Абдижамил Нурпеисов - Долг Страница 60

* * *

Как-то, будучи в Кзыл-Орде на каком-то совещании, ты попросился на прием к руководителю области. Сюда он прибыл сравнительно недавно из Алма-Аты, где, говорят, занимал высокий пост и обратил на себя внимание деловитостью.

Ты, кажется, удивиться как следует не успел, как уже входил к нему. Руководитель области, заметив неуверенно переступавшего порог рослого детину, неторопливо встал, вышел из-за стола и с едва заметной улыбкой в пытливо прищуренных карих глазах пошел навстречу. Крепко пожал руку. Предложил сесть. А усаживаясь рядом, искоса взглянул на тебя и, видимо догадавшись, что посетитель не из разговорчивых, сам стал расспрашивать о том о сем: где и как остановился, как прошло совещание и не было ли каких накладок, в чем он видит практический смысл этого совещания... Потом, попеременно поглаживая не поддающиеся расческе, густые и жесткие на висках волосы, завел разговор о делах, о жизни рыбаков — но только завел: спросил и выжидающе, будто подбадривая глазами, замолчал. Как-то само собою вышло, что ты разговорился.

Вначале, соблюдая сдержанность и приличие перед уважаемым человеком, говорил осторожно, подбирая слова, потом, как это с тобой бывает, увлекся, поведал обо всем, — о том, как с обмелением моря жизнь на прибрежье становится с каждым годом все труднее и сложнее, что худо стало особенно в последние два года, и не то что досадно, а просто тягостно, порой невыносимо бывает видеть, как здоровые, сильные мужчины вынуждены слоняться без дела — так оскудело работой Приаралье. Если и дальше так пойдет, то годы, а то и дни рыболовецких хозяйств на Арале сочтены. Рассказывая обо всем, что накипело на душе, ты не сразу заметил, как раскраснелся, возбужденно привстал с места, чугунной ладонью своей пристукнул по столу.

— Извините, пожалуйста.

— Ничего... продолжайте.

— Продолжать-то, конечно, можно... Но мы ведь из глубинки. Вероятно, многого не понимаем...

— Ничего, рассказывайте.

— Что ж... спасибо. Ну, вот, например... в Средней Азии и в южных областях Казахстана издавна трудятся дехкане. Сотни лет возделывают землю, ведь и до нас пользовались водой двух великих рек. Не так ли?

— Конечно, так. Признаться, Арал — наша общая боль...

— Ну, если так... вы же знаете, земледельческая культура здесь высока была с незапамятных времен. Дехкане всегда знали цену земле и воде, берегли то « и другое... Так?

— Допустим. Хотя для того, чтобы взять, нужна сила. А ее у дехкан было немного.

— Так-то оно так. Но ведь брали. И брали немало. И все же тогда воды хватало. А теперь куда она вдруг подевалась? Вот уже сколько лет морю ни капли не перепадает. И это нас волнует.

Руководитель области слушал внимательно, задумчиво кивал головой и время от времени поддакивал: «Верно, верно», однако ты не мог не заметить, что одновременно он обдумывал, взвешивал про себя что-то. Едва ты закончил, как он вместо ответа потянулся к телефону, позвонил одному, потом другому. Первому сказал: «Сейчас к тебе зайдет один товарищ. Организуй командировку. Да, да... Объясню». Второму тоже кратко приказал: «Приготовь машину для дальнего пути. Куда — скажут!» После чего он повернулся к тебе и, заметив недоумение в твоих глазах, мягко усмехнулся.

— Слухами земля полнится. Вот и до нас дошло, будто вы совсем про отдых забыли. Устали, должно быть?

«К чему он это? Так принято у начальства, когда намекают на уход с работы». Ну что ж... Ты и сам об этом уже не однажды всерьез подумывал, особенно в последнее время, когда Ягнячье Брюшко после каждого срыва плана распекал тебя угрозами.

— Да, устал.

— Тогда все в порядке. Думаю, договоримся. Есть у меня к вам одно предложение.

— Согласен на все. Куда пошлете — пойду. Хоть чернорабочим...

— Не-ет... Не о том речь. От меня зайдите прямо в бухгалтерию. Вам выдадут командировочные. Потом идите в гараж. Там вас будет ждать машина.

— Не понимаю. Зачем?..

— Немного поразвейтесь. Поезжайте вверх по Сырдарье. Посмотрите на людей, на поля. Только не спешите. Осмотрите всю долину между Сырдарьей и Амударьей. Аулы посетите, кишлаки. Потом, по возвращении, если захотите услышать что-то еще в ответ на свой вопрос — зайдите ко мне, а если нет... что ж, поезжайте домой.

