Вирджиния Клео Эндрюс - Лепестки на ветру Страница 14

Она широко распахнула глаза, увидев крошечных фарфоровых человечков и их фарфорового ребеночка, которого она особенно любила, украденных мною из огромного сказочного кукольного дома, с которым она все время играла на чердаке. Из всего дома я взяла только кроватку.

– Мистер и миссис Паркинс и детка Клара! – выдохнула Кэрри со слезами счастья в больших голубых глазах. – Откуда они взялись, Кэти?

– Ты знаешь откуда.

Она посмотрела на меня, обеими руками держа коробку с хрупкими куколками, покоящимися в вате, и деревянной кроваткой ручной работы – бесценное сокровище, прабабушкино наследство.

– Кэти, где мама?

О господи! Именно на этот вопрос мне меньше всего хотелось отвечать.

– Кэрри, ты же знаешь, мы решили говорить всем, что наши родители оба умерли.

– Мама умерла?

– Нет, но мы делаем вид, что да.

– Почему?

И я опять должна была объяснять Кэрри, что мы никому не должны говорить, кто мы на самом деле и что наша мама жива, а не то опять окажемся на чердаке. Она сидела на полу рядом со своей новой шкатулкой, держа на коленях коробочку с куклами, и смотрела на меня огромными, ничего не понимающими глазами.

– Я имею в виду, Кэрри, ты не должна упоминать о другой семье, кроме Криса, меня, доктора Пола и Хенни. Понимаешь?

Она кивнула, но, судя по скривившимся губам, по выражению лица, не поняла. Она все еще хотела к маме!

И вот настал ужасный день, когда мы повезли Кэрри за десять миль от границы Клермонта поступать в умопомрачительную частную школу для дочек богачей. Школа занимала огромное белое здание с портиком и колоннами, а табличка у входной двери гласила: «Основано в 1824 году».

В теплом и уютном кабинете нас приняла наследница основателя школы, мисс Эмили Дин Дьюхерст, статная красивая женщина с гладкими седыми волосами и лицом без единой морщинки.

– Она прелестный ребенок, доктор Шеффилд. Разумеется, мы сделаем все для того, чтобы учиться здесь ей было удобно и хорошо.

Я наклонилась обнять дрожащую Кэрри и прошептала:

– Держись, постарайся, чтобы тебе здесь понравилось. Не скучай. Каждый уик-энд мы будем забирать тебя домой. Ладно?

Она выдавила из себя улыбку и тихо пробормотала:

– Я постараюсь.

Нелегко было уезжать, оставив Кэрри в этом роскошном белом здании колониального стиля.

А на следующий день пришло время и Крису собираться в колледж. Я с болью смотрела, как он пакует вещи, и молчала. Я не могла говорить, и мы боялись взглянуть друг на друга.

Его колледж был еще дальше, в тридцати милях от города. Дома университетского городка были из розового кирпича, но опять с обязательными белыми колоннами. Поняв, что мы хотим остаться наедине, Пол удалился под каким-то довольно неуклюжим предлогом, сказав, что хочет посмотреть сад. Мы с Крисом уединились в нише окна-фонаря. Мимо постоянно пробегали молодые люди, бросая на нас любопытные взгляды. Мне хотелось обнять его, прижаться щекой к его щеке. Мне хотелось, чтобы это стало нашим прощанием с любовью, чтобы мы наконец поняли: она ушла навсегда, по крайней мере ушло навсегда то, что было в ней неправильным.

– Крис, – запинаясь, чуть не плача, заговорила я, – что я буду делать без тебя?

Его голубые глаза меняли цвет, как в калейдоскопе, отражая смену чувств.

– Кэти, ничего уже нельзя изменить, – отрывисто прошептал он, схватив меня за руки. – И когда мы встретимся опять, мы почувствуем то же самое. Я люблю тебя. И всегда буду любить, хорошо это или плохо, я ничего не могу с этим поделать. Я буду заниматься, как зверь, чтобы не оставалось времени думать о тебе, скучать и гадать, что происходит в твоей жизни.

– И станешь самым молодым выпускником медицинского колледжа в истории человечества, – поддразнила я, хотя голос мой был так же отрывист, как и его. – Оставь для меня немножко любви и спрячь ее поглубже в твоем сердце, а я спрячу свою любовь к тебе. Мы не должны повторять ошибки своих родителей.

Он тяжело вздохнул и опустил голову, уставившись в пол у себя под ногами; а может быть, глядя на мои ноги на высоких каблуках, которые мне очень шли.

– Береги себя.

– Конечно. И ты береги себя. Не занимайся слишком много, не отказывай себе в развлечениях и пиши мне не реже раза в день. Я думаю, мы не будем накручивать телефонные счета.

