Хумаюн Ахмед - Все в лес пошли… (сборник) Страница 11

Рунки вытерла волосы полотенцем и непринужденно сказала:

– Кофейку попьем? Что-то холодно на улице.

Рахела поставила кофейник. Немного помолчав, она спросила с кухни:

– Учебу ты, значит, бросила?

– Снова начну. Кроме того…

– Кроме того – что?

– Какой толк от знаний, полученных только из книг? В мире столько талантливых людей, у которых не было университетского образования.

– Образования не было, зато у них был талант. А у тебя его нет.

Рунки засмеялась, взяла чашку с кофе и пошла на второй этаж, в свою комнату. Рахела поддерживала там идеальный порядок. Зайдешь в комнату, и кажется, что девушка, которая живет в ней, в колледже и вот-вот вернется.

Рунки заметила, что все ее вещи были выглажены. Мать принесла снизу и поставила в комнате две куклы Барби. На стене висела детская фотография Рунки: она надувает пузырь из жевательной резинки.

Рахела услышала, что наверху играет музыка – известная песня:

We had joy we had funWe had seasons in the sunBut the hills we will climbWhere the seasons out of time

Молча Рахела поднялась наверх. Рунки сидела на полу, скрестив ноги. Усталая, грустная поза. Плачет она, что ли?

– Рунки, ты сегодня здесь будешь обедать?

Рунки, вытирая слезы, сдавленным голосом проговорила:

– Нет, мама, в полдень мы уезжаем. Приедет Том и меня отсюда заберет.

– Ты если хочешь какие-нибудь вещи свои взять – бери.

– Мама, я ничего не хочу брать. Ты можешь для моего ребенка придумать два имени, – спросила Рунки сквозь слезы. – Одно для мальчика, другое – для девочки?

Рахела, немного помолчав, отвечала:

– Мои имена вам не понравятся, Рунки. Вы сами выбирайте имя.

– Почему ты злишься, мама? Ты разве не понимаешь, что я очень далеко уезжаю?

– Ты уже давно далеко уехала. Незачем снова это понимать.

Рунки очень долго молчала.

– Мама, ты можешь, как раньше, в старые добрые времена, поцеловать меня? Пожалуйста!

Нишанатх-бабу рано утром вышел из дома.

Начались осенние распродажи, и он хотел все их обойти. Старики выставляли ненужные вещи в гаражах. Цены символические, и Нишанатх с самого утра прогуливался по распродажам, это было его настоящей страстью. Среди вещей, которые он купил за последние четырнадцать лет, было даже одно пианино. Двухэтажный дом Нишанатха-бабу на М-стрит забит вещами, купленными на распродажах, – места для новых не было, но он все продолжал покупать.

Сегодня ему приглянулась одна ваза из немецкого серебра. Очень красивая работа. Стоила один доллар.

– Скинуть немного не сможете? Один доллар, кажется, дороговато.

Старик, который это выставил, удивленно произнес:

– Неужели один доллар недостаточно мало, доктор Нишанатх?

Нишанатх-бабу узнал в старике преподавателя статистики Стэнли, хотя сделать это было непросто, потому что лицо было полностью закрыто шапкой.

– Доброе утро, Стэнли.

– Доброе утро. Не хотите ли кофе? По случаю распродажи можно выпить кофе. Всего пятьдесят центов. Вторая чашка бесплатно.

Нишанатх-бабу заплатил пятьдесят центов и взял кофе.

– Как торговля?

– Неплохо. Наторговал на девять с половиной долларов. Присаживайтесь.

Нишанатх-бабу удивленно посмотрел на Стэнли. Этот человек зарабатывает около четырех тысяч долларов в месяц. Чтобы перекусить в полдень, старик тратит тридцать-сорок долларов, но как он счастлив от того, что заработал девять с половиной долларов на домашнем мусоре.

– Понимаете, я готовлюсь отправиться в дом престарелых. Продаю все вещи – освобождаю руки.

– А не рано ли готовитесь?

– Нет, пришло время уходить на пенсию. Уже года два как пора.

Кроме вазы из немецкого серебра Нишанатх-бабу купил большое зеркало, которое стоило три доллара. Стэнли несколько раз повторил:

– С зеркалом вы не прогадали. Моя жена в Италии купила за целых шестьсот лир.

Нишанатх вернулся домой около одиннадцати. Он очень удивился, увидев, что на веранде в кресле сидела Рунки. Она с улыбкой сказала:

– Ходили на распродажу, дядя?

– Да.

– Ваша старая болезнь.

– Заходи внутрь, Рунки.

– Что сегодня купили?

– Одну вазу из немецкого серебра и зеркало. Может, возьмешь?

– Нет.

– Возьми зеркало. В Италии за него шестьсот лир заплатили.

– Хорошо. Дядя, я пришла к вам попрощаться.

Нишанатх-бабу, ничего не ответив, налил в чайник воды.

– Мы отправляемся в Монтану, – произнесла Рунки.

– Монтана – очень красивое место.

– Возможно, мы с вами больше не увидимся.

– Это нехорошо, когда девушка говорит так пессимистично. Она должна говорить, что, может, снова увидимся. Суть одна, но тон оптимистичный. Что-нибудь будешь к чаю?

– Нет, дядя. У меня для вас есть одна очень хорошая новость. Мы женимся.

– Знаю, Шафик сказал. По бенгальскому обычаю?

– Нет, вовсе нет.

Когда Нишанатх приготовил и принес чай, Рунки плакала.

– Почему плачешь? – спросил он спокойным голосом.

– Дядя, я что, неправильно поступаю?

– Что правильно, а что неправильно – судить не нам. Не беспокойся об этом, пей чай.

Рунки сделала глоток.

– Я преподавал в одном колледже в Кидирапуре математику. В какой нужде я жил! А сейчас посмотри в мою чековую книжку – ты удивишься. Если бы я остался в Кидирапуре, это было бы ошибкой, но приехать в Америку тоже было ошибкой. В таком случае что же правильно? – продолжил Нишанатх-бабу.

Рунки сидела молча.

– Радость жизни – единственная правда. Если она есть, все в порядке. Я заверну зеркало в бумагу?

– Заверните.

Нишанатх ушел в соседнюю комнату, чтобы завернуть зеркало в подарочную бумагу. Рунки слегка улыбнулась. Она знала, что Нишанатх-бабу завернет в бумагу не только зеркало. Вместе с ним в конверте будет чек на кругленькую сумму. Это была старая привычка Нишанатха. Он всегда дарил Рунки на день рождения книгу, и там всегда лежал конверт. Он, конечно, мог дать чек открыто, но никогда этого не делал. Сколько же все-таки на свете странных людей.

Все попытки переубедить Жозефину оказались напрасны. Она твердо стояла на своем:

– На работу я тебя не возьму, психов не держу, у меня на них аллергия.

– Но мне же есть нечего, Жозефин, кто кроме тебя даст мне работу?! Я же голодать буду…

– Пока ничего подходящего не подвернется, ты всегда здесь получишь колу и гамбургер бесплатно, но на работу я тебя не возьму.

Иностранцу найти работу в Фарго стало очень сложно. Звонишь по объявлению, первый вопрос: «Грин-карта есть?» Услышав, что нет, просто вешают трубку. Если люди повежливей, иногда участливо предложат:

– Вы оставьте адрес. Сейчас мест нет, но как только появятся, мы с вами свяжемся.

– Но если мест нет, зачем объявление-то давали?

– Да были места, но уже все заняты.

Пришлось запустить руку даже в деньги на ресторан – всего удалось собрать 711 долларов. Сама идея ресторана уже не казалась такой привлекательной. Дело в том, что Рахман со своим «Индия Хаус» выбыл из бизнеса. Он говорил, что этот городишко слишком мал и у заведения с такой кухней не будет клиентов. Даже в китайских ресторанах народ бывает только два дня в неделю: по пятницам и субботам, а в остальное время – пусто. Кроме того, надо быть сумасшедшим, чтобы в такой мороз идти куда-то обедать.

А тут еще и эта эмиграционная служба, раза четыре уже письма приходили, а на днях откуда ни возьмись полиция заявилась. Пришлось переехать, теперь он жил через дорогу от таверны «У Никса». Его каморка была такая маленькая, что ничего кроме кровати там просто не помещалось. Питался он у Жозефины. Каждый раз после еды старуха брала счет, шла к нему и мрачно спрашивала:

– Работу нашел?

– Нет.

– За счет заведения.

– Запиши на меня, я, как на работу устроюсь, отдам все разом.

– Ростовщичеством я, слава богу, не занимаюсь, – все так же мрачно отвечала хозяйка и удалялась.

Работа наконец-то нашлась.

Удалось устроиться на том самом факультете фармацевтики ухаживать за животными: десяток обезьян, несколько собак и полторы-две сотни морских свинок. Всех надо было вовремя кормить, а клетки содержать в чистоте, следить, чтобы паразитов не заводилось. Зарплата на такой работе просто смешная: 90 долларов в неделю. А что делать? Пришлось согласиться. И Шафик рьяно принялся за дело.

Работа оказалась не такой плохой, как представлялось поначалу. В клетке с обезьянами оказался один совсем еще малыш. Увидев Шафика, он немедленно оскалил зубы и начал кривляться.

– И где ты только таким пакостям научился? – удивленно проговорил Шафик.

Услышав это, обезьяна, испытав, казалось, душевный подъем, смачно плюнула в сторону Шафика.

– Что ты делаешь, подлец? Сейчас ты у меня получишь?