Мануэль Скорса - Сказание об Агапито Роблесе Страница 10

Огромный дон Мигдонио де ла Торре вошел, согнувшись, разгладил рыжую бороду. За ним – музыканты. Мака по-прежнему вычесывала вшей у Генерала Крисанто. Тот грыз яблоко, гундосил:

– До чего вкусный цыпленочек!

Генерал путал вкусовые ощущения. Ел курицу и восклицал: «Какая вкусная рыбка!» – или же ел персик, бормоча: «Что за вкусный шоколад!»

– Разрешите, Макита…

– Донья Мака.

– Разрешите, донья Мака, сказать, как я рад служить вам. Я знаю что вы любите музыку, и позволил себе привести сюда «Андских щеглов», знаменитый в наших горах ансамбль, чтобы они спели вам, какие вы захотите песни.

Мака улыбнулась. Музыканты оцепенели.

– Военные марши умеете играть?

– Умеем, прекрасные марши, сеньорита.

– Отлично! Нам как раз нужен оркестр для парада. Тебе, Мигдонио, к сожалению, не придется присутствовать. Генералы проводят маневры, а передвижения войск – военная тайна.

Дон Мигдонио бледно улыбнулся.

– Когда понадобишься, я тебя позову.

– Нуньо будет ждать твоих распоряжений, моя королева.

– Кстати, у тебя не найдется лишних пяти тысяч солей?

– Должны бы быть… должно быть, найдутся… – забормотал помещик.

– Ты, такой любитель вкусно поесть, наверное, знаешь донью Аньяду, кухарку доктора Монтенегро?

Выйдя однажды в полдень из школы, директор Венто увидел Нуньо. Он стоял под раскаленными лучами солнца, не замечая их палящего жара.

– Что ты тут делаешь, сын мой?

– Смотрю, дон Эулохио.

– Тебе не за смотрение деньги платят. Зачем пришел?

– На этот раз от себя, не от хозяина. Хочу спросить, хорошо ли играют у вас корнеты. Красиво они играют, дон Эулохио?

Лицо директора засияло.

– Разве не слышишь? Мои ученики играют, готовятся к шествию двадцать восьмого июля.

– Но разве у нас сейчас не декавгуст, дон Эулохио?

– Так говорят прихлебалы судьи, а по моим расчетам сейчас июль. Слышишь, как трещат барабаны? Веришь ли, сын мой, я до сих пор понять не могу, какая муха укусила твоего хозяина, что он подарил нам музыкальные инструменты.

– Не хозяин это, дон Эулохио, а госпожа Мака. Хозяин не больно-то на подарки скор, а вот у доньи Маки душа широкая. Она многим помогает, дон Эулохио.

– Да, я слышал.

– Донья Мака узнала, что вы давно мечтаете о школьном оркестре, вот и велела хозяину подарить вам инструменты.

– Велела?

– Дон Мигдонио – мне хозяин, а госпожа Мака – она над всеми хозяевами хозяйка.

– Да, мне рассказывали. Если б все помещики были такими как она…

– Бели б все были такими, лучшей жизни никто бы и не желал.

– Поешь со мной кукурузы, Нуньо?

– С большим удовольствием, дон Эулохио.

После завтрака директор Венто водрузил на нос очки и принялся изучать альбом «Гении живописи». Не колеблясь ни минуты, вырвал он лист с репродукцией «Авроры» Гвидо Рени.

– Это зачем, дон Эулохио?

– Отец Часан ищет художника, чтоб украсить стены церкви.

– По правде говоря, не знаю я Аньяду.

– Это одна старушка, ей нужна шерсть.

– Пять тысяч солей на шерсть?

– Да, пока что.

Отец Часан сказал, боясь обидеть Нуньо, что вряд ли у того найдется время рисовать картину для церкви, поскольку он постоянно занят поручениями дона Мигдонио. «Я буду меньше спать, отец мой», – отвечал Нуньо. Нуньо глядел до того простодушно, что у священника не хватило духу отказать. «Влип я с этой картиной, придется заплатить, а потом спрячу куда-нибудь его пачкотню», – подумал отец Часан со вздохом.

– Когда ты хочешь начать?

– Если можно, нынче ночью, отец мой.

– Ты думаешь писать ночами?

– Я свечку поставлю, отец мой.

«Я бы и сам свечку поставил, лишь бы как-то выпутаться из этой истории», – подумал священник.

Отец Часан уведомил пономаря о том, что Нуньо разрешено работать в церкви, а сам отправился в Чипипату. Оттуда он поплыл в Тамбопампу и затем в Чинче, где отслужил мессу по погибшим во время массового расстрела. Через десять дней отец Часан возвратился. Он вошел в церковь и попятился, потрясенный. На стене висела «Аврора» работы Нуньо. Она была лучше картины Гвидо Рени. С разинутым ртом смотрел священник на коней, на божественного возницу, на девушек, на улыбающихся женщин, до того безбожно живых, что он едва удержался хотелось подойти и обнять их. В страхе глядел отец Часан на эту прекрасную яркую, свежую живопись, жалким казалось рядом с ней знаменитое творение Рени. У стены лежал на спине измученный Нуньо и громко храпел. Недостойный сравнения с великолепной копией, оригинал валялся на полу. Рядом стояли банка с краской и догорала свеча. Лицо Авроры напоминало Маку Альборнос. Священник в волнении благословил Нуньо, опустился на колени, принялся читать молитву.

Дон Мигдонио откинулся в кресле, мечтательно улыбнулся.