– Кэти, ты ужасно красива. Может быть, слишком красива. Я смотрю на тебя и вижу нашу мать: в наклоне головы, в том, как ты складываешь руки. Не слишком очаровывай нашего доктора. Я имею в виду, он, в конце концов, мужчина. У него нет жены, и ты будешь жить с ним под одной крышей. – Он поднял на меня вдруг потемневшие глаза. – Не делай глупостей, чтобы заглушить любовь ко мне. Вот что я хочу сказать.

– Обещаю вести себя хорошо.

Но как могла я твердо обещать это, если именно он пробудил во мне те первобытные стремления, которые надо было сдерживать, пока я не стану достаточно взрослой, чтобы управлять ими? И теперь я хотела их удовлетворить, хотела быть любимой кем-нибудь, кого я полюблю.

– Пол отличный парень, – напряженно произнес Крис. – Я очень люблю его. И Кэрри любит его. А ты, Кэти?

– Я тоже люблю его, как ты и Кэрри. Я ему благодарна. В этом нет ничего плохого.

– Он не пытался делать ничего такого?

– Нет. Он порядочный, честный.

– Я вижу, как он смотрит на тебя, Кэти. А ты так юна, так прекрасна и так… жаждешь. – Он замолчал и покраснел, виновато оглянувшись. – Мне неловко тебя спрашивать, он ведь так много сделал для нас, но до сих пор иногда я думаю, что он принял нас только потому… ну, только из-за тебя. Потому что он захотел тебя!

– Крис, он на двадцать пять лет старше. Как ты можешь так думать?

Крис облегченно вздохнул.

– Ты права, – сказал он. – Ты его воспитанница, и ты слишком мала. Должно быть, в его больницах множество красоток, которые счастливы провести с ним время. И ты в полной безопасности.

Улыбнувшись, он легко обнял меня и прижал свои губы к моим. Короткий, нежный поцелуй «прощай-ненадолго».

– Прости меня за рождественскую ночь.

Когда я повернулась, чтобы уйти, мое сердце было разбито. Как я буду жить без него? Вот что еще она сделала с нами: заставила полюбить друг друга слишком сильно и такой любовью, какой мы не должны были любить друг друга. Это она виновата, во всем виновата она! Все плохое в нашей жизни пошло от нее!

– Не переутомляйся, Крис, не то скоро тебе придется надеть очки!

Он усмехнулся, обещал и помахал рукой, прощаясь. Почему-то никто из нас не мог произнести «до свидания». И я почти убежала со слезами на глазах через длинный-длинный холл к выходу, на яркий солнечный свет. Страшно подавленная, я рухнула на сиденье белой машины Пола и всхлипнула, совсем как Кэрри.

Вдруг ниоткуда появился Пол и занял место за рулем. Включил зажигание, развернулся и снова выехал на шоссе. Он не заметил моих покрасневших глаз и скомканного носового платка, который я зажала в кулаке, потому что слезы были близко. Он не спросил, почему я так тихо сижу, хотя обычно я ерзала, вертелась и болтала чепуху, только чтобы не слушать тишину. Тишину, молчание. Слушать, как падают пылинки, прислушиваться к скрипам в доме. Мрачные воспоминания о чердаке.

Сильные, ухоженные руки Пола вели машину искусно и без напряжения; сам он, казалось, совершенно расслабился. Я изучала эти руки: посмотрев мужчине в глаза, я тотчас обращаю внимание на его руки. Потом перевела взгляд на его ноги. Синие трикотажные брюки плотно, может быть, слишком плотно облегали его сильные красивые бедра. Я забыла о печали, унынии и ощутила прилив чувственности.

По обочинам широкой черной дороги росли гигантские деревья, старые, толстые, с искривленными сучьями.

– Магнолии, – сказал Пол. – Жаль, что сейчас они не цветут, впрочем, наши зимы коротки. Скоро зацветут. Запомни только одно: никогда не дотрагивайся до цветка магнолии и не дыши на него, не то он съежится и умрет.

Он с усмешкой посмотрел на меня, так что я не поняла, правду он говорит или нет.

– Пока ты, твои сестра и брат не пришли ко мне, я боялся поворачивать на свою улицу, так я был одинок. Теперь я еду домой с радостью. Благодарю тебя, Кэти, за то, что ты восток и север превратила в юг.

Приехав домой, Пол направился на прием, а я к себе наверх, в надежде справиться с одиночеством упражнениями у стенки. Пол не пришел домой к обеду, и от этого мне стало еще хуже. Не появился он и после обеда, так что я рано легла спать. Совсем одна. Я была совсем одна. Кэрри уехала. Моя опора Кристофер Долл тоже уехал. Впервые в жизни мы будем спать под разными крышами. Я скучала по Кэрри. Мне было плохо, страшно. Мне нужен был хоть кто-нибудь! Безмолвие дома и глубокая ночная тьма подавляли меня, хотелось плакать. (Одна, одна, совсем одна, и никому ты не нужна.) Я подумала, не поесть ли мне, и пожалела, что ничего нет под рукой. Потом вспомнила о горячем молоке: считается, что оно помогает заснуть, а заснуть – это то, что было мне сейчас необходимо.