Андреа Басфилд - Неверная. Костры Афганистана Страница 10

– Ты сказала маме, что я пил пиво! – сердито напомнил я.

– Ну, один раз, может быть, – согласилась она.

И ушла, а я остался, чувствуя одновременно и злость, и угрызения совести, – ведь на самом деле ничего худого она мне не сделала, и винить я мог только себя.

– Ты же знаешь, она хорошая, – упрекнул меня Исмераи как-то раз, когда мы сидели с ним в саду, а Хаджи Халид Хан с Джорджией – Бог знает чем занимались в доме.

– Я не говорю, что плохая, – огрызнулся я.

– Не говоришь, – согласился он, – но за тебя говорят твои поступки, и нехорошо так обращаться с человеком, который является гостем нашей страны, и более того – другом.

Он, конечно, был прав. Я ревновал, не имея на это права. Мне следовало радоваться счастью Джорджии. Но радоваться было трудно. Меня раздражала улыбка, которая не сходила теперь с ее лица, мне тошно было от того, что она пила кофе по вечерам с Хаджи Халид Ханом, как раньше со мной. А когда она вообще не приходила домой, и я знал, что это время она проводит с ним где-то в другом месте, меня душила ярость.

– Твое время еще придет, мальчик, – сказал Исмераи. – Но это будет не Джорджия.

И я понял, что он заглянул глубоко в мое сердце и обо всем догадался.

Несмотря на обиду, которая точила меня изнутри, Хаджи Халид Хана не любить было трудно.

– Он – чародей, – согласилась мать, когда мы заговорили с ней о друге Джорджии. – Может птицу уговорить слететь к нему с дерева, такой уж человек.

– Шир Ахмад тоже разговаривает с уличными собаками, – вспомнил я о деле.

– Это совсем другое, – ответила она.

– Почему другое?

– Скоро поймешь, Фавад. Если я не ошибаюсь, у тебя такой же дар, хотя пока ты кажешься способным лишь заговорить любого человека до смерти. Но все впереди, сынок. Все впереди.

И, озадачив меня описанием непонятного будущего и смертоносного настоящего моих талантов, она вернулась к своим хозяйственным хлопотам.

Впрочем, гнев мой на Хаджи Халид Хана начал постепенно угасать вовсе не из-за того, что он был красноречив и весел и обладал непривычно мягкими для такого сильного мужчины манерами. Нет, что-то сдвинулось в моих чувствах в пятницу, когда на ленч к нам явился Спанди. Пригласить его придумала Джорджия – конечно, ради меня.

Мы все – я, моя мать, Джорджия, Джеймс, Мэй, Исмераи, Спанди и Хаджи Халид Хан – пили зеленый чай в саду. Холодный ветер покусывал за пальцы, но мы наслаждались одним из последних осенних деньков, ибо близилась зима, которая вскоре должна была запереть нас в доме.

Скрестив ноги, мы сидели неровным кругом на темно-красном одеяле. Взрослые перебрасывались шутками и разными веселыми историями. Джорджия и Хаджи Халид Хан переводили, и это выделяло их среди остальных – как самых образованных и умных – и объединяло в пару. Ни у кого, кроме меня, то, что они – пара, сомнений как будто не вызывало, и я старался скрывать свое недовольство, когда Джорджия клала руку ему на колено или опиралась на его плечо, вставая, чтобы наполнить чашки заново.

Настроение с приездом Хаджи Халид Хана менялось не только у Джорджии. Рядом с этим элегантным мужчиной, который одевался как король и благоухал дорогими духами, все становились другими. Мы словно делались одной семьей, пока шутили с ним и смеялись, забывая, что у всякого на самом деле своя жизнь.

Это происходило, конечно, не каждый день. Но пока Хаджи Халид Хан был в Кабуле, все жильцы нашего дома обязательно собирались вместе раз в неделю, а то и два, если на то была причина – такая, например, как приглашение на ленч Спанди.

В тот день мы расправились с роскошным угощением – кебабы из баранины, цыплята под соусом карри, кабульский плов и горячий наановый [12] хлеб (все это приехало с Хаджи Халид Ханом и Исмераи) – и отдыхали, попивая зеленый чай, приготовленный моей матерью. Она сидела немного в стороне, на одном из садовых пластиковых стульев, но все равно была частью компании, как и все остальные, расположившиеся на одеяле, – тоже слушала забавные истории и тоже смеялась.

Больше всех говорил недавно вернувшийся из Бамийяна Джеймс, который делил подушку с Мэй и афганскую сигарету с Исмераи. Он рассказал, что видел огромные дыры там, где некогда обитали гигантские будды, и поведал, что некоторые международные компании пытаются найти способ восстановить историческое наследие, уничтоженное талибами.

– Среди прочего поговаривают о лазерном шоу, – сообщил он, – трехмерном изображении будд на прежнем месте. Идея хороша, но потребуется чертовски большой генератор, – он засмеялся.

