Марина Журинская - Альфа и Омега Марины Журинской. Эссе, статьи, интервью Страница 13

Воскрешение дочери Иаира

(см. Лк. 8, 49–56)

…Тем временем к Иаиру подошел один из его домашних с известием, что дочь его умерла и Учителя можно уже не утруждать. Эти жестокие слова услышал Иисус и сказал несчастному отцу: Не бойся, только веруй, и спасена будет.

В дом Иаира Христос не позволил войти никому из громадной толпы, кроме родителей девочки, Петра, Иоанна и Иакова (замечательно, что они же стали свидетелями Преображения на горе Фавор; это подчеркивает глубинную смысловую значимость воскрешения дочери Иаира).

А сопровождавшие Христа, оставшиеся вне дома, начали привычный ритуал оплакивания покойника. Плачут-разливаются. А Спаситель и говорит: Не плачьте; она не умерла, но спит. Казалось бы, по законам литературы плачущие должны бы обрадоваться и возвеселиться. Ан нет, они начинают… смеяться над Христом, потому что они же все лучше знают – и знают, что умерла. Ведь встретили громадной толпой, вроде бы ловили каждое слово, сопровождали, были свидетелями исцеления женщины (а про сколько исцелений слышали!) – и сразу перешли к издевательствам, поскольку Иисус, почитаемый как Пророк, Учитель, Целитель, сказал то, что расходится с общепринятыми представлениями!

Но как бы то ни было, а Христос просто не уделяет внимания этому проявлению косности и неблагодарности. Желая остаться наедине с той силой, которую Ему нужно преодолеть, Иисус предлагает удалиться из дома всем присутствующим. Затем Он берет дочь Иаира за руку и говорит: Девица! встань. И она встает.

По-арамейски это звучит: «Талифа куми», и эти слова с тех давних пор множество раз встречались уже в литературе. В них – бесконечная любовь и доброта Бога, в них – обещание того, что Он, если захочет, может сделать невероятное. В этих словах мы можем услышать и ободрение: Господь в силах поднимать из любой пропасти, лишь бы мы откликались на Его призыв.

Опубликовано: Журнал «Фома». – № 3 (119), март 2013 г.

Бессмыслица, или гражданский брак

Гражданский брак ныне довольно часто упоминается разными людьми; иные говорят, что это солнечное проявление свободы, более осторожные – что молодым людям нужно-де проверить свои чувства; несогласные печально констатируют, что как-то это нехорошо (о более эмоциональных выражениях несогласия и недовольства умолчим). Правда, ни те, ни другие не задумываются особенно, о чем же идет речь: сторонники имеют в виду нечто прекрасное, противники – гадость вообще. И еще менее задумываются люди о том, почему они это таким образом называют.

Попробуем хоть немного уяснить себе, что же здесь называется браком и что – «гражданственностью».

Немного истории

В Российской империи существовал единственный способ зафиксировать брак: религиозный обряд, имевший тот или иной характер в зависимости от религии брачующихся. Гражданской регистрации попросту не существовало. Но, как всегда и везде, были люди, не желавшие по тем или иным (как правило, неуважительным) причинам связывать себя брачными узами или при всем желании не имеющие такой возможности, – а кроме различия вероисповеданий, при нежелании этим хоть в какой-то мере поступиться, есть еще и церковные правила, запрещающие, в частности, родственные браки (считается и духовное родство) и возбраняющие брак после развода его виновникам. Почему эти люди называли свое сожительство гражданским браком – уже тогда было не очень понятно; что-то тут такое просвечивает вроде того, что гражданам следует быть вне религии, а отсюда можно плавно перейти к тому, что верующие – плохие граждане и, следовательно, гражданских прав иметь не должны. В дальнейшем это понимание закрепилось в акте лишения гражданских прав духовенства, в запрете голосовать на выборах, в невероятном налоге. Бессмыслица «новой жизни» здесь, кстати, проявилась и в том, что уничтожаемое духовенство называли лицами свободной (!) профессии.

…Вообще-то у монархии бывают подданные, и вплоть до недавнего времени принадлежность человека к населению той или иной страны (в том числе и республик) называлась подданством. Оно, конечно, если это понятие представляется унизительным, то можно и гражданином называться; беда в том, что это название, употребляемое всерьез, обязывает.

И в самом деле, что связывается со словом «гражданский»? Изначально и по существу – ответственная позиция человека в обществе. Некрасов, например, писал:

Будь гражданин! служа искусству,Для блага ближнего живи,Свой гений подчиняя чувствуВсеобнимающей любви.

