Роберт Равоев - Старики Страница 9

Так оно и случилось. Пришла весна, в Карсе властвовали аскеры, мужское население города было истреблено, было время затишья. В мире политики тем временем происходили переговоры, заключались договора, шел передел Кавказа, Балкан. Перемены эти рикошетом отразились и на положении американских приютов, действовавших на территории Османской империи.

Как-то за ужином старшая воспитательница объявила:

– Завтра мы переезжаем на новое место жительства. Соберите, у кого что есть, упакуйте в мешочки, которые вам будут выданы.

Пожитки сестер уложились в один мешочек от старого противогаза, от которого несло запахом резины и плесени. Товарные вагоны, куда были размещены дети, были устланы сухой соломой, и это спасало от еще свежего предвесеннего воздуха, который пронизывал вагоны сквозь многочисленные щели.

Новым местом жительства оказался город Ленинакан. Здесь недавно была провозглашена советская власть, не хватало всего, что только можно было вообразить: от кадров для новой власти до хлеба, соли, спичек. Бедность выпирала отовсюду.

– Ты не устала, может быть, немного отдохнешь? – спрашиваю я у Нуник, записывая ее рассказ на магнитную ленту.

– Нет, нет, спрашивай. Что-то не так?

– Уж больно быстро рассказываешь. Побольше эпизодов, конкретных, чтобы все представлялось живо.

– Скажи, а кому это надо, кому это интересно? Бедность, голод, смерть… Мы жили так, и как будто, так и должно было быть, у нас были свои радости и не так уж мало. Но эти радости проистекали из другого родника души. Мы радовались вещам, которые сегодня кажутся наивными. Мы были непосредственные, а наши души чистые, детские начала были в нас сохранены. Умению радоваться жизни – этому у нас бы поучиться.

Нуник сделала паузу, видимо, думая о чем-то, затем продолжила:

– Сейчас сыты, обуты, другая жизнь. Ты зря тратишь время на напрасное дело.

– Ты не права, – стараюсь я убедить ее. – Людям всегда интересно знать о своем прошлом.

Нуник вздыхает, как человек, вынужденный примириться с чем-то, что, как ей кажется, не совсем отвечает истине.

– Не знаю, мне не приходилось это замечать. Прошлое используют, чтобы оправдать свои поступки. Это я замечала.

– Если не устала, тогда продолжай свой рассказ.

– Ты спрашивай, спрашивай, может быть, я говорю сумбурно, не по порядку, ведь это было так давно.

– Итак, вы в Ленинакане…

Место, куда их определили, носило название Казачий пост. Находилось оно на окраине города. Это были бывшие казачьи казармы. Детей было огромное количество, и только одному богу известно, как удавалось хоть мало-мальски поддерживать элементарный порядок в этом людском муравейнике. Нуник держала сестер возле себя, ведь потеряться в этом хаосе ничего не стоило.

Появился хорошо одетый американец, который начал давать указания многочисленным служащим-армянам через переводчика, и те отправлялись выполнять его поручения. Началась регистрация вновь прибывших детей. Сестер поставили в ряд к столу, за которым сидела женщина-армянка. Она записывала возраст, из каких мест, имя и определяла по группам. Больных, а их было много, отделяли от остальных и уводили в отдельное помещение. Наиболее благополучных, хорошо одетых детей собирали тоже отдельно, эти предназначались к отправке в Америку.

То, чего боялась Нуник, случилось.

– Вы сестры? – спросила женщина за столом.

– Да, нас трое, – ответила Нуник.

– Сколько вам лет?

– Мне десять с половиной, может, одиннадцать.

– А остальные?

– Не знаю.

– Мне шесть, – вдруг подала голос Анаит.

– Откуда шесть, может, только пять, – поправила сестру Нуник.

– Ладно, – закончила женщина.

– Нуник, ты пойдешь в старшую группу. Анаит – в среднюю, а вот она, как ее имя?

– Асмик.

– Асмик – в младшую. Не волнуйтесь, вы тут будете рядом. Так надо.

Прошло два дня. Освоившись, Нуник нашла пустующую тахту, приволокла и приставила к своей тахте и забрала сестер к себе. Так у них появилось свое новое ложе, место хватало всем, главное, они были вместе.

– А разве разрешали?

– Ой, я же говорю, такой муравейник, разве разберешь, кто где?

