Андрей Агафонов - Сны курильщика Страница 8

Дама в ЗАГСе, задумчиво глядя на брачующихся:

— Развелось вас тут…

Все верно — хоть пруд пруди.

Вот Премудрый Пескарь. Он почему и Премудрый — дом никогда не покидает. Живут счастливо — и это, в один день… А вот Карась Идеалист. Разведен, и глаза спохмела багровые. Тоже счастлив, хотя и не вполне удовлетворен:

— Все икра да икра… Хлеба хочу!

Хлеб ваш насущный дал вам днесь — и ведь вернулось сторицей: в аккурат на ушицу. Я‑то кто? Любитель половить рыбку в мутной воде; проще говоря, ловелас. Но это — между нами, как крючок с зазубринкой…

Ну что, идете дальше гулять по воде со мной? Осторожно, ступенечка… Социальное положение обитателей водного мира отчетливо различимо даже на большой глубине: тебя либо взяли за жабры, либо вот–вот возьмут. А если мы наконец–то вынырнем из метафор, да поговорим «о семье» без дураков (то есть, тет–а–тет, читатель), серьезно поговорим?.. Вы меня самого не зажарите?

В общем, так. Схема проста, как невод. Человек рождается, развивается, аккумулирует знания и впечатления, страдает и болеет (и все — впервые): идентифицирует себя в этом мире как нечто отдельное и уникальное. И вот, когда он достигает полного расцвета своей личности, своих способностей и возможностей — а происходит это где–то на третьем десятке, — его, как динамитом, оглушает мысль о потомстве, об уюте и очаге уюта. Человек, в общем, женится. Или, если это не совсем человек, — выходит замуж. В общем, обзаводится семьей, в глубине души надеясь на тихую заводь, в которой–де черти водятся. На самом же деле от чертей там только рожки да ножки…

Итак, идея нам ясна: свистать всех на нерест, пока в одиночестве своем не замерцали фосфором революций. Самый верный способ обезвредить молодых активных людей — окрутить их семьями, поскольку, знаете, революции всякие бывают. Всякие — не всякие, но совершаются они одиночками, всегда одиночками, а надо думать о благе общества, надо думать. В результате юные красивые женщины, которым бы роман за романом закручивать, будто банки с солеными огурцами, бить сердца, как посуду, и оставаться в веках, — эти, говорю я, красотки приземляются между кухней и гостиной, периодически беременея и разрешаясь от бремени.

— Я здесь, как за каменной стеной! — хвалился зэк прохожим…

В результате молодые мужчины не едут ни на БАМ, ни в незнаемое, они обрастают квитанциями, нотариальными свидетельствами, традициями и линолеумом. Они становятся ответственны перед обществом, а деньги — этот символ свободы, — в их случае данную ответственность лишь усложняют, дифференцируют. То есть, появляется необходимость вести определенный образ жизни, а откуда его вести — тебе предки подскажут.

И вот ты в расцвете сил, твое творчество на подъеме, дело налажено, тело послушно: но тебя уже нет, ты спекся, ты — семя, брошенное в землю, и тебя самого уже засыпают землей. В каменном веке мало кто дотягивал до тридцати; потом продолжительность жизни увеличилась, и пришлось изобрести семью.

Но еще остается последнее утешение, сладостный миф: да–да, об «очаге». Что вот–де, снаружи дождь и слякоть, житейские треволнения и начальственный разнос, криминал жует жвачку и пускает кровавые пузыри, у детства за пазухой клей, а на губах — молочко от бешеной коровки… и лишь у нас, дорогая, покой и тишина. Аквариум, нирвана…

Позвольте две цитаты.

«Тут за день так накувыркаешься, придешь домой — там ты сидишь!» (В. Высоцкий).

«Он добавил картошки, посолил — и поставил аквариум на огонь» (М. Жванецкий).

Нельзя жить в обществе жены и быть свободным от общества тещи. Это первый этап обобществления. Второй: дети. По плодам их узнаете их, то есть — каков поп, таков и приплод, то есть дети — ваше будущее…

И вот когда они начнут подрастать и резвиться, вы только и сможете, что рот открыть: это на экране «Сони» все такие красивые…

Остается выброситься на берег. Не дожидаясь стрекоз.

МОИ ДРУЗЬЯ — ВОРЫ-РЕЦИДИВИСТЫ

Они всегда являются позже оговоренного времени и в большем количестве, нежели то, которое ты настроился переварить. Ожидаешь одного — приходит трое, ждешь троих — приходит пятеро. Если среди них есть девушки, то они уже принадлежат кому–либо из гостей, что, конечно, стратегически правильно, но тактически — очень печально (бывает порой).

Лучшие из них приносят с собой еду.

Худшие — выпивку.

