Василий Теркин после войны - Юрасов Владимир Иванович Страница 3

Вся история с «Василием Тёркиным» напоминает мне слова покойного академика А. С. Орлова на одной из лекций о древней русской литературе в Ленинградском университете. Он сказал:

«Сюжет или образ, созданный литературой, подобен глиняному сосуду, сработанному руками мастера. Со временем этот сосуд опускается на дно океана-народа. Вынутый через многие годы со дна, он, сохраняя первоначальную форму, которую придал ему мастер, в фантастических растениях, драгоценных кораллах и ракушках предстает перед нами более жизненным и прекрасным. Так было со многими литературными образами и сюжетами, которые из книг попали в океан народного творчества».

С. Юрасов

Часть первая. Тёркин дома

ТЁРКИН НАШЕЛСЯ

По которой речке плыть, Той и славушку творить. С дней войны, с годины горькой, В тяжкий час земли родной, Не шутя, Василий Тёркин, Подружились мы с тобой. И никто не думал, право, Что с печатного листа Всем придешься ты по нраву, А иным войдешь в сердца. До войны едва в помине Был ты, Тёркин, на Руси: «Тёркин?» — «Кто такой?». А ныне Тёркин — кто такой? — спроси. — Тёркин, как же! — Знаем! — Дорог. — Парень свой, как говорят. — Тёркин — это тот, который На войне лихой солдат, На гулянке гость не лишний, На работе хоть куда… — Жаль, давно его не слышно. — Может, что худое вышло? — Может, с Тёркиным беда? — Может, в лагерь посадили — Нынче Тёркиным нельзя… — В сорок пятом, — говорили, — Что на Запад подался… Где-нибудь сержант в каптерке Вспоминает иногда: — Где теперь Василий Теркин?.. Вот был парень — это да! Или где в углу пивнушки С рукавом пустым солдат Скажет после третьей кружки: — Где ты, Вася — друг и брат? Слух за слухом раздается, Слухи ходят стороной, Правда правдой остается, А молва себе молвой. Нет, товарищи, герою, Столько лямку протащив, Выходить совсем из строя, — Извините! Тёркин жив! Жив-здоров, орел, как прежде. Помирать? — Наоборот. Я теперь в такой надежде — Сталина переживет! Хуже редьки, хуже горькой Стала жизнь в краю родном. Повторяет так же Тёркин! — Перетерпим, перетрем… Снова пот и снова муки, Горечь бедствий и потерь, Много лет прошло в разлуке, Что ж ты делаешь теперь? Боевой мой друг-товарищ! Тень войны кружится вновь, Снова кашу-сечку варишь, В деревнях грызешь морковь. Отдохнуть не привелося, Хоть и згинули враги. Где стучат твои колеса? Где ступают сапоги? Посмотри: народ с рассвета И до ночи запряжён, И зимой, и в грязь, и летом Ту же лямку тянет он. Вся земля — от Подмосковья До Амурского низовья, От Камчатки до Днепровья И на Север сторона — Плачет, политая кровью, Как в Ежова времена! Всё у нас опять отнято: Отвоеванная хата, Завоеванных побед Наша вера на рассвет, Снова хлеб везут куда-то, И без хлеба вновь ребята, Снова мать над сыном тужит, Снова коршун в небе кружит… Праздник близок был, Россия, Каждый с верою глядел… Что же это ты, Василий, Прозевал, недосмотрел? Тёркин курит, смотрит строго, Думой занятый своей, Он прошел войны дорогу, Волги-матушки длинней. Он за Родину в обиде, За народ таит упрек, Много знал и много видел, А победу не сберег. — Мать моя — земля родная, Вся смоленская родня, Ты прости, за что — не знаю, Только ты прости меня. Не терялся в час жестокий На дороге фронтовой, А в родном тылу глубоком Растерялся Тёркин твой. — Мать-земля моя родная, Вся Российская земля, Ты прости, за что — не знаю, Только ты прости меня. Я не знал, что взором горьким Встретишь ты своих ребят… — Что ж ты, брат, Василий Тёркин, Плачешь, вроде? — Виноват…

ДЕНЬ ПОБЕДЫ В МОСКВЕ

День Победы никогда Мы не позабудем, Не сотрут его года, Где мы жить не будем. Над столичною Москвой Лопались ракеты, Оглушали нас пальбой В славный день Победы. Запрудил поток людской Улицы, панели, Барахлишко всей Москвой Новое надели. Целовалася Москва, Пьяная от счастья, Эй, гуляй-пляши, братва, — Кончились ненастья! На углу, среди прохожих Приспособился солдат: И целует всех пригожих Майских девушек подряд. Самокрутка из махорки. Пригляделся: точно, он! — Ты что делаешь тут, Тёркин? Отвечает: — Пригвожден. Поцелуи, точно гвозди — Оторваться не могу, Средство верное от злости К довоенному врагу. Век бы стольких мне красавиц Целовать не привелось… Поцелуями заправясь, Подобреет, может, злость. Воевали не за это, Так хоть что-нибудь урву От Москвы и от победы — Защищал я рядом где-то И красавиц и Москву! — Ты ли это, Вася Тёркин? Весельчак, добряк — и вдруг: В шутках злость и привкус горький… Что с тобою, Тёркин-друг? — Ничего. Не то бывает… Помолчал. Достал кисет — Память роты боевая. Закурил и молвил: — Нет! Не для этого сражался, В обороне загорал, Не для этого старался И Берлин далекий брал, Не для этого был ранен, Раз десяток умирал, Не для этого в страданьях Замерзал и голодал, И товарищей терял! Ради праздника все ждали: Белый будет нынче хлеб! Но и этого не дали, — Как победу, хлеб украли, Дали черный ширпотреб! Что салют? — Завесы вроде Дымовой — атака вслед: Хочет партия в народе Одержать пятьсот побед[1]. За победную гулянку, За ракеты над Москвой Мы заплатим завтра лямкой Над Россией, друг ты мой. День Победы — это дата Разделения труда: Жизнь-жестянка для солдата, А победа, как награда, Опять Сталиным взята!