Валентин Николаев - Собрание сочинений в двух томах. Том II Страница 27

Метельный стрежень

1

Всю ночь лежал на печи, и замёрзла река. Точнее – заводь, где накануне вечером охотился. С утра морозило ещё сильнее. Поэтому весь день гнал лодку к месту зимовки. Леса присмирели, еще жёлтые, и в холоде роняли листья прямо на тёмный лёд, а земля была уже белая от снега. Стоя в носу лодки, я разбивал колом лёд, продвигался трудно и медленно. Пробился только к вечеру, устал, обессилел и в сумерках отнёс ключ от лодки хозяину.

А через три дня всё растаяло: и снег, и лёд, и ещё долго тянулась тёплая дождливая осень. Но я её уже не помню, будто она была мне лишней, ненужной.

2

Лодка на берегу реки ждёт зимы, на неё садятся последние кулики и чайки. Людей на берегу нет, одиноко мокнет под дождём поленница дров, рядом с поленницей толстое намокшее бревно, и к нему намертво, как рабыня, прикована цепью эта лодка. Не человек, но побыть с ней приятно. У меня всегда такое ощущение, что она слышит работу волн, чувствует смену ветра, облаков, полёт птиц и ход рыбы… Это ощущение у меня с детства, от жизни у озера. Я знаю, что это нелепица, но мне не хочется расставаться с тем чувством: в неодушевлённом мире жить скучно, как-то уж очень куцо, законченно. Поэтому я всегда жалею физиков, а вернее, их зажатые души, точные и тоскующие, как электроны на своих вечных орбитах.

Зимой лодка тоже тоскует, она – тоже материя. Но наступит весна, придёт её хозяин, освободит от кандалов, и она первая, гордо задрав нос, поплывёт навстречу льдинам. Весной, под слепящим солнцем, любая лодка на воде не рабыня, а царица.

3

Лунной ночью будто в дрёме пошумливает старый сосновый бор. А под обрывом, у подножия бора, как люстры звенят камыши: их стебли по урезу воды обросли стекляшками льда. Волна подойдёт, с глухим шумом затопит камыш, а с отливом её вдоль берега бежит как по цепочке тонкий хрустальный звон. Бежит и переливается в лунном свете. Не часто увидишь и услышишь такое, даже не каждую осень. А уж если доведётся – остановишься, сложишь вёсла в лодке и не то пожалеешь о чём, не то размечтаешься, забыв, что на реке и по всей округе ноябрь, почти зима. И плывёшь опять один в ночи, и сквозь плеск воды всё чудится этот переливчатый звон, будто бежит он за тобой вдоль берега, напоминая о иной, счастливой, жизни, которую ты как будто утерял и теперь виноват и обездолен…

4

Поздней осенью, когда водоёмы уходят под лёд, там начинается особая таинственная жизнь: замирают на зиму водоросли, моллюски, черви, и особая жизнь начинается у рыб. Иные уходят в ямы, бочаги на зимовку, другие выходят на гривы, пески, на мель кормиться или просто так, а точнее – люди не знают, зачем. Не знают даже заядлые рыбаки. Нет ничего загадочнее зимней жизни рыб. Когда, в какое время какая рыба и на что будет брать, не знает никто из рыбаков. Тут нет единых правил, и потому специалистов по зимней рыбалке тьма, но истины до сих пор нет. Точно так же как до сих пор не раскрыта тайна самой воды. И не раскрыта тайна первого крещения человека. Тоже водой.

5

Хороши в перволедье лесные реки. У них тоже праздник. Любит под светлый лёд выходить на пески рыба. И птицы любят перелетать застывающую реку, подолгу сидят на голых вершинах берёз, будто ждут, когда схватится чёрный текучий стрежень. Особенно «усидчивы» тетерева. На раскидистых вершинах рыжих лиственниц кормится глухарь, сорит на лакированный лёд закраины вяло-жёлтый игольник. Сорока перелетит лениво шевелящийся стрежень, оповещая оба берега о вышедшем к реке лосе.

Пока утро, мороз, и нет туч на небе, лес звонко живёт, разделённый рекой, а придёт ночь, и пойдут по перволедью на другой берег зайцы, лисы, перебежит горностай. Обменяются берегами, и следов не останется. А когда выпадет первый снег, – пойдут обратно. И так с каждым снегопадом, метелью будут ходить с берега на берег всю зиму.

6

Удивительное дерево ольха: всё время кажется озябшей. И стоит всегда у воды – над рекой, в ручье, у озера – всегда под ней сыро и прохладно.

Придёт осень, выпадет снег, а она красуется одна зелёная среди давно уже голых деревьев, ни один листик не облетел. Так я и не видел ни разу листопада у ольхи, но в зиму она голая. С причудой дерево, с «характером». Облетит последней, а весной первая зацветёт ещё до собственных листьев и до схода снегов. Вот тут её и заметишь раньше всех: подойдёшь к ней по насту и обязательно понюхаешь бахромчатую кисточку цветов, какую-то бурую с жёлтой пыльцой, невзрачную, но – первую лесную вестницу весны. И за это отдашь ей всю душевную благодарность. А потом уж зацветут в лесу все, и не вспомнишь о ней опять до осени. Ищу, с кем бы её сравнить в нашей, человеческой, жизни, и приходит на ум наше отношение к матерям: по-настоящему любим их в детстве своём да ещё недолго в старости. А в остальное время как бы и не замечаем, и только потом, когда наступает сиротская зима в нашей жизни, вдруг разом осознаём всё.