Звонок в четыре часа утра: «Андрюха, мне вот, понимаешь, не спится, решил с тобой поговорить». Я, наверное, должен заплакать от счастья — ведь не кому–нибудь, а мне звонит этот лунатик!

Краткое и сухое: «Ты дома? Я сейчас приеду». Короткие гудки. Беспроигрышный вариант. Спешно разгребаешь завалы всякого хлама, подметаешь, переодеваешься, ставишь чайник… никого нет. Ни сейчас, ни через час, ни вообще. На следующий день приятель со странной и загадочной усмешкой сообщает: «Извини, не получилось». И ведь действительно чувствуешь себя задетым, обойденным, как будто это ты его зазывал неделями и месяцами!

(Тот же вариант — на работе. Кто–то, едва знакомый, подходит, дружески треплет себя по плечу и говорит: «Слушай, я в вашу газетку что–нибудь напишу». Но не напишет. Будет очень извиняться при каждой встрече…)

Вот хорошая фраза из американских фильмов: двое только что чуть не убили друг друга, но патроны кончились, и один говорит другому, тяжело дыша и улыбаясь: «Мы по–прежнему друзья?..»

Может быть, мы разберемся наконец с этим термином?

В июне 1996 года мы трое — провинциальные журналисты — интервьюировали в Москве Александра Лебедя, тогда еще (или — и тогда уже) кандидата в президенты. И я спросил, стараясь придать непринужденность разговору, про недолговечного союзника Лебедя — Юрия Скокова: «Александр Иванович, какого черта вы с ним связались? Очков он вам явно не прибавил…» И Лебедь ответил тогда: «У вас в жизни бывали трудные времена? У меня — были. И Юрий Васильевич был единственным, кто тогда подал мне руку помощи». Это было хорошо сказано, по–мужски. Лебедь не вдавался в мотивы Скокова, он просто чувствовал себя обязанным и возвращал долги, как умел. Сейчас, судя по всему, Лебедь изменился, но почему мы должны судить о человеке, какой бы высокий пост он ни занимал (или — с какого бы высокого поста ни слетел), в зависимости от обстоятельств и каждый раз — заново? Давайте помнить и то хорошее, что в нем было и проявлялось.

Что же до меня, то «трудные времена» настали буквально по возвращении из Москвы. И телефон мой молчал тогда неделями. Я искренне завидовал тем, у кого нет телефона, кто не обречен на эту пытку — ждать звонка от кого бы то ни было!.. С приглашением пообедать, например…

«Так КТО познается в беде? КОГО познавать? КУДА они все подевались?!» — вот какие вопросы я задавал своему молчаливому телефону. И ведь, правда, нашелся один человек… Человек? Женщина. Она кормила меня супом время от времени и занимала мне денег (я потом, конечно, отдал). Мы редко видимся в последнее время, увы. Мы — друзья…

Конечно, «всегда быть одному — слишком много для меня, все один да один — это дает со временем двух…» (Ницше). И так у человека, неважно, насколько он отшельник (мы все в разной степени отшельники), появляются собеседники, знакомые, приятели. Люди, которым что–то надо от тебя и от которых что–то надо тебе. Беспредметного приятельства не бывает: это либо любовь, которую мы здесь в расчет не берем, либо «синдром Манилова» — клинический случай, вата в шоколаде. Данный принцип взаимообмена можно обозвать как угодно: «око за око» или «ты мне, я тебе», или, по Ньютону, «действие равно противодействию» — сути дела это не меняет. Если ты оказываешь человеку услугу, ты вправе ожидать ответной услуги с его стороны. Мы и живем–то благодаря взаимным услугам, и чем их больше — тем теплее и уютнее жизнь. Соответственно подбирается круг приятелей — людей, с которыми тебе интересно и полезно общаться, проводить время, обмениваться информацией… И уже не кажутся снобистскими фразочки типа: «человек не моего круга» — ну, если это действительно так! Если человек хочет от вас какой–то услуги, предъявляя на то очень странные права (пили вместе в 1989 году или — «тоже жена ушла»), но ничего не предлагается взамен, будьте настороже: сейчас начнутся толки об истинной мужской дружбе! Само слово может быть даже не произнесено, оно подразумевается: мы друзья. Как «друзья», почему «друзья»? Так и хочется воскликнуть:

— Господа, здесь играют краплеными картами! Мне подсовывают чужую задушевность, которой я вовсе не просил!

Да–да, подсовывают задушевность, или комплимент, или честные глаза — а взамен–то просят от тебя конкретных денег, времени, вещей, поступков…

А, бесполезные возгласы. И тон дурной — нынче моднее иметь друзей (во всех смыслах), чем не иметь их вовсе. Так что я прошу не воспринимать все сказанное выше очень уж всерьез — это не про вас, друзья мои, это совсем–совсем про других людей, вы их не знаете, они не нашего круга…