Валерий Рыжков - Белая обитель Страница 2

– Доктор, скажите правду. Только правду. Он в безнадежном состоянии? Да?.. – она накидывается на Словина с плачем.

– Быстро вы потеряли веру, – задумчиво произнес он.

– В него? В медицину? – усмехнувшись, произнесла она.

– Прежде всего – в себя, потом в него и в нас. Успокойтесь! Документы спрячьте в сумочку, пока они вам не понадобятся.

– Но добрые люди посоветовали, что нужно позаботиться обо всем. Я останусь сиротой со своим ребенком, а ему только двадцать лет. Мой муж помощник капитана, человек с положением. Мы все скромно жили на его зарплату. Теперь как в мои годы жить дальше?

– Успокойтесь! Его лечащий доктор Зимин сделает все, даже невозможное. Не теряйте надежду!

Она повернулась и ушла, опустив голову.

– Что у больного предположительно? – переспросил Словин у Зимина.

– По анамнезу, по объективным данным, и томограммы головного мозга, считаю, что это последствие черепно-мозговой травмы десятилетней давности, рецидив гематомы, – последние слова Зимин выдохнул с горечью.

– Пойдемте, посмотрим еще раз больного, – с участием произнес Словин.

Через час Зимина вызывали в приемный покой проконсультировать другого поступившего больного. Потом он побывал в лаборатории. В три часа зашел в кабинет функциональной диагностики. Просмотрел заключение электроэнцефалограммы. Вернулся в ординаторскую в пять часов. Торопливо стал записывать дневники истории болезней больных.

Если не запишешь, то потом не докажешь. Его состояние было на пределе возможного срыва. Он обещался жене, что приедет сегодня пораньше. В его движениях появилась усталость и скованность, но внутренняя тревога за больного Парфенова не давала ему покоя.

Он зашел еще раз в палату.

– Все будет в порядке. Все взвесим, за и против. Завтра мы с вами увидимся, – он вышел из палаты и направился к сестринскому посту, где Аля с красным маникюром раскладывала таблетки.

– Загляни вечером в десятую палату, если больному станет хуже – позвони ко мне домой.

– Жена ко мне вас не приревнует, Виктор Григорьевич? – кокетливо произнесла Аля.

– Если мяукать в трубку не будете, то не приревнует, Аля, посерьезней отнеситесь к моей просьбе.

– Ну конечно! Я всегда девушка была серьезная, – чуть обиженно произнесла она.

– Я не отрицаю, – улыбнулся ей Зимин. – До завтра. Спокойного дежурства!

– Стучу по борту, – произнесла она.

Через полчаса он вышел к остановке троллейбуса. Был вечерний час пик. Зимин догонял упущенное время, но попытки были тщетны из-за транспортных пробок. Он подумал о прозаичных вещах, что у него светлого в жизни: работа – дорога – дом. Работа – стресс. Дорога – стресс. И дома – чехарда. Зимин так разволновался, что начал размахивать руками, и рассуждения стали вырываться наружу. Тут он спохватился, проговорил считалку и успокоился.

Ночью Зимин проснулся, что снилось – он не помнил. Он посмотрел на часы: половина второго. Интуиция подсказывала, что поступивший больной – это неординарный случай.

Болезнь больного в течение последних десяти лет после незначительной черепной травмы дала о себе знать во время проведения заседания акционеров, где решался вопрос о продаже корабля другим за долги. Зимин посмотрел на часы и подумал: и что мне-то не спится? Не спится.

Он позвонил в лабораторию. Дежурный лаборант так и не смог найти листок с ответом анализа.

Сна не было. Тревога нарастала. Ждать до утра в бездействии ему стало невыносимо. Он позвонил медсестре – на том конце провода долго не снимали телефонную трубку. Сестра Аля спросонья отвечала ему что-то невразумительное, по ее словам было все в порядке. Виктору спокойствие после такого ответа не пришло. До обычного утреннего подъема оставалось еще три часа. И эти бессонные часы он пролежал с открытыми глазами.

Постепенно стали вырисовываться силуэты комнаты в предутреннем рассвете. Он встал, не включая свет, оделся и, не завтракая, вышел из дома.

Моросил холодный дождь. Теперь он попал в утренний час пик. Зимин раскрыл зонт, дошел, перескакивая лужи, до станции метро; сложив мокрый зонт, доехал до третьей станции, потом поднялся по эскалатору наверх, вдохнул холодного воздуха и, не раскрывая зонта, протиснулся в переполненный троллейбус. И только выйдя через три остановки, с вырванной пуговицей на плаще, пошел ускоренным шагом по набережной реки к больнице, а при подходе к проходной, обрызгивая его осенний плащ, промчалась служебная черная машина.