– А в самом деле. Как-то раз община, чьи земли граничат с моими, пыталась тайно от меня снять план земель. Наняли какого-то шарлатана землемера, есть такие – морочат этим дикарям голову, тем и кормятся. Вскоре мне всего лишь за несколько реалов сообщили, что этот тип бродит здесь, пейзаж якобы изучает, а сам задумал мне палки в колеса вставить. Ха-ха! Помнишь, Нуньо? Мы его не трогали, пока не окончил работу. А когда собрался уезжать, тут-то Нуньо его и сцапал. Ха-ха! Помнишь, что мы с ним сделали, Нуньо? В чем дело?

– Парад отменен, хозяин.

Дон Мигдонио радостно вскочил.

– Прошу прощенья, сеньоры.

– Не везет в картах – везет в любви, – рассмеялся Арутинго.

– Раздобудь музыкантов и пива, Нуньо.

Изо всех сил стараясь не бежать, дон Мигдонио возвратился в пансион. «Андские щеглы» уже там, Мака в веселом настроении. Начался пир. Нуньо отправился в клуб за уткой в винном соусе, он точно знал, сколько перцу надо положить в соус, чтоб он оказался по вкусу Маке. В перерыве между танцами Нуньо подал ей утку. Затем веселье продолжалось. Примерно в полночь Мака и дон Мигдонио поднялись в верхние комнаты. Музыканты, генералы, танцоры разошлись. Нуньо погасил свет, уселся в кресло и, завернувшись в пончо, откинулся на спинку, намереваясь хорошенько соснуть. Однако соснуть ему не пришлось. Сверху послышался рев дона Мигдонио, а потом шепот и смех Маки. Всю ночь не спал Нуньо. В восемь часов утра – Нуньо, впрочем, этого видеть не мог – дон Мигдонио стоял перед Макой в строгом черном костюме и говорил умоляющим голосом:

– Меня зовут Мигдонио де ла Торре и Коваррубиас дель Кампо дель Мораль. Члены семейства де ла Торре сопровождали Боливара во время войны за Независимость. Наша семья дала стране одного президента республики, трех генералов, четырех епископов и двух членов Верховного суда. Согласна ли ты стать моей женой?

– Предложил бы ты мне лучше пирожков, я бы сразу согласилась. Я ничего для тебя обидного не сказала. Ты насытился, а я проголодалась.

– Пирожков?

– Ну да, кукурузных. Зелененьких таких, хотя твои знаменитые предки и недолюбливали этот цвет.

– Но как же это, Макита? Прости, я что-то не пойму… Я открыл тебе сердце. Я сделал тебе предложение, чего никогда.

– Ты, Мигдонио, как и следовало ожидать, не заметил, что мы переживаем критический момент. Родина в опасности, а что ты сделал как гражданин? Разбудил меня, удовлетворил свою свинскую страсть, больше ты ни на что не способен.

– Но это самое… как его… м-м-м…

– Хватит заикаться! И да будет тебе известно, что вчера Президент Пиерола отобрал тряпичный мяч у Генерала Крисанто. Генерал, проигравший мяч, может и войну проиграть. Командование резко осудило Генерала, и я полностью поддерживаю его позицию.

Дон Мигдонио попытался улыбнуться.

– Я тоже согласен с мнением командования. Только, Макита…

– Минуточку! Кто тебе разрешил соглашаться с чьим бы то ни было мнением?

– Моя королева, если ты хочешь, чтобы я не соглашался…

– Я хочу, чтобы ты ушел отсюда. И подальше, по возможности. Сегодня собирается военный совет, штатские здесь ни при чем. А ты штатский. Пора бы тебе понять: судьбы нашей родины никогда не решались штатскими. Впоследствии мы рассмотрим твое прошение.

Дон Мигдонио вышел, окрыленный надеждой. Он представлял себе, что будет дальше. В глазах Маки он прочитал приговор Генералу Крисанто. Неизвестно по какой причине, но звезда Генерала закатилась. Остальные, по приказу Маки, приговорили его к ссылке. Дон Мигдонио ощутил вдруг в душе жалость к несчастному идиоту, который скоро, лишенный всех своих блестящих регалий, голодный, оборванный и замерзший, снова будет бродить по дорогам – Мака и подобрала его на дороге как-то летом. Однако к жалости примешивалась подленькая радость. Осудив бедного Генерала Крисанто, Мака, наверное, успокоится на несколько недель. И снова засияет ее улыбка. И тогда, а может быть, и прежде, чем решится дело Крисанто, Мака соберет всех генералов, чтобы обсудить дерзкую просьбу дона Мигдонио. Он представил себе, как это будет. «Господа офицеры! Присутствующий здесь кабальеро сделал мне честь. Он просит моей руки. Прежде, чем принять решение, я хотела бы выслушать мнение высокого собрания». На этом смехотворном сборище решающий голос будет иметь новый начальник штаба. Дон Мигдонио вздохнул с облегчением. Кого бы ни назначили вместо Крисанто, он все равно будет на стороне дона Мигдонио – ведь дон Мигдонио давно и постоянно осыпает дурачков подарками. Дон Мигдонио поспешил в Серро. В столице он нанес визит префекту, долго, с достоинством, играл в покер, а также купил два золотых кольца, жемчужное ожерелье, несколько перстней и целую кучу подарков для генералов. Улыбающийся, полный счастливых надежд, возвратился он в Янауанку. В порту гремел оркестр.