Сам я родом из СССР. Воспоминания о себе любимом - Владимир Сергеевич Неробеев Страница 8

не видать моего штыка. Уже подходил к последней койке, где спал офицер (пора было уже его будить). Смотрю, карман его брюк оттопырился, и мой штык-нож торчит из него наполовину эбонитовой рукоятки. Вот это удача! «Ну, – думаю про Старцева, – бестия какая. Спёр нож у меня». Я тихонько потянул штык за рукоятку, он легко, как по маслу, вылез из кармана. Вставляю штык в ножны и вижу, что офицерская портупея выбилась из-под подушки. Она упала бы на пол, но кобура застряла между металлических прутов ограждения койки, застряла таким образом, что открыть замок кобуры не составляла большого труда. Я положил пистолет себе в карман, растормошил офицера и сам быстрее к тумбочке, чтобы меньше было подозрения. Очевидно, Старцев заспал события прошедшей ночи. Он вскочил, нахлобучил на себя фуражку, на ходу схватил свою портупею и вон наружу. Мне пришлось придержать входную дверь, чтобы не хлопнула, – так быстро выскочил дежурный по части. Прошло какое-то время, дверь чуть приоткрылась, и Старцев пальцем поманил меня в коридор. Когда я вышел, капитан был белее полотна. Он протянул руку, попросил пистолет и тихо сказал:

–Ничья. Фифти – фифти.

Никто и никогда об этом не узнал, и вот только сейчас я обнародовал этот курьёз. Вообще наша жизнь состоит из сплошных курьёзов. Если убрать немногочисленный ряд нормальных событий, то наша жизнь – сплошной курьёз.

Ждали министерскую проверку, готовились к ней как полагается. Наш старшина был в отпуске, и его заменял старшина из штаба некто Шишкин. Он был огромного роста, и носил не ботинки, а чемодана. До того был неуклюж, ну просто сохрани и помилуй. Но не любили мы его не за это. Он отменил наше пение во время вечерней прогулки, нажимал больше на строевую, которая нам днём надоедала как горькая редька. Между строевой муштрой он делал небольшие перерывы, в которых репетировал с нами приветствие генералу, который со дня на день должен приехать. Старшина кричал своим трубным голосом:

–Здравствуйте, товарищи солдаты!

А мы должны были отвечать:

–Здравия желаем товарищ генерал!

Чего добивался от нас старшина Шишкин мы так и не поняли. Приветствие звучало нормально, однако старшина заставлял и заставлял горланить заученную фразу. Нам это всё остоп….ло, и мы начали вставлять в приветствие разные штучки типа: «Знаем дорогу на кухню!» Половина солдат кричали слова приветствия, а половина – вот такие штучки-дрючки. До сих пор не знаю, кто отрепетировал следующее действие. Старшина, значит, кричит приветственные слова генерала, а мы набрали полные груди воздуха и должны были ответить, но все остальные по чьей-то команде промолчали, а я крикнул во всю мощь такую штучку-дрючку:

–Старшина, пошёл ты на х…!

Тишина воцарилась гробовая, как на луне. Тут старшина пришёл в себя и скомандывал:

–Кто это сказал два шага вперёд!

Вся рота, не сговариваясь, шлёп, шлёп сапогами и вышла вперёд.

Старшина так и не узнал правды. Я остался без наказания в отличие от случая «на гражданке». Нам студентам – баянистам было задание выучить «Марш молодёжи мира» А, Новикова и исполнить его на первомайской демонстрации, когда мы будем проходить площадь перед трибунами. Так как это дело подневольное, то не все ребята с желанием отнеслись к задаче. Нет, мы все хорошо выучили свои партии, великолепно отрепетировали марш, но посчитали, что только благодарить Партию и Правительство просто не за что, надо показать какой-то кукиш. Среди музыкантов-инструментальщиков бытует ругательство матом, но на инструменте, на языке музыкантов: «До-ре-ми-до-ре-до».В переводе на общепринятый язык обозначает «А пошёл ты на х..!». Нас пятеро (из двадцати) втихаря договорились в определённый момент сыпануть по клавишам матом, но, чтобы это не было так откровенно, договорились играть в разных тональностях, но октавами: один играл в ре-мажоре, я в до-диез мажоре и т.д. Приближаемся к трибуне, играем марш. Тут к микрофону на трибуне подошёл начальник областного управления культуры, дождавшись, когда закончится марш, приветствовал работников искусство. В этот момент и прозвучал наш кукиш. Директор училища, шедший впереди, умудрился как-то вычислить нас, и после праздников на доске объявлений появился его приказ, лишающий нас пятерых стипендии до конца учебного года. Хорошо, что не до конца учёбы. Вот был бы смех.

Ах, курьёзы, курьёзы! Не будь вас, жить было бы не интересно, хоть в петлю лезь. Я вот всё смехуёчками, да смехуёчками, а ведь была и настоящая служба, серьёзная, не дававшая никому поблажек. Вот о ней и поведу рассказ. Наши войска назывались войсками МООП (Министерство охраны общественного порядка). Конкретно, наша девятая рота была ротой сопровождения: ценный груз государственной важности; враги народа, предатели и шпионы; закоренелые рецидивисты и смертники. Контингент прямо скажем, палец в рот не клади. Глаз, да глаз нужен. Нужна смекалка, изворотливость. Как сейчас помню, мы везли среди прочих, в отдельной камере-купе гитлеровского пособника, приговорённого к смертной казне, к расстрелу. Он выглядел в камере как загнанный волк. В глазах огонь, желваки на скулах, словно жернова муку мололи. Сделай солдатик какую ошибку, оступись, пошлёт на тот свет не задумываясь. Он стольких в концлагере послал, будучи доктором, не счесть. Одним больше, одним меньше, велика беда.

Шпионов мне не довелось сопровождать. В основном смертников. Какие же они жалкие люди. Помню, одного старика семидесяти лет. Всё плакал и рассказывал, как убил своего сына. Его чадо пило безбожно. Никакой на него управы не было. Напивался в лоскуты. Ну, ты пьёшь, и пей один, зачем же других сманывать. Одного мужика споил, развалил его семью и сделал бомжем. Второго, третьего. Да ещё бравировал этим, загибал пальцы, ведя счёт своим злодеяниям. Отец не выдержал, кокнул его топором и делу конец. Он всё спрашивал, мол, правда ли что местечко, куда мы его везли, не пункт казни, а оттуда направляют в урановые рудники. Вот жизнь подлая что выделывает! Ради неё человек готов был идти на неизвестные муки, которые ждали бы его в рудниках. Лишь бы продлить своё существование.

–Да разве вы живёте! – кричала одна заключённая, держась за решётку камеры. Доведённая до умопомрачения обстоятельствами своей жизни, она словно речь толкала с трибуны. – Вот я жила, так жила! Два года, как у Христа за пазухой. Саудовский принц в Эмиратах так не жил, как я жила. Ничего, двадцать пять лет отсижу, а потом опять грабану банк, упадём с любовником на дно. Черта с два нас сыщут. Опыт имеется.

Вот с такими, с позволения сказать, особами нам приходилось сталкиваться. Были встречи и похлеще. Случилось это задолго до моего появления в роте. Как-то одному сержанту – срочнику СА шлея под хвост попала. Пользуясь служебным положением, он взял