Эрик-Эмманюэль Шмитт - Яд любви. Отель двух миров (сборник) Страница 13

Я-то чувствую, что Теренс все-таки упоминает о Рафаэль, потому что Джулия, похоже, ведет себя с Рафаэль очень сдержанно. Тут явно что-то кроется.

С ней что-то не так… с Джулией… На уроке французского в среду мадам Ромили, пользуясь тем, что готовится постановка «Ромео и Джульетты», устроила обсуждение пьесы. Каждый говорил, что ему это дало, чем разочаровало… и т. д.

Анушка сказала, что драма напугала своим необузданным буйством.

Я обратила внимание на тот факт, что Ромео чуть было не связался с другой девушкой, недоступной Розалиндой, и Джульетта появилась в этой истории, когда Ромео остался один.

Рафаэль испытывает симпатию к обоим героям, потому что они нарушают запреты.

А Джулия развила какую-то сложную теорию, якобы Шекспир написал эту пьесу, чтобы излечить нас от любви, а не чтобы ее превознести. Любовь затуманивает рассудок молодых людей, они забывают свои семьи, кланы, к которым принадлежат, – Капулетти и Монтекки, позорят себя, любовь заставляет Джульетту изобразить мертвенное оцепенение, не предупредив жениха, любовь заставляет Ромео выпить яд, как только он видит свою суженую распростертой на каменном полу. Разве не следовало ему подойти к ней и убедиться, что она еще дышит, растормошить ее?

– Нужно быть дебилом, – добавила Джулия, – чтобы настолько утратить способность рассуждать здраво. Шекспир любил не любовь, а только ее начало, первую встречу. Остальное казалось ему бессмысленным, даже гибельным.

Мадам Ромили нервно сглотнула во время обличительной речи Джулии. Очевидно, она никогда не рассматривала пьесу с такой точки зрения.

– И тем не менее именно ты, Джулия, насколько я поняла, будешь играть Джульетту?

– Да.

– Как ты можешь воплощать персонаж, который ты осуждаешь?

– Я не осуждаю Джульетту, я осуждаю любовь, как и Шекспир. Лично я ничем не лучше Джульетты. И я идентифицирую себя с ней.

– В какой момент?

– Таких моментов два.

– А именно?

– Когда она влюбляется. И когда умирает.

– Когда она умирает, да? А почему?

– Она выбирает смерть, а в любви она не могла выбирать, в любви не выбирают. И к тому же она избегает старения.

– Нет ничего ужасного в старении, – возразила мадам Ромили, ей за пятьдесят.

– Это вы так думаете, мадам.

Вот новая Джулия этих последних недель. Ужас, ужас, ужас, как говорит Анушка.

Дневник Рафаэль

Никогда я так еще не радовалась. Мы с Теренсом пишем друг другу нежные страстные послания днем и ночью. «На легких крыльях страсти через эту я стену перенесся… Удержать ли любовь преградам каменным?..»[10]

Ах, скорее к нему. Обнять его. Или нет, лучше позволить ему заключить меня в объятия. Да какая разница! Прикасаться друг к другу, вдыхать, сжимать, целоваться.

Увы, его не будет в Лондоне в те выходные, когда я могу приехать. Ладно, пусть это будет позже.

Сегодня вечером я прижимаюсь к подушке с мыслью о нем.

Дневник Коломбы

Огюстена скоро выпустят. Владелец гаража забрал жалобу, потому что родители Огюстена пообещали все оплатить и дать еще денег сверху.

Мари трясется. Теперь она знает, что он вернется, но не знает, чего она сама хочет – видеть его или бежать от него.

Даже если она его все еще любит, она боится человека, которого она не понимает.

Я бы вряд ли отреагировала, как она. Любить не значит знать, это значит гореть. Она становится буржуазной, малышка Мари, она боится огня.

Мне вот не грозит впасть в спячку от рутины. Лукас после поцелуев и признаний вдруг снова стал холоден, как сталь, я отыгрываюсь на Мехди. По нескольку раз на дню мы то ссоримся, то миримся. В чем прелесть? Как только я ухожу от него, он становится другим, новым, незнакомым.

Но все же это начинает меня утомлять. Разрыв, примирение, разрыв: я уже прошла весь круг! Не шибко весело, как картинг, если затянется.

И к тому же нужно было сконцентрироваться на роли кормилицы. Спектакль уже через несколько дней, а у меня все мысли не здесь, и я путаю реплики в сценах. Я думала, Джулия меня расстреляет, когда на днях на вечерней репетиции я выдала фразу из III акта в I акте.

На репетиции это забавно, на представлении мне было бы стыдно.

Дневник Джулии

Меньше недели.

В пятницу мы играем «Ромео и Джульетту».

Я существую только ради этих двух часов.