Эпидемия косила детские жизни. Умирали каждый день и помногу. Нуник с другими детьми забирались на толстую, высокую стену, огораживающую казармы. Было видно, как санитары, одетые в белые халаты, ежедневно привозили маленькие трупы и складировали недалеко у подножия невысокого холма. Другие копали большие ямы. Они не поспевали, поэтому складированные трупы иногда лежали по несколько дней. Затем их забрасывали и накрывали землей. Это было настолько рутинно, что никто не придавал тому особого значения. Здесь умирали легко и просто, как все, что умирает на этой земле. Без слез, слов и эмоций.

Когда в один из дней Нуник почувствовала у себя жар, она тут же представила штабель трупов и себя лежащей среди них. Ей не стало страшно, она только подумала, что же будет с сестрами. Но думала недолго, все забилось и ушло в никуда. Сколько это продолжалось, она не помнила. Однажды, открыв глаза, увидела белый потолок, стены и остриженные головы. То была больница. Она пролежала с тифом почти месяц.

В каждом выздоровлении бывает некое особое время, когда чувствуешь возвратившееся состояние, но с какой-то новой опытностью и умудренностью. Она была слаба, ступала осторожно, боясь споткнуться о неровный, дощатый пол. Она еще не знала, что этажом ниже в этой трехэтажной больнице умирают ее сестры.

Анаит она нашла в группе для маленьких, куда она была переведена из больницы. Она и рассказала, что спустя два дня после нее они обе заболели, а ее перевели в группу только недавно. Нуник кинулась обратно в больницу. Там она и застала Асмик. Она бредила, но узнала Нуник, смотрела на нее спокойно, и вдруг сказала:

– Попроси бабушку, пусть она принесет немного мацони.

Слезы заполнили глаза Нуник, было ясно, что Асмик не жить, на следующий день она умерла.

Нуник забрала к себе Анаит. Прошло немного времени и им сообщили, что предстоит переезд в новый приют, в Степанаван.

Степанаван – небольшой городишко, скорее, большое село, располагалось в живописном месте в Восточной части Армении. Здесь действовала советская власть, но многие жители особо не вникали в суть этой власти. Жили они своей привычной жизнью, согласно традициям и адатам.

Условия в приютах, а их было несколько, которые содержались на деньги американцев, были намного лучше, чем в тех, в которых им до этого пришлось жить. Количество детей было меньше, питание лучше, а самое главное, болезни, которые косили тысячи детей, отступили. Американцы организовали активную и эффективную санитарную службу по искоренению болезней. К примеру, чесотку искореняли следующим образом. Два раза в неделю детей окунали в ванную с какой-то желтой жидкостью. Затем их обдавали струей теплого воздуха из сушилки, отчего дети приобретали желтый цвет, и только потом надевали на них одежду. Чесотка, таким образом, была искоренена. Питались в отдельной столовой, которая находилась неподалеку от приюта. Их ставили в строй и вели в столовую.

Но тут произошел случай, который еще раз перевернул жизнь маленьких сестер. В тот день, как обычно по дороге в столовую, Нуник обратила внимание на двух женщин, просивших подаяние. Они стояли, прислонившись к каменной ограде. На руках молодой женщины лежал грудной ребенок, Что именно заставило ее бросить свой взор в ту сторону, в то время как просящих подаяние было немало на улицах села, сказать трудно. Это были ее бабушка и мачеха с ребенком. Вот такая встреча! Нуник бросилась к ним, они обнялись, но не успели еще, как следует пообщаться, как именно в этот момент около них остановилась бричка, из него вышел американец, а вслед за ним переводчик.

То был хозяин приюта. Он поинтересовался, кем приходятся эти женщины девочке. Узнав, что произошла совершенно неожиданная встреча родных, он категорически заявил, что они должны забрать ее, поскольку запрещается какой-либо контакт, с кем бы то ни было. И, что Нуник будет предоставлена одежда, питание, но жить в приюте она не может.

Надо сказать, что город был переполнен беженцами, власти своим распоряжением обязали, чтобы местные жители предоставляли беженцам, своим соотечественникам, жилье и какое-то пропитание. Беженцы поголовно были женщины и дети. Они брались за любую работу, чтобы как-нибудь прокормиться. Бабушка и мачеха с маленьким грудным ребенком, которого она родила за время их долгой разлуки, устроились в коровнике. В этом же доме в одной комнате проживала женщина по имени Шушик, а в двух комнатах супруги, занимавшие руководящие посты в местных органах власти. Шушик, услышав рассказ о происшедшем, сказала: