Журнал «Техника-Молодёжи» - ОДНАЖДЫ… Страница 56

— Чертить любишь? — спрашивал он.

— Люблю, — отвечал новоиспеченный инженер.

— А усидчивость есть?

— Есть.

— Вот это неплохо, очень даже хорошо. Тогда все у тебя получится… Только, смотри, курить не ходи. Станешь курить сплетни, слухи будешь знать, а уж дело-то знать не будешь…

СНАЧАЛА РАСЧИСТИ КОНЮШНИ…

Когда в 1909 году морским министром России был назначен С. А. Воеводский, он сразу же образовал под личным своим председательством многолюдную (более 30 человек) комиссию из начальников разного ранга. Задачей ее была определена выработка нового «Наказа» по управлению морским министерством. Комиссия заседала часа по четыре каждую неделю. Прошли многие месяцы, но дело не сдвинулось с места все ограничивалось пустыми разговорами. Наконец, на очередном заседании известный русский флотоводец, командующий Балтийским флотом, адмирал Н. О. Эссен (1860–1915), не вытерпев, попросил слова:

— Ваше высокопревосходительство, ничего путного из ваших проектов не выйдет, пока вместо настоящих людей будет такой навоз, как все ваши чиновники.

— Но, Николай Оттович, среди присутствующих… — промямлил огорошенный министр.

— Да я, ваше высокопревосходительство, говорю не только о тех, у которых узкие погоны на плечах (гражданские чины), а и о тех, которые носят широкие погоны (военные).

Воеводский поспешил закрыть заседание, опасаясь, что Эссен годами не сходивший с палубы кораблей, прибегнет к более сильным выражениям.

ЧТО НУЖНО, КРОМЕ ЗАКВАСКИ

Имя П. Ф. Папковича (1887–1946), члена корреспондента АН СССР, инженера-контр-адмирала, известно ныне каждому кораблестроителю как имя автора фундаментального курса «Строительная механика корабля» — труда, не знающего себе аналогов ни в отечественной, ни в зарубежной научной литературе. Но мало кто знает, что великолепный теоретик, тончайший знаток теории упругости начинал свою деятельность как инженер и конструктор, непосредственно участвуя в строительстве знаменитых русских линкоров типа «Севастополь».

Любопытно, что главным делом своей жизни Петр Федорович занялся едва ли не случайно. Начав преподавать в Петроградском политехническом институте с 1916 года, он специализировался на теории корабля, в то время как строительную механику вели там сначала И. Г. Бубнов, а потом С. П. Тимошенко. Но после того как последний эмигрировал, в институте открылась вакансия. Папковичу волей-неволей пришлось освоить новую для него дисциплину. В 1920 году академик А. Н. Крылов привлек Петра Федоровича к преподаванию строительной механики корабля в Военно-морской академии, где он проработал до самой смерти, став крупнейшим мировым авторитетом в избранной им области.

«Ученым Петр Федорович был очень содержательным и глубоким, — говорит известный советский специалист в области механики академик В. В. Новожилов. — Его лучшим достижением бесспорно являются знаменитые формулы, выражающие общее решение классической теории упругости через четыре гармонические функции. Этот результат останется в науке навсегда…»

Но инженерная и конструкторская закваска навсегда сохранилась в душе Папковича, и на склоне лет он писал:

«Нужно добиться того, чтобы инженеры, оканчивающие Военно-морскую академию, использовались в дальнейшей работе так, чтобы их повседневная дальнейшая работа способствовала их дальнейшему росту. Если мы этого делать не будем, то мы достигнем в деле выращивания молодых научных авторитетов примерно тех результатов, какие можно получить в деле хлебопечения, положив в тесто хорошую закваску, а потом выставив тесто на мороз. Закваска нужна. Но чтобы она подействовала, нужно поставить тесто куда положено, в соответствующие условия. Так и с инженерами. В академии можно дать инженерам какую угодно закваску, но если питомцы академии будут назначены после ее окончания на чисто административные должности, не требующие использования знаний, полученных в академии, то полученные ими в академии знания рано или поздно у них выветрятся и тем дело и кончится…»

ПРОЩЕ СДЕЛАТЬ, ПОКА СДЕЛАЮТ…

Отражательный телескоп Исаака Ньютона (1643–1727), позволивший избавиться от свойственной телескопам-рефракторам хроматической аберрации, произвел в Англии настоящий фурор. Сам король Карл II внимательнейшим образом изучил прибор и, вдоволь налюбовавшись через него на звезды и планеты, передал новинку в Лондонское королевское общество, которое в январе 1672 года поспешило избрать своим сочленом кембриджского провинциала.

Много лет спустя Кондуитт — родственник ученого — как-то раз поинтересовался у него:

— Скажите, кто же этот искусный мастер, изготовивший зеркало для вашего телескопа?

— Я. Зеркало сделал я сам, — простодушно ответил Ньютон.

— Но где же вы достали станки и инструменты?

— И их я сделал сам, — пояснил Ньютон. — Если бы я ждал, пока кто-то чего-то мне сделает, я вообще никогда не сделал бы ничего.

А УПОРСТВО ДОСТОЙНО ЛУЧШЕГО ПРИМЕНЕНИЯ

Однажды конгрессмен Дж. Аллен с изумлением обнаружил, что президент Авраам Линкольн (1809–1865) стал отстаивать совершенно иную точку зрения, чем та, которой он придерживался накануне.

— Как же так, господин президент, — ехидно упрекнул он. — Нельзя столь стремительно менять свою позицию!

— Почему же? — возразил Линкольн. — Я вообще невысокого мнения о человеке, который сегодня не может стать умнее, чем вчера!

ОБУЗА ЛИШНИХ ЗНАНИЙ

Известный немецкий физико-химик Вильгельм Фридрих Оствальд (1853–1932) был ярым противником классического образования, построенного на изучении древних языков — латинского и греческого. Считая, что это — только напрасное расточение времени, Оствальд не раз сражал своих оппонентов таким доводом:

— Если бы римлян принуждали изучать латинскую грамматику, у них бы совсем не осталось времени на то, чтобы завоевать мир!

НЕ РАССКАЗЫВАЙ, А ПОКАЖИ!

Английский врач У. Волластон (1766–1828) прославился рядом блестящих открытий в химии и оптике. Именно ему принадлежит открытие палладия и родия, получение пластичной платины, обнаружение ультрафиолетовых лучей, установление состава почечных камней и т. д. Причем работал он так точно и чисто, что для проведения опытов ему было достаточно ничтожных количеств препаратов и миниатюрных приборов. Не желая тратить время на споры с оппонентами, Волластон нередко вытаскивал из карманов пробирки и проволочки и молча демонстрировал опыты, наглядно доказывающие его правоту. В конце концов это настолько укрепило его научную репутацию, что в обиход английских химиков вошла поговорка:

— Тот, кто спорит с Волластоном, — не прав!

МЕСТЬ АКАДЕМИЯМ

А эта история несколько пространнее. Вождь Великой французской революции, Друг народа Жан Поль Марат (1743–1793) с юности страстно увлекался естественными науками. И, надо сказать, достиг немалых успехов, хотя ни дня не учился ни в одном высшем учебном заведении. Например, в Англии, где он прожил 11 лет, Эдинбургский университет присудил ему диплом почетного доктора медицины; за успешную борьбу с эпидемией его удостоили звания почетного гражданина города Ньюкасла. Вернувшись во Францию, Марат стал лейб-медиком брата Людовика XVI — графа д'Артуа, впоследствии короля Карла X. Живя в аристократическом Сен-Жерменском предместье, он устроил в своем доме лабораторию, где самозабвенно экспериментировал в области физики и химии. Выходит ряд его научных трудов, один из которых — «Мемуар о лечебном электричестве» — был даже премирован Руанской академией.

Но вот в респектабельной Парижской академии наук к работам Марата относились весьма скептически. Однажды в Лувре состоялась публичная лекция профессора физики Ж.-А. Шарля (1746–1823), изобретателя воздушного шара с водородным заполнением, будущего президента Парижской академии. Он обрушился с резкой критикой на все научное творчество лейб-медика. Присутствовавший на лекции Марат немедленно потребовал объяснений. Неудовлетворенный ответами профессора, он обнажил шпагу и бросился на него. К счастью, Шарль оказался не из робкого десятка. Он умело обезоружил разъяренного коллегу и вытолкал вон из помещения. Марат демонстративно вызвал обидчика на дуэль, но одновременно счел за благо обратиться и в полицию. Та действительно пресекла возможность поединка, а Шарлю пришлось в письменной форме разъяснять, что он критиковал научные взгляды Марата, а отнюдь не его лично, и что в противном случае он дрался бы со всей Европой.

Нет, не жаловали парижские академики ученого-самоучку, яростно воспринимали в штыки все его опыты со светом, теплом, электричеством, не хотели признавать, что в них содержится хотя бы капля нового. Особенно досадили они Марату, когда дружно отсоветовали испанскому посланнику приглашать его на должность президента Мадридской академии наук. Но и Марат не остался в долгу. В 1791 году, уже после взятия Бастилии, он выпустил 40-страничный памфлет «Современные шарлатаны, или Письма об академическом шарлатанстве», в котором, не стесняясь в выражениях, обозвал таких ученых, как д'Аламбер, Лавуазье, Вольта… Спустя же год по его настоянию Конвент распустил Парижскую академию наук, а заодно другие французские академии и научные общества.