Шейла Нортон - У Элли опять неприятности Страница 11

– А как ты думаешь, почему я ее так люблю?

С этим не поспоришь, правда?

Я позвонила Полу вечером, после того как справилась в гараже о состоянии своей колымаги.

– Они говорят – может быть, она и будет готова, – объяснила я, когда мы покончили с легкой холодностью, возникшей из-за того, что во время нашего последнего разговора он бросил трубку. Мы покончили с этим, потому что я извинялась и заискивала. И валила все на гормоны, как бы это ни было противно. Но, понимаете, ведь это мне от него было что-то нужно. – А в девять тридцать мне нужно выезжать, чтобы доставить маму в аэропорт. И что, если она не будет готова?

– Мать тебя убьет.

– Ты хорошо ее знаешь.

– Элли, я не уверен. Не знаю, смогу ли я так быстро отпроситься с работы.

С работы? С работы! Черт побери, я совершенно забыла об этом. Два дня дома, два неофициальных, прогулянных дня, и я уже веду себя так, как будто вышла на пенсию. Да что же со мной такое? Неужели я хочу, чтобы меня уволили? При мысли об этом я почувствовала себя слабой и нервной. Может быть, я действительно больна?

– Я больна! – сказала я Полу, прервав его длинную тираду о том, как трудно ему отпроситься с работы, не предупредив заранее, и особенно в мае, и особенно в пятницу, и особенно перед тем, как банки закрываются на каникулы…

– Что? – Надо отдать ему должное, он был встревожен. Мне очень понравилось, что его так обеспокоила моя болезнь.

– Ничего серьезного, – быстро добавила я. Я собиралась сказать, что моя болезнь не только не была серьезной, она вообще никогда не существовала. Это придуманная болезнь, никому не известная болезнь, воображаемая болезнь. Но тут на меня что-то нашло. Видимо, дело было в том удовольствии, которое доставила мне тревога в его голосе. Я представила себе, что лежу в постели, исхудавшая и больная, бледная и ослабевшая, натянув одеяло до самого подбородка; на тумбочке возле кровати стоят бутылочки с лекарствами, а Пол сидит рядом со мной и держит меня за руку; он выглядит встревоженным, а доктор просит не утомлять меня…

– Это просто… какой-то вирус или что-то в этом роде… – сказала я туманно, стараясь, чтобы голос не ослабел слишком внезапно.

– Ты уже была у врача?

– Да нет… это ни к чему. Я не хочу поднимать шум… – Вот, теперь голос как раз такой, как нужно. Я была в этом уверена. Я уже вошла в роль. И солгала в четвертый раз, даже не сделав паузу, чтобы подумать об этом.

– Мне кажется, тебе обязательно надо сходить к врачу. Правда.

Ну ладно, хватит уже.

– Я посмотрю, как буду себя чувствовать, – проговорила я.

– Надо было сразу сказать. Объяснила бы сразу, что заболела. Ты просто не можешь везти маму в аэропорт, с машиной или без машины! – Надо сказать, без машины это было бы затруднительно.

– Даже и не думай об этом.

Есть! Готово! Он отпросится с работы, несмотря на май и пятницу.

– Я попрошу Линнетт. Ей не трудно. Она работает только полдня.

Линнетт? Линнетт будет отвозить в аэропорт мою мать и ее сердцееда? Имею ли я право так поступить с ней? Имею ли я право поступить так с ними обеими? Да вы о чем?! Господи, это же просто чистое наслаждение!

– Ну… – сказала я слабым, больным голосом. – Если только ты абсолютно уверен, что ей не трудно…

– Трудно? Конечно ей не трудно, – твердо ответил Пол. – Если бы ты дала ей возможность показать себя, Элли, то уже давно бы поняла, какой она великодушный и добрый человек.

Ну конечно, потому-то ты ее и полюбил, а вовсе не из-за того, что она на двадцать лет моложе меня и у нее глаза и волосы…

– И как она хочет подружиться с тобой.

Заходи ко мне в домишко, говорила кошка мышке.

Мамочка кошки наверняка сцапает бедную милую мышку, как следует прожует, а шкурку выплюнет. Мне даже захотелось поехать с ними и посмотреть на это. Но я же больна, правда?

– Не думаю, что это что-то серьезное, – сказала я Гундосой Николя, отвечавшей на звонки в кабинете Саймона, поскольку он, вероятно, был слишком занят отработкой ударов по мячу для гольфа. – Скорее всего, какой-то вирус.

Ну, это нельзя назвать ложью номер пять. Это просто повторение лжи номер четыре другому человеку. Собственно говоря, мне она уже начинала казаться правдой. Я привыкла к ней, как привыкаешь к чужому пальто, которое берешь поносить, и в конце концов оно уже становится совсем твоим.

– Возможно, это гормоны, – с издевкой заметила Гундосая Корова Николя.

– Сомневаюсь, – холодно парировала я.

– Но это же случается, и очень часто, – настаивала она. – У женщин в вашем возрасте… вам ведь скоро будет пятьдесят… часто возникают проблемы…

– А мне не будет пятьдесят, – сказала я, сгорая от желания вцепиться ей в морду. – Вообще-то мне исполняется всего сорок девять.

