшие себе небольшие вольности, перестали заигрывать с ней. Она была холодной и отстраненной. В школе ее называли Джокондой – конечно, не в глаза, как можно! – и в этом прозвище было мало дружеского чувства. Луиза сделала очень короткую стрижку, чтобы наказать предавшее ее женское естество. Эффект получился неожиданный – она стала еще красивее и иногда пугалась себя: не хотела возненавидеть детей и кончить, как сумасшедшая мадам Гено, вызывавшая к доске самых строптивых мальчишек и заставлявшая их снимать штаны перед всем классом. На переменах она ставила непослушных девочек в угол и держала там так долго, чтобы они описались.

Луиза часто стояла обнаженной перед зеркалом и думала, думала, думала… Она вдруг осознала, что, каким бы аморальным ни было предложение доктора, оно ей польстило: ей не хватало мужского внимания.

Следующая суббота принесла облегчение. Он, видимо, тоже осознал нелепость ситуации и не повторил просьбы. Приветливо улыбнулся, поблагодарил и, как делал всегда, погрузился в чтение. Луиза никогда особо не приглядывалась к этому человеку, а тут решила: почему бы и нет? Ее первая реакция объяснялась просто – в докторе не было ничего подозрительного и двусмысленного. Длинное усталое лицо с резкими чертами. На вид – лет семьдесят, впрочем, она была несильна в определении возраста и часто ошибалась. Много времени спустя она вспомнит, что находила в нем нечто этрусское. Слово было не из ее лексикона и казалось удивительным. На самом деле она хотела назвать его римским – из-за крупного носа с горбинкой.

Мсье Жюля всерьез взбудоражила новость о том, что за коммунистическую пропаганду вот-вот начнут карать смертной казнью. Он предлагал пойти еще дальше. («Я бы и их адвокатов послал на гильотину… А почему нет?») Луиза убирала соседний столик, когда доктор встал и обратился к ней, понизив голос:

– Я, конечно же, заплачу, сколько скажете… Хочу еще раз подчеркнуть, что буду только смотреть, так что ничего не опасайтесь.

Он застегнул верхнюю пуговицу пальто, надел шляпу, улыбнулся и спокойно вышел, махнув на прощание рукой мсье Жюлю, обличавшему Мориса Тореза[11]. («Наверняка в Москву сбежал, скотина! Расстрельный взвод, говорю вам, расстрельный взвод!») Застигнутая врасплох, Луиза едва не уронила поднос. Мсье Жюль отвлекся от политики и спросил, бросив на нее удивленный взгляд:

– Тебе нехорошо, девочка?

Всю следующую неделю она копила злобу, решив высказать престарелому психу все, что накипело, едва дождалась субботы, но появившийся доктор неожиданно показался ей жалким и слабым… Луиза подавала еду, меняла приборы и ломала голову, почему вдруг остыл ее гнев. Наверняка все дело в обыденном спокойствии доктора. Она растерялась, а он и не думал: улыбнулся, заказал дежурное блюдо, прочел газету, доел, а уходя спросил:

– Итак, вы решили, сколько хотите?

Луиза покраснела – что она творит? Шепчется со старым доктором, на глазах у хозяина! – и почти грубо процедила сквозь зубы:

– Десять тысяч франков!

Он кивнул – «Понимаю…» – застегнул пальто, надел шляпу.

– Договорились…

Когда он вышел на улицу, мсье Жюль поинтересовался:

– У тебя с ним проблемы?

– Вовсе нет, с чего вы взяли? – удивилась Луиза.

Ресторатор небрежно махнул рукой – да ни с чего, интересуюсь на всякий случай.

Луизу напугала сумма. Она принимала заказы, подавала еду, убирала грязные тарелки, пыталась мысленно составить список того, что сможет себе позволить на десять тысяч франков, и понимала, что согласится. Примет предложение. Разденется за деньги. Как шлюха. Осознав этот факт, Луиза почувствовала облегчение, потому что именно так к себе и относилась. Пытаясь приободриться, она говорила себе: «Уж наверное, это не страшнее, чем раздеться на приеме у врача…» Одна из ее коллег позировала в Академии живописи и рассказывала, что это скучное занятие и главное – не простудиться.

Десять тысяч франков… Нет, невозможно! Никто не выкладывает такую прорву денег за раздевание. Он захочет чего-то другого. За подобную сумму он мог бы поиметь… Тут воображение буксовало, Луиза не могла представить, что конкретно способен потребовать мужчина за десять тысяч.

Доктор, видимо, рассуждал примерно так же, иначе почему хранил молчание? Прошла неделя. Другая. Третья. Луиза спрашивала себя: «Ты не пожадничала, девочка? Он ведь может найти кого-нибудь посговорчивей…» Это было так обидно, что она ставила тарелки на стол чуть резче, чем допускали правила приличного заведения, издавая короткий горловой звук, когда он к ней обращался, короче – была худшим образцом официантки.

В конце рабочего дня Луиза протирала губкой столик и вдруг боковым зрением заметила доктора. Он курил, стоя на углу и терпеливо ждал. Луиза тянула, сколько могла, но все имеет конец: она надела пальто и вышла, надеясь, что доктор отправился домой. Увы, надежда оказалась тщетной…

Луиза подошла совсем близко, и старик улыбнулся. «Мне казалось, что он выше ростом…» – мелькнула в голове дурацкая мысль.

– Выбирайте место, Луиза. Пойдем к вам? Или ко мне?

«К нему? Ни за что, слишком опасно! Ко мне? Исключено, соседи могут увидеть…»

Никаких соседей у Луизы не было, но сама мысль показалась ей дикой.

Доктор предложил отправиться в отель.

«Отель – это все равно что дом свиданий, мне подходит…»

Он предвидел такое решение и протянул ей страничку из блокнота.

– Условимся на пятницу? На шесть вечера? Я сниму номер на фамилию Тирьон.

Он сунул руки в карманы.

– Спасибо, что согласились…

Луиза убрала листок в сумку и вернулась домой.

Рабочая неделя обернулась крестной мукой.

Идти? Не идти? Она меняла решение десять раз на дню и двадцать раз за ночь. Что, если все повернется плохо? Отель «Арагон» находился в Четырнадцатом округе, и в четверг Луиза отправилась на разведку. Она была перед входом, когда завыли сирены. Воздушная тревога.

Луиза поискала взглядом, где бы укрыться, и вдруг услышала голос:

– Идемте…

Раздосадованные клиенты гуськом покидали здание. Старая женщина взяла Луизу за руку: «Сюда, в эту дверь…» Лестница вела в подвал. Люди деловито зажигали свечи, никто не удивлялся, что у Луизы нет с собой сумки с противогазом, – половина жильцов полупансиона не считали уродливые маски серьезной защитой. Судя по всему, люди были хорошо знакомы друг с другом, на нее сначала поглядывали, потом толстопузый мужчина достал колоду карт, молодая пара разложила шахматную доску, и только хозяйка, женщина с птичьей головой, жгуче-черными волосами, напоминающими парик, и недобрыми серыми глазами, все смотрела и смотрела на «новенькую». Она сидела, кутаясь в тонкую мантилью, поставив острые локти на неправдоподобно худые колени. Вскоре прозвучал сигнал отбоя, и все направились к лестнице. «Сначала дамы!» – провозгласил Картежник, и Луиза подумала, что эта реплика звучит заученно, но, видимо, добавляет ему мужественности. Она поблагодарила хозяйку, и та долго смотрела ей вслед.