Майкл Каннингем - Дикий лебедь и другие сказки Страница 14

А еще это селфи от Бет, полученное меньше часа назад, – они с Дэном, ее мужем, сидя в обычный будний вечер (ребенок, должно быть, уже спал) у себя на кухне, улыбались, щека к щеке, в айфон Бет; подписан снимок был совсем коротко: «Ц.»

Никто не просил ее ничего присылать без всякого повода, в этот самый обыкновенный вечер. Она сделала это не потому, что иначе огорчила бы родителей. Ей просто хотелось показаться с мужем отцу и матери, дать им знать, где она сейчас и с кем. Похоже, это важно для нее, их младшей, мастерице огрызнуться и сказать что-нибудь поперек. Ей двадцать четыре, она, очевидно, счастлива замужем (пожалуйста, Бет, оставайся счастливой, даже если замужем не останешься); она не хочет терять из виду родителей и теряться из их поля зрения. Она знает, что впереди у нее много очень разных вечеров, и коль скоро не от нее зависит, от каких ждать радости, а от каких горя, почему бы не поделиться одним из моментов нынешнего, когда она молода и полна жизни, когда они с Дэном (очкариком с короткой щетиной на лице, по уши влюбленным в молодую жену) уложили ребенка и вместе готовят ужин в своей тесной квартирке в Нью-Хейвене.

Счастливые концы. Их так много, что все не пересчитать.

Они вдвоем сидят на диване, в камине горит огонь. «Пора спать», – говорит жена, и он соглашается, что, правда, пора, но давай через несколько минут, когда догорит и погаснет огонь.

Она встает с дивана и подходит к камину поворошить угли. Пошевелив кочергой, она видит – и готова в этом поклясться… видит среди угасающих огоньков нечто маленькое и живое, крошечный круглый сгусток чего-то, чему она не находит иного названья, чем жизнь. Мигом позже это нечто вспыхивает и сгорает язычком пламени.

Она не спрашивает, видел ли он то, что видела она. Но между ними давно установилась телепатическая связь, и ее хватает, чтобы он ответил: «Да», не имея ни малейшего представления, с чем соглашается.

Чудовища

Чудовище вы точно встречали. Он стоял перед вами в очереди в круглосуточном магазине, чтобы расплатиться за сигареты и вяленые мясные палочки, заигрывая попутно с недовольного вида кассиршей родом с Ямайки. Сидел напротив вас в идущем в Бруклин вагоне метро маршрута «G», ссутулясь и выставив напоказ сплошь покрытые татуировками жилистые руки. Под крэком и коксом, до противного веселый, устраивал вечеринку «для своих», куда вас уговорила пойти подруга и куда вы пошли, потому что еще не готовы перейти в категорию девушек, которые на такие вечеринки больше не ходят.

Возможно, вы даже предлагали ему себя.

Потому, что вам осточертели парни, которые, прежде чем лечь с вами в постель (они ровно так и выражаются: «лечь в постель»), хотят получше вас узнать, которые виновато интересуются, не рано ли они кончили, которые назавтра звонят и говорят, как им с вами было здорово.

Или потому, что вас начинает тревожить, что близится отправление того самого поезда; что, хотя вы сами по доброй воле выбрали для себя другой состав, имеющий назначением замужество и материнство, тот самый поезд отвезет своих пассажиров в края зеленеющих лужаек, откуда мало кто возвращается; что те немногие, кто попытается из тех краев вернуться, обнаружат, что за их тамошних двадцать лет здесь дома минуло каких-то несколько дней и теперь им дико и неуютно оказаться на вечеринке, на которой еще накануне они чувствовали бы себя как рыбы в воде.

Или потому, что верите, по-настоящему верите, что способны загладить ущерб, нанесенный кем-то другим нервному сухощавому красавцу с сигаретами и мясными палочками, угрюмому юноше из подземки, бойкому бесстыдному краснобаю, у которого, на кого бы он ни смотрел, во взгляде читается вопрос: Ты тупой или мудак? – он просто не представляет, что на свете бывают люди, не относящиеся ни к той, ни к другой категории.

Красавица была старшей из трех сестер. Когда отец, собираясь по делам в город, спросил дочерей, каких гостинцев им привезти, две младшие сказали, что хотят шелковые чулки, нижние юбки, кружева и ленты.

А Красавица попросила привезти ей одну-единственную розу – такую же, какую запросто можно было срезать с любого из полудюжины кустов в пяти шагах от их дома.

