Роллан Сейсенбаев - Мертвые бродят в песках Страница 13

Вот, наверно, что припомнил жырау Акбалак, когда слез с верблюдицы и стал смотреть в море, дожидаясь, когда кончит свои молитвы Насыр. Тем временем практически все население аула уже потянулось к берегу.

Вдруг сумасшедшая Кызбала, следившая за все еще вздымающимися волнами, стала бормотать что-то невнятное, а потом вдруг закричала страшным голосом и стала показывать пальцем в море. Мулла Насыр не оставлял молитву, бил поклоны, а Акбалак живо встрепенулся, прищурил глаза, напрягая зрение, – и в большом удивлении замер. К берегу направлялась рыбацкая лодка со сломанной мачтой: то скрываясь наполовину в волнах, то выныривая из них вновь. Люди на берегу ахнули. Кызбала металась, никто не мог понять, что именно означали слова, которые она выкрикивала кратко, надрывно и хрипло. Безумная, видимо, вспомнила сына. Она тормошила людей, указывая на лодку, перебегала от одного к другому, словно заведенная. Вместе с ней метались, не отставая от нее, черная дворняжка со светлой метой на шее и коза с беленьким козленочком. Никто не мог взять в толк, чего хочет Кызбала. Тогда она бросилась к тяжелой старой лодке, брошенной на берегу, Лишь трем крепким джигитам была под силу эта тяжесть, но старуха напряглась и перевернула лодку, сделала несколько безуспешных рывков, чтобы столкнуть ее в воду. К ней бросилось несколько парней, они оттащили ее от лодки. Если бы безумная пустилась сейчас в море, она бы, безусловно, утонула. Кызбала поняла – лодки ей не видать. Она истошно завопила, стала кусать руки, дворняжка хватала парней за ноги. Тогда парни отпустили Кызбалу. Сумасшедшая снова бросилась в море, и когда вода была ей уже до колен, огромная волна накрыла ее и легко, словно песчинку, выбросила старуху на берег. Кызбала бессильно заколотила руками по песку, заплакала…

– Несчастная… – вздыхали в толпе.

– Остаться одной-одинешенькой на всем белом свете…

– Конечно, она помнит сына. Да и как можно забыть его, единственного…

Кызбала ничего не слышала, а если бы и услышала эти слова, полные жалости и сочувствия, то смысл их не дошел бы до нее. Эта одинокая лодка в нестихающем море действительно напомнила ей все-все про погибшего сына. Она помутненным разумом верила в его возвращение: даже по ночам она иногда бродила у моря, ждала, надеялась.

– Вон сын мой возвращается! – внятно выкрикнула наконец старуха и упала, потеряв сознание. Дворняжка-белошейка лизнула хозяйке руку, а коза с козленочком отпрыгнули в сторону, испугавшись людей, которые вновь бросились к безумной.

– Гневается море, – говорили между тем в толпе, – много обид оно накопило за эти годы…

– Давненько не бушевало, мы и нрав-то его стали уже забывать…

Говорили и другое:

– Пропали наши сети…

– Мать твою, вместе с сетями! – ругнулся кто-то в ответ. – Что толку от твоих сетей, рыба-то ушла вся! – Стало ясно, что это бранится однорукий Кадыргали, бывший председатель колхоза. Руку ему некогда откусил огромный сом. Люди уважали Кадыргали за прямоту, справедливость, да и за крепкое словцо тоже: всегда оно было кстати. Вот и сейчас кто-то из толпы охотно поддержал его:

– Кадыргали-бескарма, как же ему без такого крохоборства казахом остаться?

Между тем все опять вспомнили про лодку.

– Апырай, кто же это такой смелый: вышел в море в такую погоду?

– Может, это посланец царя Сулеймана? – пошутил кто-то.

Все покосились на Насыра. Лицо его было сураво, он по-прежнему сосредоточенно молился. Все разом замолчали.

Лодка медленно приближалась к берегу. Люди на берегу замерли: они молчали, им было тревожно. Жырау Акбалак, хоть и знал, что голос его не будет услышан смельчаками, все-таки закричал:

– Прыгайте в воду! Эй вы, растяпы, – прыгайте!

– Если лодку выкинет на берег, их в щепки разнесет, – беспокоились люди.

В лодке было двое: Есен и Бериш.

Этой ночью Есен вышел в море, чтобы проверить сети. С ним напросился Бериш. Они встретились в условленное время: Есен прокричал совой, Бериш бесшумно натянул на себя брюки и рубаху, осторожно вылез в окно.

Они спустили лодку на воду; лишь молодой месяц подглядывал за ними, крупные звезды блестели на черной воде. Они гребли быстро и бесшумно, наслаждаясь ночным, покойным морем. Разве могли они предположить, что вскоре разыграется стихия и польет такой ливень, который им запомнится на всю жизнь?

Теперь Есен был рад, что все завершается как будто бы благополучно, хотя впереди у них была самая главная трудность – выбраться на берег.