Нет, это не новая ложь. Это просто повторение лжи номер один, и повторить ее было необходимо, чтобы не потерять лицо перед коллегами. Если уж лжете, делайте это последовательно. Спросите меня, я уже почти эксперт по этому вопросу.

– Ну, как бы то ни было, – подвела итог Николя, которая, кажется, расстроилась, а может быть, ей просто позвонили по другому телефону, – как бы то ни было, вам придется взять справку.

– Прошу прощения?

Справку о моем возрасте? О дате рождения?

– Справку от врача! От врача! Вы пропустили три дня.

Ну да, так и есть. Черт возьми, я, похоже, действительно заболела.

– Получите справку и завезите ее мне, иначе вам не заплатят за пропущенные дни.

Конец разговора. Конец шутки. Уже не смешно. Теперь мне придется соврать доктору.

Пол сказал, ты должна пойти к доктору. Сегодня же.

Знаю, знаю. Я схожу.

Я записалась на прием на пять часов. Только из-за этой проклятой справки. И я пригласила проклятую Линнетт к себе в дом только потому, что мне хотелось послушать, как ей ехалось с моей мамочкой. Заходи ко мне в домишко…

– Присядь, Элли. Ты же плохо себя чувствуешь.

– Все в порядке. Я сварю тебе кофе, – невежливо ответила я. – Как все прошло с мамой?

Она села за кухонный стол. Я обрадовалась, увидев, что она выглядит усталой. Ха! Старушка позаботилась о ней.

– Прекрасно, – сказала Линнетт. – Она прелесть, правда?

Прелесть? Нет, это не совсем то слово, которое первым приходит на ум, когда я думаю о маме.

– И Тед! – Линнетт улыбнулась. – Такой душка! Очень забавно! Они такие милые! Всю дорогу до Гэтвика они обнимались на заднем сиденье, держались за руки, подшучивали друг над другом.

Вот теперь меня и правда затошнило.

– Подшучивали? – тупо повторила я. Моя мама подшучивала?

– Это любовь. – Линнетт со знающим видом покивала, потом глотнула кофе и задумчиво помешала его ложечкой. – Они так выглядели… ну прямо как мы с Полом.

Я смотрела, как она размешивает кофе, и утешалась, воображая, что положила туда средства от вредителей.

– Я положила в кофе яд, – злобно проговорила я и отвернулась. – Так что ты лучше уходи. Пока тебя не начало выворачивать наизнанку. Я только что вымыла пол.

– Элли! – Линнетт поперхнулась и разбрызгала кофе по всему столу. Несколько капель попало на ее розовую девчачью блузку. Какая жалость. – Элли, не надо так. Это не смешно.

И не должно было быть смешно.

– Это больно.

Не говори со мной о боли. Я знаю, что такое боль. Я живу с болью. Боль – это когда кто-то, кто спит с твоим мужем, сидит напротив тебя на твоей собственной кухне, смотрит на тебя коровьими глазами и говорит о любви. И по сравнению с этим угроза отравления – просто ничто, глупая царапина на коже жизни.

– Я всегда помогаю тебе… всегда готова… и все, что я получаю взамен…

В глазах у нее заискрились слезы. Ну почему она не стала при этом хуже выглядеть? Стоит мне только подумать о том, чтобы заплакать, я сразу краснею, распухаю и утопаю в слезах и соплях, как почетный ветеран дома престарелых.

– И пора уже сказать это, Элли, – продолжала Линнетт обиженным голосом, вытирая носик хорошеньким розовым платочком, который подходил по цвету к ее блузке. – Мне кажется, что у тебя проблемы.

– Ну конечно! – ответила я. Это мой голос? Я что, кричу? Как это случилось, и почему я ничего не заметила? – У меня все возможные проблемы! От меня ушел муж, не забыла? Я осталась один на один с домом, счетами, девочками, котом, паршивой машиной и сварливой матерью! А ты… ты – маленькая дрянь! Все, что тебя беспокоит, – это… твоя губная помада!

Которую Линнетт, без сомнения, изучала, глядя в маленькое ручное зеркальце, пока я орала на нее как ненормальная. Она вытерла глаза розовым платочком, закрыла зеркальце и поднялась на ноги.

– Я не собираюсь больше это выслушивать, – сказала она, махнув на меня своими волосами и обдав запахом духов. – Будем считать, что это все твоя болезнь, Элли. Да еще возраст.

Спасибо и спокойной ночи. Она тихо закрыла за собой дверь, и я швырнула ей вслед туфлю. Я подумала, не пойти ли мне за ней, чтобы устроить скандал на улице. Но потом внезапно решила, что, пожалуй, не буду утруждаться. Я слишком устала. Мне еще надо кое-что погладить. И в любом случае, нужно немного отдохнуть, чтобы собраться с мыслями и разработать следующую ложь. До сих пор у меня не было с этим никаких проблем, но я немного нервничала, потому что чувствовала, что солгать врачу будет не так-то просто. Требовалось качественное вранье, совсем другого уровня. Я собиралась вторгнуться в область преднамеренной лжи и обмана представителей власти.