Этим она хотела сказать: привезите мне из дальних краев то, что я легко добыла бы себе и здесь. Сокровище я прошу не из алчности, ведь откуда алчности взяться, когда я могу исполнить свое желание за пару минут с помощью простых садовых ножниц. Мне важнее, что вы не забудете про гостинец, а не его цена; попросив о редкой и дорогой вещи, вместо знака внимания я получу лишь исполненное поручение.

Быть может, еще она хотела сказать: Неужели вы и вправду думаете, будто от нового платья или ленточки для волос будет какой-то прок? Неужели надеетесь, что они хотя бы на йоту исправят еще не совсем безнадежных мужчин, которых в нашей деревне и с десяток едва наберется? Или дадут мне хоть крошечный шанс не выйти в конце концов замуж за мясника Клода или за сухорукого Анри? Вы в самом деле думаете, будто юбка может быть средством от безысходности?

Я лучше попрошу розу.

Отец всего этого не понимал. Скромность желания Красавицы удивила и огорчила его. Он долго откладывал деньги на эту поездку: наконец-то нашелся потенциальный покупатель на доильный аппарат придуманной им принципиально новой конструкции; в кои-то веки у него назначена деловая встреча. Он лелеял мысль возвратиться из рабочей поездки навьюченным подарками, что твой раджа.

А больше ты, Красавица, ничего не хочешь?

Ничего.

Точно ничего? А то еще расстроишься, глядя как Шери с Мэделин примеряют обновки.

Нет. Мне не нужно ничего, кроме розы.

Бессмысленно было объяснять отцу, что просьбы Шери и Мэделин бестолковы, что они от силы пару раз наденут свои новые платья и ленты на деревенские танцы, а потом, прикованные к дому хозяйством и детьми, сложат их в комод, чтобы время от времени доставать и разглядывать с тоскою и сожалением; в конце концов, шелка и лен так поест моль, что их останется только выбросить.

А с Красавицы довольно и одной розы. Своим острым и трезвым, не в пример сестрицам, умом она понимала: нет смысла приобретать что-то, чего у нее еще нет, ведь все ее будущее отчетливо и бесповоротно прочитывалось на щедро унавоженных улицах деревни, в похабных ухмылках молодого трубочиста и в заискивающем молчании мельникова подручного.

Отлично. Она хотела розу. Розу она и получит.

На обратной дороге из города (деловая встреча прошла у него не лучшим образом) отец остановился у цветущего сада, посреди которого возвышался замок. Розу для Красавицы надо было сорвать не слишком далеко от деревни, иначе до дому он довез бы только стебель с жалкими увядшими листочками.

Недовольно ворча и сетуя про себя на упрямую скромность дочери (и радуясь при этом, что, в отличие от сестер, она не ввела его в расходы, денег на которые у него, вопреки ожиданиям, не образовалось), он сорвал розу с особенно пышного куста. Одну розу из многих тысяч.

Но он неправильно выбрал замок. И розовый куст – тоже.

На отца налетел чудовище. Он был больше восьми футов ростом и походил на помесь волка со львом, глаза кровожадно сверкали, мохнатые лапы были толще, чем отцова талия. Одетый в рубашку с жабо и камзол, от этого он выглядел только еще страшнее.

Чудовище объявил отцу, что похищение розы карается смертной казнью. И занес над ним лапу с когтями, похожими на букет из кинжалов, совсем уже собравшись содрать бедняге лицо с черепа.

Умоляю, сэр! Я сорвал этот цветок для своей дочери!

И все равно ты его украл.

Представьте себе его голос – похоже звучит газонокосилка, наехав на гравий. При этом лучше не думать о том, сколь зловонно было его дыханье.

Она у меня самая очаровательная и самая невинная девушка на свете. Я предлагал купить все что ей будет угодно, но она не хотела ничего, кроме розы.

Чудовище ненадолго задумался.

То есть могла получить что угодно, а попросила розу?

Она необыкновенная девушка. Я люблю ее, как себя самого.

Чудовище опустил занесенную лапу и засунул ее глубоко в карман камзола, словно опасался, как бы она самостоятельно, помимо его воли не натворила бед.

Раз так, езжай домой. Попрощайся с дочерью. Отдай ей цветок. А потом возвращайся принять заслуженное наказание.

Все так и сделаю.

Если завтра к этому времени не вернешься, я найду, где ты живешь, и убью сначала твоих дочерей, а потом тебя.

Сказав это, чудовище повернулся и ногами, огромными и сильными, как у бизона, зашагал к замку. Отец, зажав в руке розу, взобрался на лошадь и пустился в путь.

Дома он рассказал дочерям, что́ с ним приключилось в поездке, и добавил, что завтра на заре поедет в замок, где чудовище живьем сдерет с него кожу.