Дневник Рафаэль

Есть! Мы с Теренсом назначили дату. Это через две недели, почти сразу после «Ромео и Джульетты». Официально я буду жить у Тельмы. Неофициально отправлюсь к нему. Тельма – подруга моей мамы, я ей рассказала все и послала фотографии Теренса, она считает, что у нас очаровательная история, и согласна нас прикрывать.

Никогда жизнь мне не казалась столь яркой.

Сейчас нужно повторить текст для великого вечера. Как он много говорит, этот Ромео!

Просто какая-то мельница слов. Реплика в сторону: Теренс тоже мне пишет много слов в день, иногда очень длинно.

Судьба меня балует! Любить так хорошо, что даже становится больно.

Джулия

Где Рафаэль?

Коломба

Не знаю.

Анушка

Я тоже.

Джулия

Мы должны были репетировать сегодня во второй половине дня. После уроков. Завтра спектакль!

Коломба

Я ей звонила целый день.

Анушка

А я даже заходила к ней… Ее родители не знают, где она. Я не хотела совсем их добивать и не стала говорить, что сегодня Рафаэль в лицее не было.

Коломба

Она не прогульщица… На нее это не похоже… и нас не предупредила… Может, у нее приступ тетании, как в прошлый раз?

Коломба

Спасатели уже бы оповестили родителей.

Анушка

Ее, может быть, еще не нашли. Лежит где-нибудь под мостом, одна, всеми покинутая…

Коломба

Анушка, прекрати! Если Рафаэль шла под мостом, значит там ходят и другие люди. Мы же в Париже. Не в какой-то Дыре-на-Сене.

Джулия

Я больше не могу. Мы никогда не сыграем «Ромео и Джульетту». Я проклята.

Анушка

Успокойся. Ничего не пропало, Рафаэль проявится.

Коломба

Почему для тебя так важен этот спектакль, Джулия?

Дневник Рафаэль

Полночь. Наконец добралась до дому.

Родители слегка начали волноваться, но успокоились, как только услышали, как поворачивается ключ в замке. Им наплевать, что мучает меня, что в голове, что на сердце.

Со вчерашнего вечера я бродила по Парижу. Планомерно заходила в бистро и пила кофе у барной стойки. Зеркало только что показало мне, что зубы и язык почернели. Внутри совсем тьма.

Меня тошнит. Хочется вытошнить себя из себя.

Теренс меня отверг. Грубо.

У нас с ним было назначено свидание через две недели в Лондоне, а я столкнулась с ним в среду вечером в гостях у Клаудии, подруги моей мамы. Думала, это глюк, я настолько брежу им, что мне он везде мерещится.

Но нет, это был Теренс. Он стоял, флегматично прислонившись к стене, улыбался одними глазами. Я подошла ошеломленная.

– Теренс?

– Мы знакомы?

– Теренс, прекрати меня разыгрывать.

– Твое лицо мне кажется знакомым.

– Теренс, это я, Рафаэль.

Он повторил мое имя неуверенно и осторожно, как если бы он произносил его впервые.

До этого момента я была уверена, что это розыгрыш, думала, какой он прекрасный актер.

Я кинулась к нему, чтобы его обнять: мы столько раз обещали это друг другу в письмах.

Он удержал меня, почти грубо:

– Больная, что ли?

– Теренс, в конце концов!

– Я не привык, чтобы незнакомые девицы на меня вешались. Я привык выбирать сам.

– Но…

– Я тебя выбрал? Нет.

– Теренс, ты не можешь так со мной поступить. Сначала явиться в Париж, не предупредив меня, потом меня оттолкнуть.

– Спасибо, хватит, хорошего вечера.

– Теренс!

– Если это французская манера кадрить, то прощай!

– Теренс! Я – Рафаэль! Ты бросил Джулию ради меня!

– Джулия… Рафаэль… Кажется, да… Мы виделись в Лондоне. Это было давно. Припоминаю.

– Хватит, Теренс. Хватить держать меня за ненормальную. После всего, что мы писали друг другу.

– Послушайте, мадемуазель, лучше прекратить этот разговор сейчас. Во-первых, я не хотел бы, чтобы шум доставил неудобство хозяйке дома. Во-вторых, я здесь со своей невестой и прошу меня оставить.

Сказав это, он развернулся и пошел в соседнюю комнату, там он обнял за плечи какую-то блондинку, притянул к себе и поцеловал ее в губы.

Я была ошарашена. В одну секунду я покрылась испариной. Сердце забилось часто-часто. Комната вокруг меня начала стремительно куда-то падать. Я ринулась в ванну, и там меня вырвало.

Я умылась. Вышла в коридор и, раздвигая толпу, бросилась на выход. Несколько человек меня окликнули, но я ничего не слышала и не видела, меня душили слезы.