Вот так неожиданно выпала тебе дорога. Незнакомый шофер, едва ты уселся рядом с ним, лихо взял с места, понесся. Он не спрашивал куда ехать, не посчитал даже нужным объяснить, куда везет. Ты только и успевал замечать, что за ветровым стеклом мелькают уже городские окраины. Вскоре юркая машина выехала на тракт и понеслась резво на восток. Проехав уже изрядно, вы оба не промолвили ни слова. Но все время молчать в дороге становилось тягостно, к тому же непринужденная добрая беседа сокращает путь, и ты, приглашая шофера к разговору, что-то спросил раз, другой. Но тот отделывался односложными ответами. А потом, как бы вовсе желая отгородиться от тебя и от твоих назойливых вопросов, водрузил на нос огромные очки, прикрыв темными стеклами почти половину своего светлого узкого лица. И, кажется, совсем перестал замечать своего спутника, громоздившегося рядом. Сидел легко и прямо, устремив вперед взгляд. Ты раза два покосился на него, сбоку оглядел с ног до головы. Он был еще молод, опрятен и скорее походил больше на студента, нежели на водителя. Руки с редкими рыжеватыми щетинками с небрежной уверенностью покоились на баранке. Держался с достоинством, независимо и спокойно. Скуп на слова. И ты вспомнил водителя вашего старого колхозного грузовичка и невольно усмехнулся. Немудрено, что все машины ты привык уже воспринимать как нечто раздрызганное, что никакими силами не стронешь с места, а если уж стронешь, то никак потом не остановишь, и мчится она, поднимая всесветную пыль, несется по степным дорогам, дребезжа и громыхая так, что, верно, и чертям тошно... Поэтому и все шоферы для тебя не иначе как расхристанные удальцы, которые хлещут водку, курят самосад, а при случае не гнушаются подрабатывать и божьим промыслом, запросто мешая священные слова корана с замысловатым матом.

А этот парень... Ты еще раз незаметно скосил на него взгляд. На нем по-спортивному ладно сидит белая тенниска. Весь отглажен. Чист. И побрился, должно быть, перед самой дорогой, одеколоном тянет по кабине. На руке часы. На носу очки. Щеголеватый и, по всему видать, вышколенный парень. На остановках не лез под сиденье, где у твоего шофера колхоза была припрятана обычно всякая всячина — от связок сушеной воблы до захватанного полотенца, употребляемого как чалма, а каждый раз доставал из «бардачка» книгу и, присаживаясь у обочины, погружался в чтение. Тогда разговор и вовсе становился неуместным. Удивляясь и незлобиво подтрунивая про себя над серьезным не по возрасту, немногословным парнем, ты окрестил его мысленно «Кулмесханом» — «Хан Молчун».

— Зовут-то как?

— Фридрих.

— Что-о? Из немцев, что ли?

— Само собой...

— Хм-м... А шпаришь по-казахски...

— Здешние почти все по-казахски говорят.

— Вон как! Давно, выходит, здесь живете?

— Давно... С войны.

— Вон оно что...

— Родители здесь Голодную Степь осваивали. Я тут родился.

— Да, забросило вас... И много в этих краях твоих сородичей?

— Много. Считай, в каждом селе, в каждом совхозе.

Да, так вот судьба распоряжается людьми. И ты тоже ни сном ни духом не ведал, что окажешься ныне в этих краях. Все решилось на сей раз по воле энергичного руководителя. Сказал: «Поезжай», и ты согласился. Нет, поначалу ты недоумевал, не смекнув сразу, что к чему, но он, с подобревшей улыбкой, будто вы давно уже знакомы, взглянул на тебя, протянул руку: «Счастливого пути!» Ты был сбит с толку, неохотно повернулся, пошел, но все же у самой двери обернулся и даже открыл было рот, намереваясь отказаться от поездки, как он, вновь опережая тебя, решительно сказал: «Поезжайте, поезжайте! Уверен, не пожалеете».

Но теперь, находясь уже давно в пути, ты не испытывал особой радости от этой поездки. Да и к чему все это? До путешествий ли сейчас, когда там, в колхозе, дел невпроворот? Тем временем проехали уже немало. Вокруг тянулись незнакомые места. Ты смотрел на них во все глаза и с грустью вдруг подумал, что, дожив до заметной уже седины в волосах, ты ничего, оказывается, кроме родного Арала, еще не видел. Правда, пять быстрых, неуследимых по молодости лет проучился в Алма-Ате. Несколько раз довелось побывать в Кзыл-Орде. Но знал ли даже свою область, кроме Приаралья? Даже рис ты видел только очищенным, тот, что продается в магазине. А как растет он, каким бывает на корню — о том ведать не ведал. С памятных послевоенных лет слышал только, что в том огромном краю потомственных дехкан междуречья что ни год осуществляются дерзкие замыслы — то создают плещущие синью рукотворные моря, то прокладывают каналы, а то и сооружают одну за другой плотины, за пядью пядь осваивают пустыню. И еще слышал, как создаются там, в безлюдной некогда Голодной Степи и в безжизненных песках Мырзачуля, новые области, вырастают поселки, целые города. И теперь понаслышке знал: в той самой пустыне, которая испокон веков томилась неизбывной жаждой, создана одна из самых мощных ирригационных систем на земле, и во всю свою необъятную ширь простираются заботливо ухоженные рисовые и хлопковые поля. А вспомни: разве в то памятное время люди, просыпаясь рано поутру, не настораживались каждый раз, готовясь узнать про новые, один дерзновеннее другого подвиги человеческого труда, который только и укрепляет человека на земле. Правда, вы тогда были совсем еще малыми детьми, и все это доходило тогда до вас, как эхо, как отголосок легендарных уже при жизни деяний...