Лайза Джуэлл - Слова, из которых мы сотканы Страница 11

– Вот так история, – сказал он. – Невероятно.

Лидия кивнула.

– Значит, ваш отец… человек, который вас вырастил… он не мог…?

Она пожала плечами:

– Полагаю, что нет.

– А он знал? Знал, что вы родились не от него?

Она снова пожала плечами:

– Не знаю. Однажды, незадолго до смерти, он сказал нечто странное. Сказал, что я так же принадлежу ему, как и любому другому человеку. Тогда я не понимала, что он имел в виду; я подумала, что он хотел сказать, будто имеет такое же право на меня, как и моя мать. Но если он знал, то его слова имели больше смысла, верно? И это объясняет, почему он ненавидел меня.

Бендикс презрительно хмыкнул.

– Нет, правда, так оно и было. Я всегда знала, что он ненавидит меня, но думала, это оттого, что я не умерла вместо матери. Понимаете, я постоянно чувствовала себя виноватой, потому что не могла возместить ему эту утрату. Ну вот, а теперь я знаю, что он не был моим настоящим отцом, и если он тоже знал об этом, – а я думаю, так оно и было, – то у него вообще не было причин любить меня, верно?

Повисло тяжелое молчание.

– Понимаю, – мягко сказал Бендикс.

Лидия посмотрела на него.

– Я вас понимаю. Мой брат погиб: его сбил грузовик, прямо перед нашим домом.

Лидия моргнула и посмотрела на кончики своих пальцев.

– Мне очень жаль, – сказала она.

Он пожал плечами:

– Вам не о чем сожалеть. Это не ваша вина.

– Разумеется, нет, но просто… просто так принято говорить, когда сожалеешь о чьей-то утрате. Сколько лет вам было?

– Четырнадцать. А моему брату было восемь. – Он снова пожал плечами. – Так что я примерно понимаю ваши чувства. Когда-то у меня был брат. Теперь у меня нет брата, но когда я хожу по улицам, то по-прежнему вижу его. Я пытаюсь представить его в четырнадцать лет, в двадцать, в двадцать четыре. Сейчас ему было бы двадцать четыре. – Его глаза на мгновение наполнились печалью. – И если бы у меня был шанс найти другого брата или сестру, кого-то, кто выглядел бы похожим на меня или говорил бы почти так же, как я, это было бы чудом… В общем, я понимаю, – заключил он, взяв ее руку в свои ладони. – Я понимаю, что вы чувствуете.

Лидия смотрела на его руки. Она взглянула на безупречные ногти, гладкую кожицу ногтевых кутикул, а потом представила, как его рука скользит вверх по ее обнаженной руке, обнимает за шею и привлекает к себе. «Из всех людей… – подумала Лидия. – Из всех людей, с которыми можно было бы этим поделиться…» Бендикс. Ее личный тренер. Человек, который прыгал с ней, как лягушка, и принимал на себя ее удары. Мужчина из незнакомой страны.

Обмен историями мог бы продолжаться до вечера, но Лидия уже ощущала, как замыкается в себе, медленно, но неумолимо, словно цветок росянки. Она ощущала себя нагой и беззащитной. Пора вернуться к основам.

– Ну, ладно, – сказала она и вскочила на ноги. – Мне пора попотеть.

– Вы уверены? – В тихом голосе Бендикса звучала озабоченность. – Мы могли бы поговорить еще.

Лидия приоткрыла рот. «Да, – хотелось ей сказать, – да, я хочу говорить и говорить, а потом я хочу сорвать с тебя одежду, и чтобы ты сорвал одежду с меня, и чтобы мы качались, потели и стонали, а потом лежали, сплетенные друг с другом в лужицах собственного пота, и снова разговаривали».

– Нет, – ответила она. – Нет. Пока что с меня довольно разговоров, но все равно спасибо. Я думала, что схожу с ума. Теперь я так не думаю.

Последнее лето

Робин

Робин Инглис отметила свой восемнадцатый день рождения банкой энергетического напитка «Вольтц» и утренней таблеткой.

Вчера вечером ей было еще семнадцать, но она не могла собрать гостей на вечеринку воскресным вечером, нет, никак не могла. Вечеринка была почти незаконной, поэтому она началась только в девять вечера, а в полночь ей исполнилось восемнадцать, и последние четыре часа она развлекалась как легитимный и добропорядочный взрослый человек. Ну что же, большое спасибо и на этом.

Мужчина, или мальчик (дурачок, ему было лишь семнадцать лет) не имел никакого значения. Просто она должна была как можно скорее сделать это: впервые попользоваться своим взрослым статусом. Его имя было христианским, вера – иудейской, пенис – обрезанным. Он кончил быстро, но Робин это совершенно не волновало. Он был приятным, от него хорошо пахло, и она всего лишь на десять минут отлучилась от своей блестящей вечеринки. Она планировала эту вечеринку в течение полугода, как будто это была ее свадьба или что-то в этом роде. Родители выделили ей 500 фунтов, и она добавила к этому еще двести из собственных денег, сэкономленных от работы в салоне «Zara» по субботам. Лимузин, да, настоящий лимузин приехал забрать ее и трех лучших подруг из дома в субботу вечером. Они выглядели как настоящие знаменитости, никаких сомнений. Робин имитировала закулисный образ Анны Фрил[12], в настоящем выпускном платье с нижними юбками, красной помадой и высоким начесом. Она выглядела потрясающе – все так говорили.

