Ян-Филипп Зендкер - Пробуждение дракона. Голос одиночества

Ян-Филипп Зендкер

Голос одиночества

Посвящается Анне, Флорентине и Джонатану

Jan-Philipp Sendker

DRACHENSPIELE

Copyright © 2009 by Karl Blessing Verlag

© О. Боченкова, перевод, 2017

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017

Издательство АЗБУКА®

ЯН-ФИЛИПП ЗЕНДКЕР родился в Гамбурге. Долгое время работал корреспондентом журнала «Штерн» в Америке и Азии. В настоящее время живет с семьей в Потсдаме. В 2000 году в издательстве «Блессинг» вышла книга его очерков о Китае «Трещина в Великой стене». За бестселлером «Искусство слышать стук сердца»(2002) последовали романы «Шепот теней» (2007), «Голос одиночества» (2009) и «Сердце, живущее в согласии» (2012). В настоящее время Ян-Филипп Зендкер – один их самых успешных немецких писателей. Его романы переведены более чем на 30 языков. По всему миру распродано более трех миллионов экземпляров его книг.

Потрясающий детективный роман и одновременно прекрасная книга о любви и доверии.

Эта книга о путешествии в поисках самого себя поможет каждому, кто хочет разобраться в себе.

Увлекательное чтение, обязательное для каждого, кто интересуется Китаем.

Зендкер – прекрасный писатель.

История человеческих отношений, детектив и портрет современного Китая во всей его противоречивости. Пожалуй, многовато для одной книги. Но Зендкер, пять лет проработавший корреспондентом журнала «Штерн» в Азии, умеет писать увлекательно.

Пролог

Я оказалась в аду. Сама я ничего для этого не сделала и не помню за собой никакой вины. Должно быть, просто ошиблась. Свернула не в тот коридор в запутанном лабиринте жизни и не заметила. Пошла налево, а нужно было направо, или наоборот. Я не увидела ни вывески, ни указателя, которые могли бы меня предупредить. Немудрено, ведь я летела вперед, не глядя по сторонам. Впрочем, как и всегда.

Конечно, многие прошли здесь до меня. Я должна была разглядеть их следы на длинной, утоптанной дороге в преисподнюю. Должна была расслышать их голоса, почувствовать запахи. Но что мы видим, слышим и обоняем? Только то, что хотим.

Здесь я не одна. Ад – довольно населенное место, что совсем меня не утешает.

Жизнь покидает меня с каждым выдохом. Я как старая стена, которую разбирают по кирпичику. С каждым днем от меня остается все меньше.

Тело мое подобно глухой пещере. Там тьма непроглядная, ни единый лучик не проникает в меня. Холодно и сыро, я мерзну круглые сутки.

Внешний мир померк в моих глазах. Сначала размывались краски. Дом, поля, деревня – все стало черно-белым. Как в старых фильмах, которые мы с тобой так любили смотреть. Потом начали расплываться контуры, как будто между мной и миром встала стена воды. Наконец все погрузилось в темноту.

Я больше ничего не чувствую, не обоняю, не осязаю. Ничего не осталось от красоты и порядка, которые прежде окружали меня. Кроме тебя и музыки. Только это еще и привязывает меня к миру. Я вижу тебя. Твой образ навсегда выжжен в моей душе. Твои нежные руки с тонкими, изящными пальцами. Улыбающиеся глаза. Губы. То, как ты сидишь, склонившись над миской риса. Без тебя я не смогла бы вынести ни секунды этой пытки.

И еще в моей памяти всплывают партитуры. Я отчетливо различаю пять тоненьких чернильных линеечек на белоснежном листе бумаги с похожими на головастиков нотными знаками. Аллегро, модерато, адажио. Я слышу каждый звук, высокий и низкий, легкий и тяжелый. Чувствую, как быстрые молоточки ударяют по струнам, как скользит, вздрагивая, смычок. Фуги, этюды, сонаты. Здесь целый оркестр – скрипки, духовые, тромбоны. Я даже слушаю оперы. Мими, Альфредо, Фигаро, Царица ночи – мои постоянные спутники. Я поздно открыла их для себя, поэтому не успела ими насладиться. Это словно неутоленный голод, прости. У меня в голове музыка. Она облегчает боль и прогоняет мрачные мысли, как ветер тучи. Я потеряла почти все, но музыку никто у меня не отнимет.

ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ, ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ?

Да, конечно. Я потеряла способность двигаться и не могу ни протянуть тебе руку, как бы мне того ни хотелось, ни повернуть голову. Но, будучи не в силах поблагодарить тебя, я могу слышать. Каждый твой шаг, каждый вздох, звук, слово. То, как ты гремишь посудой или подметаешь пол. Двигаешь стулья. Опорожняешь в туалете судно с моими экскрементами. Ложишься рядом и греешь меня – я ведь вечно мерзну. И это те моменты, ради которых стоит жить.

СЛЫШИШЬ ЛИ ТЫ МЕНЯ? ГДЕ ТЫ?

Я ничего не желаю так, как заговорить с тобой. Но не получается. Я заперта в этом проклятом теле и могу сколько угодно барабанить в стены своей темницы и кричать… Все равно меня никто не услышит. Ш-ш-ш-ш… Ш-ш-ш-ш-ш… Я пробовала совсем недавно. Округлила губы, прижала язык к нёбу, к внутренней стороне зубов. Произнесла три слова, только три… Ты меня не понял. Ты подставил ухо к моим губам и попросил повторить, но у меня больше не получалось. «Ш-ш-ш… Ш-ш-ш…» – вот все, на что я оказалась способна. Я целиком ушла в это «ш-ш-ш», но только на пару минут, пока – молчание снова не захватило меня, после чего осталось только бульканье, урчание и хрип… Какая мука для того, кто так любит человеческий голос!

Теперь язык лежит у меня во рту бесполезным обрубком. Губы мои неподвижны. Все, что я еще чувствую, – твое дыхание на моей щеке, когда ты целуешь меня на ночь. Дыхание моего старого возлюбленного, его не спутаешь ни с чьим. Дыхание нашей с тобой жизни.

Но самое страшное – это ночи, хотя тьма и окружает меня круглые сутки. Это тишина снаружи, я переношу ее тяжело. Дом, двор, деревня – все вокруг меня умолкло.

Я еще слышу, как где-то проезжает грузовик. То там, то здесь лают собаки. А кошки давно мертвы. Твое дыхание – вот единственный звук, который еще остается мне после полуночи.

Они убеждают тебя, что я не более чем пустая оболочка плоти. Старая, высохшая кукла. Но их обманывает видимость вещей, как это часто бывает. Все они носят форму – белые халаты. Я знаю, хотя ничего не вижу. У всех, кто носит форму – не важно какого цвета, – одинаковые голоса. Уверенные, не терпящие возражений. Анализы свидетельствуют: все безнадежно.

Но эти люди сами не понимают, что говорят. Тот, кто произносит «безнадежно» без дрожи в голосе, не имеет ни малейшего представления о безнадежности. Все безнадежно только в царстве мертвых, но оно закрыто для нас. Чего мы с тобой только не наслушались от одетых в форму мужчин и женщин! Не верь ни единому их слову. Они ничего не знают. Стоит им закрыть глаза – и их мир погружается в сплошной мрак. В них нет музыки.

А меня не стоит жалеть. Меньше всего мне нужны слезы на моей подушке. Я не жалуюсь, нет. Пока ты со мной, во всяком случае. Если я правильно понимаю, это только преддверие ада. Сам ад предназначен для одиночек, то есть не для меня.

Не для меня, пока я чувствую на щеке твое дыхание.

I

– У тебя любовный голод.

Он впервые слышал такое от женщины. Любовный голод. Что это – жалоба или комплимент?

– А у кого его нет? – спросил он тогда, не особенно задумываясь над тем, что она имела в виду.

– У всех есть, – усмехнулась она. – Только у одних чуть больше, у других чуть меньше.

– А у меня? Больше или меньше?

– Больше. Больше, чем нужно.

Он взял ее на руки. Бережно, потому что боялся когда-нибудь раздавить это хрупкое тело, которое возбуждало его, как никакое другое, лишая разума долгими бессонными ночами. Потом глубоко вдохнул и прикрыл глаза.

Больше. Больше, чем нужно. Любовный голод. Времена, когда его можно было обидеть такими словами, давно прошли. Тогда он, пожалуй, возмутился бы, но сегодня – другое дело. Хотя понятия «голод» и «любовь» все еще плохо сочетались в его сознании. Любовь, по крайней мере с Кристиной, воспринималась им как изобилие, полнота жизни. Голод же, напротив, означал недостаток, нужду. С голодом следует бороться любой ценой. Голод не знает ничего, кроме себя, а любовь обращена к миру. Голодный человек слаб, любящий – всесилен. Если у любви и есть что-то общее с голодом, то только то, что и то и другое невозможно утолить.

Он спросил, что она имеет в виду. Что это – претензия или лесть?

– Ни то ни другое, – отвечала она. – Просто констатация факта.

На этом дискуссия прекратилась. До поры до времени.

«А что, если она была права?» – рассуждал теперь он. Что, если те три года оставили в его жизни более глубокий след, чем казалось до сих пор? Три года, когда он желал лишь быть один. Три года, когда считал большой удачей за весь день не перекинуться ни с кем ни единым словом. Мир ограничился для него стенами дома, пределами малонаселенного островка в Южно-Китайском море, где не было даже машин. Он целиком ушел в себя, в свои воспоминания, и не любил никого, кроме одного мертвого мальчика. Но так ли это было на самом деле?