Вполне очевидно, что всеобнимающей любовью поэт называет вовсе не сожительство вопреки законам и обычаям, а служение ближнему и любовь, произрастающую из той, которой Христос победил смерть и спас человечество. И кто будет возражать против такой гражданственности? Однако параллельно развивалось понимание (пути такого развития проследить возможно, но утомительно), что гражданский – это против властей и законов; оно и утвердилось в словосочетании гражданский брак. А между тем никак не зафиксированное сожительство именно потому не имеет права называться гражданским, что характеризуется прежде всего полной безответственностью, бесправием сторон в результате выхода из сферы закона. Опять-таки восстать против неправедных законов интересно, но можно вспомнить слова Томаса Мора, канцлера Англии при взбалмошном Генрихе VIII и страдальца за Церковь, прозвучавшие в хорошей пьесе: «У нас в Англии слишком много законов, и большинство из них несправедливы, но жить без них нельзя, потому что они ограждают нас от дьявола». Пылкий молодой собеседник восклицает: «А я, чтобы изгнать дьявола, готов сокрушить все законы и гнаться за ним без устали». И слышит ответ: «А если он обернется и начнет преследовать вас, где вы укроетесь?»

Злодейства старого мира

Не будем говорить о том, что сожительство, именуемое «гражданским браком», позволяет тому, кто передумал, бросить на произвол судьбы того, кто доверился, – и причем, как правило, в тяжелое время; здесь всегда найдутся желающие позлорадствовать. Подумаем о детях: ведь незаконнорожденные в Российской империи были лишены прав; более того, в свое время дети крепостных женщин от любого знатного отца записывались в крепостные. Конечно, иные «благородные отцы» отпускали мать на волю, давали детям фамилию (не свою!), снабжали деньгами… Почитайте «Подросток» Достоевского – очень ли это утешало? А когда «просто» принадлежность к разным конфессиям не позволила повенчаться, дворянин Яковлев дал своему сыну от лютеранки фамилию Герцен, что примерно значит «сын сердца». Тот был даже состоятельным человеком, но вот счастливым не был. Разумеется, можно долго и звучно проклинать законы и общество, но ведь детям-то жить в этом обществе и под этими законами… Кстати сказать, кроме действительно тяжко звучащего слова «незаконнорожденный» для детей «свободных» родителей существует определение внебрачный, что показывает, что при «гражданском браке» о собственно браке речь не идет и что сочетание этих слов применительно к данному явлению вполне бессмысленно. Только не нужно думать, что простой народ был нравственен, а «не простой» – не слишком. Увы, грехи людские одинаковы при любом социальном положении. Скорее у людей немудреных и отношение к «гражданскому браку» было попроще: грех, бес попутал, стыдобушка… И когда Лесков упоминает о том, что некоторые из «новых людей» со временем венчались, чтоб кухарка уважала, он вовсе не утверждает, что кухарочье сословие отличалось блеском добродетелей и являло собой образ праведности – кухарки не хуже и не лучше других, – но живое понятие о стыде, о том, чего следует стыдиться, а не выставлять напоказ, у них, как правило, присутствовало. И выражения «законный брак», «законные супруги», вполне простонародные по области употребления, свидетельствуют и о том, что в этих кругах бытовали и были известны другие формы сожительства, и о том, что брак был признаком порядочности, повышал социальное положение. Так, может быть, все-таки умудренно кивнем и скажем, что образованное общество безнравственнее необразованного? Да ничего подобного; ведь и образованные люди вступали в законный брак и в мире и любви проживали в нем всю жизнь, и среди необразованных были такие бесстыдники, что только заохаешь. Дело, скорее, в том, что как образованное, так и необразованное молчаливое большинство придерживалось нормальных традиционных взглядов на брак, а шумное меньшинство громогласно эти взгляды отрицало. А среди «простого» народа шуму поначалу было поменьше. Касательно шума, поднимаемого передовыми гражданами, Достоевский в «Бесах» в гениальной пародии на агитационный стишок пишет, что прогресс призван-де уничтожить «церкви, браки и семейства – мира старого злодейства». Здесь даже и не ужаснешься: смешно и глупо. Однако каков набор! А «общее мнение» сходилось на том, что жить «просто так» вообще нехорошо, но так уж всегда получается, что с наибольшей свирепостью оно обрушивалось не на мужчин, которым как-никак в большинстве случаев принадлежала инициатива (пресловутую Елену из «Накануне» оставим на совести Тургенева), а на более слабых женщин и на совершенно беззащитных и ни в чем не повинных детей. Я не даю этому оценки, не берусь рассуждать, насколько это нравственно (в другой системе понятий – «убого»), а просто констатирую реальное положение вещей, которое мало меняется в разные века и на разных континентах: хотите бросать вызов обществу – дело ваше, но оно ведь может этот вызов и принять… И в таком случае христианское делание состоит в умягчении нравов, но апеллирует оно не к вседозволенности, а к милости и прощению заблудших.