Зимин понимал, что опаздывать – нельзя и спешить – тоже плохой тон.

Он вошел на отделение, накинул на себя белый халат и пошел в палату. Зимин осмотрел больного. Общее состояние не было угрожающим, но пульс стал реже, головные боли усилились. Он понял, что его опасения подтвердились, и больной, несомненно, подлежал переводу в нейрохирургическое отделение.

– Вы не возражаете, если мы вас переведем в нейрохирургическое отделение? – спросил Зимин пациента.

– Не рассосется, доктор, – тот указал на свою голову.

– К сожалению, самопроизвольно не рассосется. Необходима операция.

В этот момент в палату вошла, благоухая французскими духами, жена больного. Она была демонстративно одета в черное бархатное платье.

– Доктор, что с ним, ему хуже стало? Да? – моложавая женщина теребила в своих руках косметичку.

– Принимаем решение, – Зимин хлопнул ладонью по истории болезни.

– Мне страшно, – она стояла перед ним и ждала объяснений.

– Что есть в наших силах, мы все сделаем, – не глядя ей в глаза, произнес он. – А сейчас побудьте в коридоре. Нужно сделать больному дополнительное исследование.

Зимин торопливо сделал запись в истории болезни. Он подумал, что формально сделал все и посмотрел на часы. Минутная стрелка отсчитывала время как секундная. Он нервно перечитал свою запись. Историю болезни отдал старшей медсестре и попросил подготовить больного к переводу в нейрохирургическое отделение. Зимин всегда знал, что иногда наступает такой момент истины и важного сосредоточения, и особенно когда промедление опасно для больного. И тут всегда, может это интуитивно, но почему-то всегда срабатывает механизм самосохранения, и, отбрасывая, сомнения прочь, принимается решение, и потом оказывается, что это был самый правильный диагноз. А вот какой силой воли обуздываются сомнения, Зимин так и не смог себе объяснить.

Больной был переведен на нейрохирургическое отделение, где через три часа был прооперирован.

Зимина позвали в ординаторскую к телефону. Звонил главный врач.

– Главный тебя спрашивал по поводу больного Парфенова, у него жена больного, – шепчет Седов, передавая трубку.

– Да. Да, – отвечает по субординации на вопросы Зимин, – он прооперирован, все в порядке. Благополучный исход. Для больного благо, что ухудшение случилось не на море. Теперь все зависит, как пройдет послеоперационный период. Нейрохирурги обещали перевести к нам через две недели на восстановительное лечение.

Зимин положил трубку, оттер пот. Седов улыбнулся.

– Хоть бы бутылку коньяка поставили, для восстановления сил, – заметил Николай. – Нет, не поставят и спасибо не скажут. Меня вчера наш шеф жутко распинал по техбезопасности, ему все мерещится какой-то пожар после очередного служебного расследования. И ни одного вопроса по клинике болезни. У меня интернатура заканчивается, пойду семейным доктором работать один на один с больными целой семьи, меня просто ужас охватывает. Шесть лет обучения, седьмой год интернатуры, а я еще молодой специалист.

– Не горюй, наше образование гарантирует, что ты будешь специалистом широкого профиля, и твои годы в альма-матер не прошли даром.

– Пора перекусить, – произнес Седов, доставая термос и бутерброды. – О себе не позаботишься, никто не позаботится. Памятника нам тоже не поставят. Или, может быть, пора жениться?

Они разлили по чашечкам кофе и стали есть домашние бутерброды.

Глава 2

В десять часов начинается обход профессора Лебедева. В ординаторской в кофейных чашках дымится ароматом растворимого кофе.

Утренний кофе, как правило, без бутербродов. Профессорский обход – в окружении всех врачей отделения.

– Так, что сейчас с тем больным, которому мы поставили диагноз – объемный процесс? – перед дверью в палату спрашивает профессор, и Зимин понимает, что всегда последнее слово за профессором.

– Это больной Парфенов, – как бы вспоминая, как бы отвечая, произносит заведующий. – Как вы рекомендовали, его пропунктировали. При эхоскопии ничего не обнаружено. Только при исследовании на магнитно-резонансном томографе был подтвержден наш диагноз. Потом стала нарастать симптоматика в виде патологических знаков, появилась анизокория.

– Этого больного перевели в нейрохирургическое отделение? – пытливо посмотрел из-под стекол очков профессор.

– Да, Александр Сергеевич. Наш – Ваш диагноз подтвердился – у больного была удалена субдуральная гематома, которая после травмы в течение нескольких лет безмолвствовала. Послеоперационное состояние больного удовлетворительное.