Аннабель Питчер - Моя сестра живет на каминной полке Страница 14

Девятью орущими мальчишками. Дэниел не принимал участия в общей кутерьме. До меня это дошло, только когда я поднялся на ноги и судья свистнул в свисток. Дэниел стоял в одиночестве в центре поля и даже не радовался нашей победе.

Сунья выкрикивала мое имя и прижимала к губам свое кольцо. Я поискал глазами папу и тоже поцеловал свое кольцо. Сунья помахала мне и убежала, а воздушный шар у меня внутри раздулся еще больше, это было приятное ощущение – как будто лежишь на воде в нарукавниках или на матрасе и млеешь. Плечи у меня сами собой расправились, грудь выпятилась, и футболка с пауком вдруг стала мне впору.

Ко всем мальчишкам уже подошли их мамы и папы, и я на миг растерялся. Я по-прежнему улыбался во весь рот, но щеки вдруг заныли, губы одеревенели, а язык сделался сухим, как песок. Но я продолжал улыбаться, чтобы ничто не испортило этого мгновения. Даже папино рыганье, означавшее «нет», как теперь стало ясно. Джас с Лео расцепились (разумеется, они целовались) и помахали мне. И я рванул к ним. Джас трещала без умолку про то, какой я герой, даже круче, чем Уэйн Руни, а Лео протянул мне руку, и теперь-то я знал, что с ней делать.

– Неплохой удар для рыбки, – ухмыльнулся он.

А я ответил:

– Да уж получше, чем у ежа.

И он расхохотался, безо всякого притворства, как любят делать взрослые, и его смех отблескивал серебром из-за гвоздиков в губах и на языке.

Все вокруг таращились на розовые волосы Джас и зеленые шипы Лео, на их черную-пречерную одежду и белые-пребелые лица. Тогда я тоже стал разглядывать этих любопытных, в упор на них смотрел, пока они не отвернулись. А я показался себе грозным и храбрым, готовым даже сразиться с Зеленым гоблином из «Человека-паука», появись он сейчас на поле.

– До вечера, – сказала Джас.

– Ну, бывай, шкет. Пересечемся, – кивнул Лео.

И я остался один. Я раскрыл глаза широко-широко, чтобы во всех подробностях вобрать в себя лучший день моей жизни. Я видел свои перемазанные землей коленки, видел развевающиеся на ветру сетки ворот, видел опущенные плечи защитника, которого я обыграл. Все из-за меня! Я исподтишка улыбнулся льву в небе и – вот провалиться мне на этом месте! – услышал, как он рыкнул в ответ.

– Отменно сыграно, – сказал директор и сжал мне плечо. Потом потрепал меня по волосам и добавил: – Потрясающий гол!

Я был на седьмом небе и подумал, что большего счастья, наверно, просто не бывает. Но тут я вошел в раздевалку, и все ребята (кроме Дэниела) заулыбались и закричали наперебой: «Потрясный удар», «Отличная игра», «Не знал, что у тебя такая классная левая нога». Вратарь даже выкрикнул:

– Джейми Мэттьюз – лучший игрок матча!

Потому что благодаря моему голу все забыли про его ошибку и больше не говорили, что у него руки не из того места растут. Кое-кто поддержал вратаря, а Дэниел фыркнул и выскочил из раздевалки. Я решил, что он пошел домой, но, когда его кулак влепился в мою физиономию, понял, что ошибся.

Это случилось на тихой дороге, шагах в восьмистах от школы. Вокруг не было ни души. Должно быть, Дэниел дождался меня у раздевалки и пошел следом. А я и не слышал, как он крадется за мной, потому что мысленно разговаривал с мамой – рассказывал про игру и утешал: «Не плачь, мам. Вот увидишь, в следующий раз мистер Уокер тебя отпустит».

Кто-то хлопнул меня по плечу, я обернулся и увидел кулак. От удара у меня искры из глаз посыпались. Я схватился за голову руками, но получил удар ногой в живот и упал на землю. Удары посыпались один за другим – по ногам, по рукам, по ребрам. Во рту появился какой-то металлический привкус – кровь, что ли?

Я перевернулся, чтобы прикрыть живот, и Дэниел стал молотить меня по спине. Потом вцепился в волосы и принялся их драть. Весь тротуар забрызгало кровью.

– Это тебе за то, что мне попало от директора! – орал он мне в ухо.

Я силился ответить, но во рту у меня было полным-полно крови и каких-то ошметков. И еще что-то твердое, наверное, зуб.

А Дэниел орал:

– Ты урод! Тебя все ненавидят! Один гол ничего не меняет!

Я затих, слушал все это, пока он не прошипел:

– Вали назад в Лондон и свою черномазую с собой забирай.

Это слово меня почему-то здорово разозлило, и я попробовал подняться, но тело не слушалось.

Напоследок Дэниел изо всей силы наступил мне на руку и убежал. Я лежал на тротуаре и смотрел, как его кроссовки скрываются за поворотом. Все тело ломило, в голове стучало, сил никаких не было. Я прикрыл глаза и постарался просто дышать. Вдох-выдох, вдох-выдох… Должно быть, я заснул. Потому что, когда очухался, уже стемнело, призраками стояли горы, и на фоне желтовато-сливочной луны черными ветками щетинились деревья.

Еле передвигая ноги, я побрел домой. Во дворе пусто, никаких машин – ни спасательных, с мигалками, ни маминой. Я понятия не имел, который час, знал только, что поздно и что папа наверняка уже волнуется и обрывает телефоны.

Открыл входную дверь. Сейчас, конечно, Джас кубарем слетит вниз по лестнице, папа закричит: «Где тебя черти носили?»

…В холле было тихо. Тусклый свет пробивался из-под двери гостиной, я потащился туда, каждый шаг отдавался в теле жгучей болью. Папа храпел на диване с раскрытым на коленях альбомом. В свете телевизора отблескивала фотография Розы – в цветастом платье, в кофте и в туфлях с пряжками. Я долго смотрел на папу. Я был весь в синяках, глаз заплыл и почти не открывался, но я чувствовал себя по-настоящему невидимым.

И никаких особых сверхспособностей не понадобилось.

По телику шла та самая реклама. Крупнейший в Британии конкурс талантов. Целая толпа детей со счастливыми, сияющими лицами отплясывала в полной тишине (у телика был выключен звук), а в зале сидели и хлопали их мамы и папы. И когда на экране появился номер телефона и закружились слова Позвоните нам и измените свою жизнь, я схватил ручку и накорябал номер на ладони израненной руки.

10

Оказывается, я не так уж долго провалялся тогда на дороге. Сейчас так рано темнеет, не поймешь, который час. А было всего половина седьмого, когда я выключил телик, оставил папу спать в гостиной и поплелся к себе. Роджер тут же соскочил с подоконника, заходил вокруг ног, прижимаясь к синякам теплой шерсткой. Хоть кто-то мне рад. Хоть кто-то счастлив, что я добрался до дому живой. Мне вдруг представилось, как Роджер набирает лапой 999 и, поводя усами, сообщает, что я пропал. Я улыбнулся… Вы не поверите, до чего больно улыбаться, когда у вас здоровенный фингал под глазом.

Джас появилась в двадцать минут одиннадцатого. Тихонько скрипнув петлями, медленно открылась входная дверь – Джас хотела проскользнуть незаметно. Я скрестил пальцы на удачу. Раздался топот, а потом крик. Я залез с головой под одеяло и громко-громко замычал с закрытым ртом. Папа, похоже, опять напился.

Он все твердил и твердил:

– Где ты была? Где ты была?

А Джас оправдывалась:

– Просто гуляла с подружками.

Врала, конечно. Но я ее не осуждал за то, что она помалкивает насчет Лео. Вряд ли бы папе пришлось по душе, что Джас завела приятеля, да еще с зелеными волосами.

– А почему не позвонила? – заорал папа.

Я так и слышал, что именно Джас хочется ответить. Буквально видел, как эти слова промелькнули у нее в голове. Но она только пробормотала:

– В следующий раз позвоню.

А папа как рявкнет:

– Не будет никакого следующего раза!

– Что? – спросила Джас.

– Ты наказана.

Это было до того глупо, что я бы расхохотался, если бы не старался поменьше шевелить лицом – уж очень оно болело. Папа давным-давно перестал о нас заботиться. Он не готовил нам еду, не расспрашивал про школу, не делал никаких замечаний. И теперь уж поздно начинать. У Джас, наверное, была такая же реакция, потому что папа приказал:

– И убери эту идиотскую ухмылку с физиономии!

А она крикнула:

– Ты не можешь меня наказывать!

– Еще как могу, если ведешь себя, как маленькая!

А Джас в ответ:

– Я в сто раз взрослее тебя.

– Чушь собачья.

– Никакая не чушь… – Это я шепнул Роджеру. Он замурлыкал, и его усы пощекотали мне губы.

Кот свернулся у меня под боком, как теплая меховая грелка.

Наступила тишина, которая чуть не лопалась от всего того, что Джас наверняка боялась выговорить.

Когда мы с Люком Брэнстоном целых четыре дня были друзьями, мы смотрели один старый ужастик под названием «Кэндимэн», про одного парня с крюком вместо руки. Он появляется, если встать перед зеркалом и пять раз подряд повторить его имя. И после того мне все хотелось попробовать, только страшновато было. Иногда, когда чищу зубы, я произношу вслух: «Кэндимэн-Кэндимэн-Кэндимэн-Кэндимэн-Кэнди…» Но никогда не договариваю. На всякий случай.

С папой точно так же. Никто никогда ничего не говорит про его пьянство. Джас ничего не говорит мне, я ничего не говорю ей, и мы оба ничего не говорим папе. Страшно очень. Даже не знаю, что может случиться, если мы вслух произнесем это слово – ПЬЯНИЦА.