– В лодке двое! – догадались на берегу.

– Крикните им: пусть прыгают в воду!

– Эге, ребята, да это же Есен! – обрадовались молодые рыбаки. – Он парень смышленый, сам должен догадаться, что делать.

В это самое время сильная, высокая волна подняла их на свой гребень, лодку перевернуло, и ребят вытряхнуло в воду. Есен успел крикнуть Беришу:

– Держись! Плывем к берегу!

Бериш наглотался соленой воды, но, усиленно двигая руками и ногами, вынырнул. Следующая волна снова накрыла его. Есен повернул назад, нырнул, вытащил слабеющего Бериша и, поддерживая его левой рукой, поплыл к берегу. Несколько молодых парней с берега бросились им на помощь. За ними прыгнула в воду и девушка Айгуль, которая училась с Беришем в одном классе.

Ветер снова стал крепчать, пошел дождь. Лодку Есена выкинуло на берег. Она уткнулась тяжелым мотором в песок, затрещала и развалилась. И тут же набежавшей волной подхватило доски, понесло обратно в море; тяжелый лодочный мотор, волна за волной, тоже стал скрываться в пучине.

Изможденные, счастливые – спаслись! – глядели на обступивших людей Есен и Бериш; они улыбались. Кызбала бросилась к Есену, обняла его и снова заплакала. Она гладила его по голове, ощупывала лицо, плечи, руки. Потом поняла, что это не Даулет, – смолкла и отошла, что-то бормоча.

Бериш вышел из круга обступивших людей и подошел к деду.

– Ата, давай я тебе помогу встать. Нам пора домой…

– Видно, не терпится тебе умереть, – сурово ответил ему старик. Но в глубине души Насыр был доволен внуком: смелым показал себя Бериш и решительным. «Моя кровь, так оно и должно быть», – подумал он удовлетворенно.

И Насыр попытался подняться. Однако острая боль в щиколотке помешала ему это сделать.

Кажется, ногу подвернул… Посмотри, где кобыла… да приведи…

Бериш и Есен помогли старику Насыру влезть на лошадь. Дождь лил с новой силой, все вокруг опять потемнело. Люди потянулись в аул. Насыр прокричал внуку, ведущему кобылу за узду:

– Я им говорил, что молитвы мои спасут море! Они смеялись надо мной. Пусть теперь посмеются!

Бериш промолчал: то ли не расслышал он слов Насыра сквозь ливень, то ли заложило ему уши, пока плыл к берегу. Сейчас он думал об Айгуль. «Смелая все же!» – мелькнуло у него. Ему хотелось, чтобы Айгуль шла сейчас рядом с ним. Но Айгуль с сестрами оказалась уже далеко впереди.

И на берегу осталась лишь безумная Кызбала. А рядом с нею – дворняжка с белой отметиной да коза с козленочком.

Между Синеморьем и озером Балхаш лежит сейчас бесконечная степь. Это песчаное безводье – редко на таком огромном пространстве встречается зеленый цвет: небольшие островки травы с куцыми деревцами. В этих песках обитает много сайгаков, косуль, и летчики поговаривают, что видели недавно в этих местах тигрицу с тигренком. Удивительно – ведь уже много лет никому не встречался этот зверь, хотя некогда на южных берегах озера Караой шумели камышовые заросли и были эти камыши толщиной в человеческую руку и водились в этих камышах тигры. Было такое. В ауле у многих в домах по сей день лежат на полу полосатые шкуры. К примеру, у известного охотника Мусы: у него целых две таких шкуры. Хорошо сохраняется тигровый мех – не меняется в цвете, не лезет с годами шерсть. Тигры тиграми, а вот одичавших лошадей в этой степи много. Они не подпускают к себе людей, держатся настороженно. Их можно видеть на песчаных курганах сбившимися в табуны. У них длинные, отросшие хвосты и гривы, и выглядят они поэтому как бы крупнее обычных лошадей. Нередко они появляются вблизи аулов рыбаков, по крайней мере вблизи Караоя их видели не раз. Много в этих табунах молодых кобыл. Призывным ржанием они зовут к себе домашних жеребцов, подбегая к самой окраине аулов.

В эту дождливую ночь они опять появились за Караоем и увели за собой жеребца-иноходца охотника Мусы. Муса, как только обнаружил пропажу, вскочил на лошадь и умчался в степь на поиски. Но дикий табун был уже далеко – слишком поздно хватился охотник. Всю жизнь держал Муса охотничьих птиц, собак и быстроногих лошадей. Можно представить, как он переживал эту утрату, – даже занемог от огорчения. Переживал не только Муса, огорчились в ауле все: не раз жеребец Мусы брал первенство на районных и областных скачках. Старики решили: это еще одна божья кара, павшая на аул.

– Давно надо было его кастрировать… – все вздыхала его старуха. Наконец Мусе это надоело, и он вспылил: