Сам я родом из СССР. Воспоминания о себе любимом - Владимир Сергеевич Неробеев Страница 18

Дальше, надо вам заметить, речь пойдёт о самоволке. Это слово я никогда не слышал от военнослужащих прежней части. В этой же части было в порядке вещей. А всё началось вот с чего.

Часть была огорожена забором из бетонных плит. Специальные столбы с пазами, чтобы плиты не падали. Выше бетонных плит также на ребро покоились асбоцементные плиты. Они были лёгкими и непрочными. Командование части решило пустить по асбоцементным плитам колючую проволоку ряда в два, три. Это было задолго до моей службы в этой части.

Из Москвы приехали поверяющие. Увидели такое сооружение и стали в позу:

–Это тюрьма или всё-таки воинская часть?!

Короче, «кружева» заставили снять, оголив и без того слабенькие плиты. Они, под натиском самовольщиков, постоянно ломались: сегодня одна, завтра две, потом три. Служба тыла замучилась их восстанавливать. В одно из воскресений, «микромайор» тыла сорокапятилетний Федин привёл в летний гальюн, что был расположен по соседству с гражданской автобазой, солдат – строителей с инструментами. По его приказу солдаты соорудили в крыше гальюна совершенно незаметный лаз, который выводил самовольщиков в городской автомобильный парк.

–Передайте самовольщикам, чтобы впредь все ходили здесь, – сказал Федин. Но это было потом, я же пошёл в первую самоволку, когда этого лаза ещё не было.

Малым составом вечером мы давали концерт в какой-то швейной фабрике. У всех, в связи с этим, были увольнительные до двенадцати ночи. Мы, «старики», должны были остаться на ночь, где для этой цели была приготовлена квартира и закусон с выпивкой. Молодые ребята (салаги) с музыкальными инструментами «на плечо» обязаны вернуться в часть. Сразу после концерта за кулисами рекой полилось шампанское. Я не знал, что от шампанского можно так запьянеть. Все назюзюкались до поросячьего визга. Молодые в крытой машине с инструментами поехали домой. Мы же смурные, шумной компанией поплелись на приготовленную квартиру. Некоторые девчонки наперёд убежали накрывать столы. Тут перед нами вырос, откуда ни возьмись, военный патруль. Мы в рассыпную! Я спрятался за толстым стволом дерева, другие ринулись в подворотни, в дворы. Остались две девчонки, что вели под руки Женю Никишина, нашего конферансье. Он для бегства не годился, слишком тяжёл был. Ах, Женя, Женя! Надо же такому случиться.

Патрульный офицер скомандовал своей братве:

–Догнать и привести всех сюда.

Я за деревом ни жив, ни мёртв. Солдаты патруля, сильно топоча сапогами, однако не сильно то быстро бежали. Поравнявшись со мной, не поворачивая головы в мою сторону, один тихо сказал мне:

– Дрожишь, как заячий хвост?!!, – и продолжая бежать, добавил – продолжай стоять, пока мы не уйдём.

Я смотрел, как они для виду бегали из двора во двор, никого не поймали, но чужого не нашего какого-то солдатика сцапали в подъезде и привели к офицеру. Две девчонки умоляли офицера отпустить Женю Вначале он был как бы не против (лишние хлопоты по отправке Женю на «губу» офицеру не доставляли удовольствия). Солдаты шептали ему: «Беги», но он «полез в пузырь». Стал доказывать офицеру, что он незаменимый конферансье в ансамбле, и завтра генерал Пригожин «накостыляет» этому офицеру, а его, Никишина утром же отпустят. Ах, Женя, Женя! Он действительно был великолепным конферансье. Как он изображал на сцене пьяных мужиков!!! Зал обхахатывался. Если бы он сейчас мог со стороны посмотреть на себя пьяненького. Ещё лучше бы изображал пьяных мужиков. Но не Судьба. Больше Женя ничего не изображал на сцене. Отсидев десять суток на гауптвахте, Женя покинул ансамбль. У строгого Чистосердова незаменимых людей не существует. Отправил Никишина на периферию нести простую армейскую службу через день под ремень, через два на камбуз, а ведь он собирался с характеристикой из ансамбля поступать в театральный институт. Не срослось, а жаль.

Прости, дорогой читатель, что так густо замешал нелицеприятных красок. Ведь всё, что я описал только что, как копия могла приключиться со мной. Ведь только толщина дерева, за которым я продолжал дрожать, спасла меня от неприятной участи. Но радости в этом очень и очень мало. Патрульная машина увезла всех, кроме меня. Мне стало одиноко и горько до слёз. Все обо мне забыли. А ведь город – миллионник для меня, как джунгли Амазонки. Кругом лампы, рекламные подсветки высвечивали улицы так, что я виден был словно на ладони. И я, как слепой блуждал по улицам совершенно не знакомого города. Куда идти? Где искать часть? Ни названия улицы, ни места расположения части я не знал. Время было далеко за полночь. На улицах ни души, как это бывает в городах Северного Кавказа. Тишина гробовая, словно меня опустили в могилу. И только вдали слышны были скрипы трамвайных колёс, что говорило мне: я живой и на свободе. Спросить бы у кого! Я с утроенным вниманием колесил по улицам, желая встретить хотя бы одну живую душу. И встретил, но воспользоваться этим не смог. Почему? Увидев движущуюся человеческую фигуру, я пошёл ей навстречу. Обильное освещение улиц слепили мне глаза так, что плохо было видно перед собой. Когда мы приблизились друг к другу, вдруг встречная фигура приобрела очертания военного в форме. Ну, попал я, как кур в ощип! Вдобавок, блеснул козырёк приближавшейся фигуры. А у страха глаза велики! Ну, и влип я! Бежать уже нет смысла: фигура в нескольких шагах от меня. По мере её приближения щёлочки моих глаз постепенно сужались. Я, как страус! Только тот, чтобы его «не заметили», прячет голову в песок, я же закрывал глаза, что бы человек в форме меня не увидел. Но, когда мы поравнялись (надеясь на милосердие идущего) я отдал ему честь. В ответ услышал: «Здравствуй солдатик». С закрытыми глазами меня пронесло мимо человека в форме. Сделав несколько шагов по инерции страха, я остановился и оглянулся. От меня торопливо удалялся человек в форме железнодорожника. Наверное, проводник спешил, а может быть, даже и опаздывал к поезду. Пока до меня, как до жирафа, дошло, что надо было бы расспросить, куда мне идти, человек в форме исчез за поворотом. Вот досада! Какой же я всё-таки размазня и трус! Снова пришлось колесить по улицам в поисках живой души. Но напрасно. Уже светало. Я обратил внимание, что каждый раз я возвращался к одному и тому же зданию. Раньше во всех областных центрах были построены здания Совнаркомов. Они напоминали