Мама Робин деланно изумилась, когда та спустилась по лестнице в своем бальном платье. Мама поднесла ладони ко рту, сдавленно ахнула и произнесла: «Ты выглядишь просто потрясающе. Принцесса, настоящая принцесса!» Отец с довольно-таки гордым видом просто улыбнулся своей широкой глуповатой улыбкой. Потом они произнесли обычные заклинания: «Никуда не ходи, не сказав своим подругам», и «Звони нам в любое время, если попадешь в беду», и «Никогда не оставляй без внимания свой бокал и не принимай выпивку от других людей, если ты сама не видела, как бармен наполняет бокал». Да, да, да. Как будто она никогда не пила раньше. Бога ради, Робин пристрастилась к выпивке с тринадцати лет. Она знала свою меру.

Даже когда она была с Кристианом (интересно, почему еврейские родители назвали сына в честь Христа, и имело ли это какой-то смысл?), прижатой к стене возле мужского туалета, то сохраняла полный контроль над ситуацией. Правда, Кристиан не надел презерватив. На самом деле это не имело значения, потому что у нее остались две утренние таблетки, и от Кристиана слишком хорошо пахло, чтобы заподозрить опасность венерического заболевания. Если волосы пахнут настоящими розами, можно не опасаться этого. Так или иначе, она полностью владела ситуацией: притянула его за галстук, вытряхнула из штанов, крепко, по-настоящему крепко поцеловала Кристиана и прошептала ему на ухо: «Ты мой подарок на день рождения».

После того как около часу ночи их вежливо попросили из ресторана, они устремились на улицу – великолепные парни и девушки, шагавшие в обнимку, распевали как в кино. Она попыталась снять их на камеру мобильного телефона, но свет был недостаточно хорошим, и осталось лишь мерцание фонарей и вытянутые полосы с человеческими очертаниями. Впрочем, Робин все равно сохранит фотографии на память о хороших временах. О лучшем вечере в своей жизни.

Она запила таблетку энергетическим напитком и пожелала, чтобы то и другое удержалось внутри. Осталась лишь одна таблетка, и, если что-то пойдет не так, нужно будет обратиться к семейному врачу. У Робин никогда не было похмелья. Просто стальная печенка. Но Робин чувствовала себя смертельно усталой, словно только что выползла из могилы. Она откинула с лица черные волосы и посмотрелась в зеркало на туалетном столике. Правильно ли это – думать, что ты такая хорошенькая? Нормально ли это? Смотрятся ли в зеркало другие восемнадцатилетние девушки с мыслью: «М-м-м, а я хорошенькая»? С ней так случалось регулярно. Каждый раз, видя свое отражение, она испытывала тайную дрожь удовольствия. Робин уже боялась потерять свою красоту. Уже знала, что ближе к тридцати годам будет изгонять бесов с помощью ботокса, или что еще там придумают к 2018 году. Сидеть в цистернах с марсианской мочой, или еще что-нибудь. Вообще-то Робин предпочла бы инъекции ботокса цистерне с марсианской мочой. Так или иначе, она собиралась оставаться в игре.

Для Робин самым страшным было плохо выглядеть. Но она выглядела совсем неплохо, даже несмотря на пять часов сна и усердную переработку продуктов спиртового распада в организме. Ее ореховые глаза были круглыми и слегка выпуклыми, каштановые брови изящно изогнутыми. Ее нос был превосходным, иначе и не скажешь. Не курносый, не длинный, не короткий, совершенно прямой, с аккуратными маленькими ноздрями. А еще рот. Он был мягким, как подушка. В детстве она выглядела почти как инопланетянка: слишком широкие глаза и здоровенные губы, словно списанные с лица тридцатилетней женщины. Робин пришлось дорасти до своих неземных черт, вырастить кости и мышечную структуру для их поддержки. Люди иногда говорили, что она похожа на Анжелину Джоли. И Робин было интересно, в самом деле интересно, откуда у нее взялись эти губы. Они были похожи на африканские. Могло быть и так, предполагала она. Губы не принадлежали ее матери, это точно, потому что у матери они были узкими и прямыми, как трамвайные рельсы. И, конечно же, она не унаследовала эти губы от отца, потому что он не был ее настоящим отцом, а мать никогда не встречалась с ее реальным отцом, так что Робин понятия не имела о его лице. Наверное, думала она, у него были полные губы. Смуглый, с полными губами и скулами, похожими на бумеранги.