Серж Жонкур - Опасная связь Страница 12

Трудно не отводить глаза при встрече с неприятностями, но она не скрывала от себя, что банк может до декабря прекратить финансовую поддержку, так что оставалось еще два месяца, чтобы наверстать задержку с выплатами и закрыть отчетный год, а иначе они попадут в разряд неплательщиков.

Резкое торможение бросило стоявших пассажиров друг на друга. Она вцепилась в поручень. Поезд был забит и ехал медленно, должно быть, случилась какая-то манифестация или визит главы какого-нибудь государства. Но два человека утверждали, что тревога поднята из-за подозрительного свертка на четвертой линии, другие поправляли их, дескать, это не на четвертой, а на второй, и говорили об этом так, словно бомба – просто какое-то неудобство, помеха. В результате все перешли на первую линию, толкались, утрамбовывались, тела прижимались друг к другу так тесно, что лиц нельзя было рассмотреть, и она предчувствовала, что скоро будет вся в поту. По счастью, первая линия автоматическая, значит, эффективная, совершенно лишенная человечности, но вполне эффективная. Тут нет машиниста, следовательно, нет и задержек: остановка, звуковой сигнал, отправление – радикальная продуктивность, похожая на высчитанные до миллиметра циклы производственного агрегата, и ей снова вспомнились эти гигантские ткацкие станки, чей грохот до сих пор стоял у нее в ушах, словно она была внутри них. На каждой остановке происходил круговорот пассажиров, коридоры извергали из себя потоки опаздывающих, все перемешивались между собой, люди лезли отовсюду, толкались, ужимались в не слишком счастливую толпу, и, отчетливей чем когда-либо, у нее снова возникло ощущение потерянности. У Авроры вся спина была в поту, ноги подгибались, словно ее охватила лихорадка, но это был лишь иррациональный приступ беспомощности. В свое время Ричард оставил свою предыдущую жену ради Авроры, и вдруг ни с того ни с сего она в течение восьми лет испытала чувство вины из-за этого разрыва, словно была в ответе за горе той женщины. Она убедила себя, что однажды Ричард сделает с ней то же самое. Только это произойдет не так резко, он будет отдаляться от нее миллиметр за миллиметром, будет оставаться с ней все меньше и меньше, все больше поглощенный своей карьерой.

Поезд прибыл на станцию Сен-Поль. Она позволила эскалатору поднять себя наверх, словно к выходу из преисподней, и вернулась на свежий воздух, даже не поднявшись ни на одну ступеньку, совершенно без сил, с расстегнутой блузкой, осаждаемая отравленными мыслями.

Вернувшись к себе во двор, она осмотрела все выходившие в него окна: лишь очень немногие были освещены, в некоторых свет затемняли тяжелые шторы, и только шесть ее собственных сверкали наверху без штор и тюлевых занавесей. Воронов не было слышно, и она насладилась тишиной, сделав несколько шагов по обомшелым камням. Ничего не заметив, склонилась к гиацинтам, которые посадила весной, к своим трехлетним гортензиям, и только теперь рассмотрела, что этот тип здесь натворил. Она нагнулась к кустам, поискала стебли базилика, надеясь, что те уцелели. Шалфей уже выпрямился, зато вся петрушка была вытоптана, и вдруг птицы вылетели из кустов, стремительно, словно тарелки для стендовой стрельбы: первый ворон с карканьем пронесся всего в десяти сантиметрах от ее уха, второй вырвался из зарослей, хлопая своими большими крыльями, и, задев ее, взвился в воздух. Прикосновение этих крыльев было так омерзительно, что она опрокинулась навзничь. Надо же, а ведь сегодня вечером она и впрямь поверила, что они улетели… Или же они сделали это нарочно, играли с ней? Аврора сидела на земле, ягодицами на ледяных камнях двора, настолько ошеломленная, что ее била дрожь.

– Ну как дела, лучше?..

Уязвленная тем, что была застигнута врасплох, она не ответила ему, продолжала делать вид, будто его здесь нет.

Особенно ей был невыносим тон, с которым этот мужчина обратился к ней, спрашивая, как ее дела, словно они были знакомы. Этим утром ее все задерживало, все раздражало, хотя тут, в помещении с почтовыми ящиками, она хотела всего лишь приклеить скотчем объявление, чтобы его все увидели. Но клейкая лента никак не прилипала к старой штукатурке, пришлось переклеивать на доску в глубине, над мусорными бачками, что вынудило ее переписать объявление на листочек размером побольше и принимать необычные позы, прикрепляя его, из-за чего она опаздывала еще сильнее. Тип у нее за спиной говорил о кошках и клялся, что они больше не сбегут, подразумевая, быть может, что проследил за ними. Хвастун. Обернувшись, она обнаружила его в дверном проеме. Он был в блейзере, хотя элегантности ему это не добавило, и говорил с ней нарочито жизнерадостным тоном соседа, который хочет быть любезным. Она наклонилась к своему почтовому ящику, пройдя перед ним, но не взглянув на него по-настоящему. В этом черном блейзере, надетом поверх белой футболки, да еще и с этими кедами он смахивал на деревенщину.

– Кстати, хотел вам сказать, я засек ваших врагов там, наверху…

При этих словах она выпрямилась и, не говоря ни слова, бросила на него пристальный взгляд. Напряженности этого взгляда он понять не мог, но в нем смешивались удивление, благодарность и при этом нескрываемое отвращение к его блейзеру и кедам. Однако Аврора испытала невероятное чувство: ее услышали. В конечном счете она все равно не знала, что сказать этому типу, но он продолжил, роясь, как и она, в почтовом ящике:

– Эти твари такие гнусные, что вокруг них пусто становится, а хуже всего, что, если они поселятся где-нибудь, их уже не вывести…

– Похоже, так и есть.

Аврора вытащила из своего кучу бумажек: реклама, карточки первой помощи.

– Вам-то особенно не повезло – хорошего мало, видеть их прямо напротив…

– Что вы об этом знаете…

– Вы ведь на четвертом живете?

– Да нет, что вы о воронах знаете?

– Мой отец велел нам их отстреливать. Эти твари жрут все что ни попадя, если вы одного убьете, остальные слетятся и будут его жрать. Представляете, друг друга жрут, стервятники…

Не переставая говорить, он смял в комок проспекты, которые выгреб из почтового ящика; Аврора смотрела, как его большие руки уминают их в настоящий шар – эти же самые руки, в которых тем вечером болтались кошки, и на все это накладывался образ воронов, копавшихся во внутренностях. Решительно, от всего, что было в этом человеке, ей становилось не по себе. Притом что он ей широко улыбался.

– Что там, в вашем объявлении?

– Мой пасынок празднует день рождения, соберется много детей, предупреждаю соседей, чтобы не было проблем.

С той же выводящей из себя улыбкой он ответил:

– С соседями? Здесь только глухие старики остались да пустые квартиры, так что вряд ли это кого-нибудь побеспокоит…

– Ну, в таком случае это чтобы вас предупредить.

– Обо мне не беспокойтесь… Меня ничем не проймешь!

Он забросил увесистый бумажный шар в приоткрытый мусорный бачок и зашагал прочь, сказав ей всего лишь «до свидания». Аврора подождала в закутке, давая ему возможность обогнать ее. В метро у нее все еще звучало в ушах это утверждение: «меня ничем не проймешь». Ну как можно сказать такое, «меня ничем не проймешь»? Тем не менее он это заявил с настоящей уверенностью в себе, с искренностью, которая вынуждала поверить, что его действительно ничто и никто не может пронять, он никогда не жалуется. Она попыталась представить себе это, зная тем не менее, что такого не может быть, что любой человек страдает, любой человек скрывает свои страхи и слабости, вот только в нем ничего такого не было заметно, или же он действительно был такой непробиваемый, словно бронированный. Аврора вновь представила себе его улыбку, с чуть различимой провокацией, улыбку и его габариты, потому что он занимал все свободное место, стоя в дверном проеме, застилая ей свет.

«Меня ничем не проймешь». За этими словами она услышала: «Меня ничто не задевает, ничто не трогает, ничто не пугает». Вдруг она показалась себе нелепой со всеми своими страхами – страхом, что уже опоздала, страхом в очередной раз встретиться с экспертом-бухгалтером, который будет тыкать в красные ячейки на своих таблицах Excel, где их становится все больше и больше. Но главное, ей придется встретиться лицом к лицу с Фабианом, заставить его поклясться, что он не имеет никакого отношения к этой бумажке, или же сделать вид, будто ничего не видела, и шпионить за его электронной почтой в надежде понять, до какой степени предательства он способен дойти. Между тем ей придется также успокоить людей в ателье, поскольку все прекрасно понимают, что следующая коллекция тает, как снег на солнце, и никакого дефиле весной не будет, а им скоро нечего будет делать… Сегодня утром ее ожидало множество испытаний, не говоря о мелких страхах текущей жизни, которые охватывали ее временами: опасения, не случилось ли что-нибудь с детьми, стресс из-за своего пасынка с его хаотичным вторжением в пору отрочества, который прятал «дурь» в шкафах, или из-за участившихся во время каникул приступов астмы у Айрис, слабенькой девочки шести лет с ангельским личиком, чья бледность наводила на мысль скорее о хрупкости, нежели о грации… Всеми этими материнскими страхами она не должна заражать себя как главу предприятия, а других и подавно, однако ее страхи никуда не исчезали, оставались при ней, таились в глубине ее существа и сопровождали ее день за днем…