Иштван Барт - Незадачливая судьба кронпринца Рудольфа Страница 12

Однако вернемся к Марии.

"Мари Лариш уехала, и я не могу видеться с ним. Я сгораю от тоски и едва могу дождаться дня, когда графиня вернется. Все считаю часы, ведь с тех пор, как я познакомилась и поговорила с ним, моя любовь лишь усилилась. Днем и ночью думаю лишь об одном: как бы его вновь увидеть. Но без Мари это невозможно".

Да, письма явно, более того (нам трудно подавить свои подозрения) — слишком уж явно обвиняют графиню Лариш, а следовательно, реабилитируют баронессу Вечера (которая предала их гласности). Однако за неимением других доказательств случившегося мы вынуждены принять выстраиваемый по ним ход событий, хотя и он является всего лишь результатом целого ряда допусков, ведь письма, как мы уже упоминали, не датированы.

Первое свидание — согласно подписи на оборотной стороне фотографии, выполненной в художественном салоне "Адель", — состоялось 5 ноября 1888 года. Конечно же, совершенно излишне упоминать, что оригинал фотографии утерян, а уничтожить пластинку негатива распорядилась еще сама Мария. Поистине, драматических жестов в этой истории хватает с избытком.

Итак, 5 ноября, скорее всего с помощью графини Лариш, состоялось свидание (или знакомство?) на четвертом этаже Бурга, в прежних холостяцких апартаментах Рудольфа, которые он сохранил за собой и после женитьбы. В ту пору он опять в основном жил здесь — врозь со Стефанией.

Свидание состоялось, и касательно цели, смысла и дальнейшего развития завязавшегося здесь знакомства не возникало сомнений ни у кого из всей троицы. Да что там, это было ясно даже Нехаммеру, старому лакею, который провел дам к своему господину в обход оживленных лестниц и коридоров Бурга запутанным, сложным путем, специально разработанным для таких интимных посещений.

Но, сколь очевидной ни была ситуация, при свидании — утверждается в письмах — не произошло того, что по логике вещей должно было произойти. Вместо этого начался какой-то странный — учитывая предыдущую жизнь и темперамент действующих лиц — роман, платонический, но тем более пылкий (забавы ради? всерьез? из озорства или в угоду изощренной чувственности?), отложенный на "потом" или, во всяком случае, приторможенный, но при этом подогреваемый таинственностью: ночные поездки в карете под тихий посвист Братфиша, послеполуденные свидания украдкой в отдаленных, заброшенных аллеях Пратера, обмен жгучими взглядами в "Опере", жаркие прикосновения ладоней, шепот.

Чего же ради? И как сопоставить эти несуразности с показанием Братфиша (которому, по словам барона Крауса, можно верить), утверждавшего, что в течение трех месяцев — с 5 ноября и до последнего дня января — он по меньшей мере раз двадцать доставлял эту даму в Бург? Тут, как ни подсчитывай, выходит дважды в неделю. Или, может, поначалу реже, а впоследствии чаще? И вообще, к чему была эта заведомо напрасная таинственность?

Почему Мери вкладывала письма в конверты, адресованные лакею, и вручала их посыльному через свою горничную, дабы тот не заподозрил, кто на самом деле является отправителем, и почему Рудольф адресовал свои послания Агнессе Унгер, горничной Марии, аналогичным способом, то есть через несколько рук переправляя их в особняк Вечера? Ведь в разгар этой тайной переписки они обменивались и телеграммами, хотя Рудольф наверняка знал, что они прочитываются министром коммерции.

И что могло быть в этих письмах? О чем они могли писать друг другу? (Письма, как мы знаем, пропали бесследно.) И вообще, зачем им было переписываться, если они часто встречались? Может, они уславливались о свиданиях? Или наследник предавался любовным излияниям? Доверяясь бумаге, отлично зная, что каждый его шаг контролируется соглядатаями? Ведь как раз от них, от всевидящих глаз и всеслышащих ушей отца, он таился! От кого бы еще? Но почему именно сейчас ему вздумалось таиться? О прошлых его связях знало полгорода. К тому же Франца Иосифа гораздо больше интересовали политические связи наследника, а Рудольф и из них не стремился сделать тайну.

Как ни поверни, а практических оснований для такой таинственности не было. Баронесса Вечера — хотя она всячески убеждает читателя своих мемуаров в обратном — вряд ли была бы так уж шокирована этой связью, да и для Рудольфа разоблачение грозило разве что одной лишней галочкой, поставленной вездесущими сыщиками в графе его любовных интриг.

И все же тайна была нужна — именно она-то и была нужна в первую очередь, давая удовлетворение не хуже плотского. Какое эротическое наслаждение может сравниться с остротой игры, в которой оставляешь в дураках всю тайную полицию империи?

Но возможна и более простая, более прозаическая причина. Мы к ней еще вернемся, и тогда, к концу нашей истории, станет ясно, почему у нас вызывает беспокойство и ход развития отношений, и проблема датировки. А вообще каждую историю полагалось бы начинать с конца, ведь события, ведущие к развязке, меняют свое значение в зависимости от того, какой поворот мы избираем. Увы, это тоже в основном вопрос выбора. И нам следует выбрать объяснение двойному смертному случаю, ведь смерть сама по себе лишена смысла. Она нуждается в объяснении. А объяснения здесь нет.

Ведь нельзя же принять за таковое фразы, которые читаем в одном из писем в Берлин: "Я бы жизнь свою отдала, лишь бы видеть его счастливым! С радостью умерла бы ради него, ведь моя собственная жизнь так мало меня волнует!"

Или: "Мы условились, если свидания наши будут обнаружены, скрыться где-нибудь в потайном, никому не известном месте и, проведя наедине несколько счастли-вых часов, вместе принять смерть".

Можно ли этому поверить?

Нет.

А между тем так все и произошло — в основном так.

В одном из писем Мери рассказывает своей корреспондентке, что получила от наследника железное кольцо. Железо, как известно, символизирует верность. На кольце были выгравированы следующие буквы: I. L. V. В. I. D.T.

Мери понятия не имеет, что означают эти сокращения, хотя догадывается, что это начальные буквы какой-то таинственной (магической) фразы-символа.

Затем в следующем письме она извещает, что побывала у наследника и Рудольф расшифровал ей смысл загадочных букв: "In Liebe vereint bis in den Tod".

To есть: "В любви вместе до самой смерти". Диву даешься, с каким наслаждением предаются они жалости к себе! Какие жесты! С какой страстной прочувствованно-стью выстраивают они роли героев любовного романа!

Мария бесконечно счастлива. Делится со своей берлинской подругой еще одной тайной: она получила от него медальон, который постоянно носит на тонкой цепочке. В медальоне хранится лоскуток носового платка, а на нем капля крови — его крови. Чтобы смело можно было носить медальон, она объявила его подарком графини Лариш и не снимает даже на ночь.

Договор, скрепленный кровью, — деталь в духе бидермейера.

"Как бы я была счастлива, если бы мы могли жить пусть в хижине, но вместе. Мы постоянно говорим об этом, и уже одно это делает меня счастливой!"

Может, Франц Иосиф все-таки оказался прав, когда говорил, что Рудольф умер, как портняжка-подмастерье? Наследник трона Австро-Венгерской монархии — и вдруг вбил себе в голову, он-де преследуемый судьбою несчастный влюбленный! И если уж ему не суждено про-жить в заброшенной лесной хижине с избранницей сердца, то пусть лучше наступит счастливая смерть — избавительница от мук земного существования.

Какая нелепость!

Судя по ответам Марии, берлинская приятельница в каждом письме одергивала ее, уговаривала поберечь себя, а то, не дай бог, дойдет до беды. Мери успокаивала подругу, заверяя, что этого не стоит опасаться.

И вот наконец в середине января отослано последнее письмо:

"Дорогая Гер мин а!

Сегодня я вынуждена сделать Вам такое признание, которое наверняка вызовет Ваш гнев. Вчера с семи до девяти вечера я пробыла у него.

Оба мы потеряли голову и теперь принадлежим друг другу телом и душой.

Надеюсь, что в субботу мне не придется ехать на бал, и тогда я, конечно же, снова полечу к нему!"

Даты нет и на этом письме, но скорее всего оно написано 14 января. Дело в том, что 13 января особо помечено в карманном календаре Мери — утверждает баронесса Вечера, — где она отмечала каждую встречу с наследником.

На следующий день Мери отправилась к Родеку, самому дорогому венскому ювелиру, и приобрела у него золотой портсигар — опять портсигар! — на котором распорядилась выгравировать следующие слова: "13 января. Благодарение судьбе!"

К сожалению, и портсигара этого нет, мы знаем о нем лишь понаслышке. (Последним видел его граф Хой-ос: Рудольф из него угощал графа сигаретой в последний вечер.) И все же примем за факт — поскольку нашей истории не обойтись без этой драматической кульминации, — что 13 января произошло какое-то знаменательное событие: либо влюбленные стали "принадлежать друг другу телом и душой", либо в этот день они "обручились со смертью". А может, решились на побег — ведь отнюдь не доказано, что они отправились в Майер-линг с твердым намерением умереть.