– По-моему, это никчемная трата денег, – сказала Мэй, наморщив нос. – Людям на еду не хватает, а они хотят выкинуть миллионы на какое-то шоу.

– Но это шоу привлечет туристов, что создаст рабочие места и принесет деньги, и, следовательно, людям хватит на еду, – возразил Джеймс, который видел хорошее всегда и во всем – даже в Мэй.

– Туризм! – фыркнула она. – А готов ли к нему Афганистан? Не министра ли по туризму убили паломники во время хаджа?

– То было несколько лет назад, – напомнила Джорджия.

– Ты думаешь, с тех пор стало лучше? – Мэй почти закричала. – Талибы возвращаются, юг – в дерьме, коррупция как процветала, так и процветает, и влияние правительства не распространяется за пределы Кабула!

– Талибы возвращаются? – спросил я у Джорджии, испуганный тем единственным, что сумел из всего этого понять.

Мы сидели рядом. Она осторожно тронула меня за руку, и я впервые за долгое время не отстранился.

– Нет, Фавад, – успокоила она. – Просто в некоторых областях они сражаются с правительственными и интернациональными отрядами. Тревожиться не о чем.

– Но неужели они могут вернуться?

Джорджия посмотрела на Хаджи Халид Хана, и тот сказал мне:

– Они на самом деле никуда и не уходили. Кто-то спрятался в горах на границе с Пакистаном, кто-то – и вовсе в родном городе или деревне.

– Не думай ты о талибах, – подхватил Исмераи. – Это сейчас не главная забота. Основная проблема Афганистана – внешнее вмешательство. Люди играют в свои игры в нашей стране, и в последнее время становится все труднее отличить друга от врага.

– Какие игры? – спросил я. – Кто в них играет?

Джорджия украдкой бросила на Хаджи Халид Хана взгляд, думая, что я этого не вижу, и тот хлопнул в ладоши.

– На сегодня хватит, – велел он с легкой хрипотцой в голосе – последствием многих лет курения. – Это вопросы для политиков, а не для таких, как мы – обыкновенных честных людей.

Исмераи засмеялся:

– Что верно – то верно, Хаджи-сахиб. Это напомнило мне анекдот – переведи его ты, Джорджия, для наших иностранных гостей, а то Хаджи, может, и не захочет насмешничать над своими друзьями.

– У политиков бывают друзья? – спросила она, и те из нас, кто говорил на дари, засмеялись.

– Ехал по дороге автобус с политиками, – начал Исмераи. – Вдруг что-то случилось с мотором, и автобус врезался в дерево. Неподалеку от того места работал в поле крестьянин. Увидел он такое дело, взял лопату и всех политиков похоронил. Через несколько дней мимо проезжал полицейский. Увидел разбитый автобус и спросил у крестьянина, который, как обычно, работал на своей земле, когда произошла авария. Тот ответил, что пару дней назад. Тогда полицейский спросил, кто был в автобусе. Крестьянин ответил: «Только политики», и сообщил, что всех похоронил. «Неужели никто не выжил?» – спросил полицейский. Крестьянин улыбнулся: «Трудно сказать. Некоторые уверяли меня, что живы, но мы-то с вами знаем, что политики всегда врут!»

Он умолк, и все зааплодировали. Но дольше и громче всех смеялся Спанди. Его прямо скорчило от смеха, и я подумал даже, не слишком ли близко он сидит от сигареты Исмераи.

Когда мой друг вытер рукой слезы, выступившие на глазах, на лице его остались черные разводы.

Хаджи Халид Хан, глядя на него, вдруг нахмурился.

– Ты торгуешь спандом, я верно понял? – спросил он.

– Да, Хаджи, торгую, – сказал Спанди, кое-как успокоившись.

– Это тяжелая работа, мальчик, – хмыкнул Исмераи и затянулся еще разок своей душистой сигаретой, прежде чем передать ее Хаджи Халид Хану.

Тот взял сигарету, кивнул, потом наклонился к дяде и шепнул ему что-то на ухо. Исмераи улыбнулся, встал на ноги и, не сказав ни слова, вышел из сада.

Куда – никто не спросил, потому что в Афганистане вопросов не задают. Мальчик в обществе мужчин должен всего лишь сидеть, смотреть – и учиться. В нашей стране правил много, но этому – не задавать вопросов – мы учимся очень быстро.

Через полчаса, когда и Джеймс, и даже Мэй уже порадовали нас своими анекдотами – мне, правда, смешными показались не все, потому что речь в них шла не об ослах и сумасшедших, – Исмераи вернулся. И принес кучу карточек в пластиковых упаковках с рекламами разных телефонных компаний.

Хаджи Халид Хан передал все это Спанди. Это были карточки для оплаты звонков по мобильному телефону – хороший бизнес в Афганистане, потому что здесь мобильник имеет даже тот, кому нечем прикрыть спину.