7

Выпадает первый снег, и река будто уходит в свой длительный отпуск. Ни судов, ни чаек, ни уток уже не видно. Только чёрная вода, меж белых берегов, тяжёлая как дёготь. Бывает, увидишь вдалеке одинокого человека на берегу и невольно поёжишься от холода, от какой-то обречённости и сострадания к нему и к себе. Все мы перед зимой как бы сиротеем, будто пускаемся в длительное неведомое плавание, и в душе знаем, что не все доживём до весны, солнышка, лета… А уж кто доживёт, того встречаем по весне как победителя, друга, со светлой душой, с верой в бесконечность жизни.

Откуда в нас это чувство?

8

Если в декабре среди заснеженных холодных берегов течёт река, ещё не знавшая в эту зиму льда – она не вызывает радости. Всё уже давно отработало на ней, отжило, завершило весь летний сезон: улетели птицы, ушла на глубину рыба, облетели и уплыли листья с деревьев, затонули водоросли…

Река будто мёртвая. И кажется, будто мучаются и вода, и берег. И вода эта не вызывает никакого чувства кроме тоски, несвоевременности, какой-то затянувшейся неопределённости.

9

Уходя в зиму, река прячется от людей дважды: первый раз – под лёд. Здесь она ещё всё видит и слышит. Потом – под снег. Тут уж ничего не видит, но ещё кое-что слышит. И только в феврале река напрочь слепая и глухая.

10

Бежит по реке мимо лесов и деревень позёмка. Завернёт в затон, где сгрудились на зиму суда, да тут и осядет, останется до весны: без пароходов на реке и ей скучно.

11

Какой-то особой и тайной жизнью живёт река. Её глубинная многовековая жизнь скрыта от нас, упрятана под толщей воды. Там тоже идёт непрестанная борьба за выживание. Может, в таких тайных сокрытых пребываниях воды и земли и таятся те силы, которые помогут выжить и природе и человеку. Тайна везде нужна как резерв сил для выживания в критические моменты.

12

Первая проталинка возле деревенского дома – как сигнал к возрождению жизни. До неё и живёшь, терпишь долгую зиму. Глянешь из окна, как шевелится просохшая травка на этой вытайке, и в душе оживает новая надежда на жизнь. Теперь эта надежда день ото дня будет шириться, расти вместе с проталиной и незаметно забирать тебя в круговорот жизни.

13

И в полях, с южной стороны перелеска среди снегов рыжеет луговинка. Ночь заморозит снова траву, мох, застеклит ледком первую лужицу, а с рассветом на луговинку прилетит тетерев и начнёт кружить тут среди можжевелин, на самой заре в таком месте не только тетереву, а и человеку можно всласть нагуляться, отдохнуть душой и телом.

14

Апрель. Вот-вот раздвинется ночь, и в глубине леса запоёт глухарь. Кто видел и слышал глухариный ток в юности, пусть не очень огорчается, что ещё не был в Большом театре. В Большом театре поют и танцуют разные люди, а глухарь это делает один, одновременно, и на такой «декорации», которая ни разу не повторяется. И в такой тишине, что она давит на барабанные перепонки, и мир кажется лишь вчера сотворённым. Этому «спектаклю» не одна тысяча лет – и всё премьера. Кто ещё может – посмотрите, послушайте.

15

Бывают разные люди: степные, лесные, захолустные, озёрные речные, морские… Не только по месту рождения и жизни, а и по «устройству» души. Я в разных местах живал, и во многих нравилось. Но как бы ни было хорошо, а рано или поздно меня тянуло на реку – как в свою родную душевную стихию. Даже в море я мечтал не о береге, а о реке. Леса, звери, птицы, рыба и, конечно, люди мне нравятся всякие, но речные – ближе. В них неистребим дух вольности, свободы, какой-то особой широты и раздольности. Когда я долго не вижу и не слышу всего речного, душа моя как-то съёживается, тускнеет, будто лишается вентиляции, особенно хороши на реке вёсны: ледоход, половодье, «сражение» льдин со звоном и тяжким «дыханием»… Такого праздника не знает даже море.

Перезвоны и разливы

1

Высокий солнечный полдень. Сижу на берегу мутной реки. Ледоход, плывут льдины, брёвна, коряги, пена. Ветер холодный, а солнце яркое. После ночной охоты дремлется, нет сил даже пошевелиться. Глаза медленно закрываются, и в этот момент могуче рушится, лежащая на костре брёвен льдина. Со звоном сыплются ледяные иголки, а край льдины сверкает многозубо во всю ширь излома – будто сама река улыбается весне. И уже не хочется спать, а хочется что-то делать, торопиться вслед за весной.