Лия Флеминг - Девушка под сенью оливы Страница 14

– Простите! Я не хотела вас обидеть! – негромко проронила Джоан и ласково обняла ее за плечи. – Давайте быстро обсудим план наших занятий, а потом пойдем в город. Лучше заниматься у вас на вилле. Там нам никто не помешает. А вам мой дружеский совет: не раскисайте по пустякам. Если вы хотите жить настоящей жизнью, то придется проявить твердость характера. Иначе никак!

Пенни слабо улыбнулась в ответ. Она понимала, что Джоан хочет утешить ее. Как же она сейчас завидовала этой девушке, ее свободе, ее знаниям, ее образу жизни. Она тоже должна воспользоваться каждой драгоценной минутой времени, отпущенного ей для учебы. Ведь она всю жизнь мечтала об этом. Кто знает, быть может, такой шанс ей уже никогда не выпадет вторично.

Занятия с Джоан стали для Пенни самым лучшим временем дня. Эффи даже стала ревновать сестру к ее урокам. У Пенни больше не было времени на прогулки к морскому побережью или на совместные походы по магазинам. Каждую минуту своего свободного времени она тратила на учебу. Очень скоро она стала почти своей в шумной студенческой среде. Она с удовольствием пила вместе с сокурсниками кофе и увлеченно слушала их научные споры. Окутанные клубами табачного дыма, они разгорячено спорили обо всем на свете, пытаясь разобраться во всех сложностях современного мира, а потом с энтузиазмом принимались обсуждать предстоящую экзаменационную сессию и экспедиции в поле. Мир вокруг них стремительно терял состояние равновесия, с каждым днем обстановка делалась все более напряженной, а они были по-прежнему увлечены своей наукой и азартно строили планы на будущее. Новости и в самом деле были тревожными. Английские газеты, сообщавшие о попытках Чемберлена нащупать общую почву в переговорах с Гитлером, передавались из рук в руки и зачитывались до дыр. Велись разговоры о том, что такое политика умиротворения, и о том, что фашизм набирает силу и в Греции. Пенни вспомнила сцены уличной демонстрации на окраине Афин, как чернорубашечники, словно звери, набрасывались на всех недовольных прохожих. А что, если так будет продолжаться и впредь? Более того, что, если это станет нормой жизни? Она тоже начала проявлять повышенный интерес к политическим спорам и даже сама стала заглядывать в газеты. Часто она исподтишка рассматривала лица своих однокурсников и преподавателей и пыталась представить себе, что станет со всеми этими людьми, если начнется война.

Брюс неоднократно приглашал ее на теннис, вызывался проводить домой, чтобы засвидетельствовать свое почтение Уолтеру и Эвадне, но, странным образом, в памяти Пенни тут же всплывали слова Джоан. Брюс был для нее слишком взрослым, слишком опытным мужчиной. При первой их встрече он не показался ей таким жгучим брюнетом, она запомнила его менее загорелым и не таким раскрепощенным. И все же он был очень привлекателен. Обветренное лицо, красивые черты, словно высеченные из камня. В кафе он всегда вел себя чересчур шумно и часто приходил уже немного навеселе. Но в спорах принимал самое активное участие: его реакция была мгновенной, он много и охотно шутил, но не все его шутки были вполне понятны Пенни. Потом он вдруг исчезал, уходил в горы на раскопки с очередной экспедицией. О, как она завидовала всем студентам, направлявшимся в такие экспедиции! Но Эвадна и слушать не хотела о том, чтобы отпустить ее в поле.

– Вот что, сестричка! Факты – упрямая вещь, а они таковы: тебе пора возвращаться домой. К Рождеству нам надо быть дома. Впрочем, мне не хочется пропустить рождественский бал в нашем посольстве. А потому надо подумать и о том, в чем на этом балу появишься ты…

Разговоры о бальных туалетах увели Эффи в сторону от темы возвращения домой, но Пенни понимала: счетчик включен и время пошло.

Последнее время Эвадна пребывала в постоянной суете: бесконечные походы по магазинам, нескончаемая череда встреч с приятельницами, все новые и новые развлечения. Чем ближе подступал тот день, когда должен был появиться на свет ее неродившийся ребенок, тем беспокойнее становилась ее жизнь. Такое чувство, словно Эффи металась в поисках забвения, старательно отгоняя прочь все воспоминания о том, что с ней произошло. Для Пенни же была нестерпима сама мысль о возвращении домой. Джоан так решительно вырвала ее из прежней великосветской круговерти, что почти поставила жирных крест на всех матримониальных планах мамы. Иногда наставница вообще откровенно провоцировала ее.

– А зачем твоя мать так старается поскорее выдать тебя замуж? Кому это нужно, тебе или ей?

Но Пенни нравилась эта несколько грубоватая прямолинейность, и она с жаром пыталась доказать своей новой подруге, что не совсем уж она и пропащая.

Конечно, мама нашла бы подругу Пенни просто ужасной. Один акцент чего стоит. Но Пенни речь Джоан нравилась в сто раз больше, чем пресные разговоры матери. С каждым днем Пенни находила все новые и новые достоинства в Джоан и все больше прикипала к ней душой и сердцем. Она так многому научилась у Джоан! Как правильно и по-научному интерпретировать живописные полотна и скульптуры, как конспектировать учебники, как писать доклады, как экономно жить, располагая минимальными средствами и покупая необходимое либо на базарах, либо со скидками в магазинах. Рядом с Джоан жизнь всегда казалась Пенни такой интересной и осмысленной.

Однажды в разговоре с сестрой Пенни попыталась объяснить ей, почему не хочет дебютировать в свете. Но та лишь беззаботно отмахнулась от всех ее доводов:

– Если я прошла через все это, то и с тобой ничего не случится! А что здесь плохого? Зато в награду я получила своего дорогого Уолтера! Он вырвал меня из маминых клещей, что совсем даже неплохо! Так что выше голову, сестричка, и вперед!

Впрочем, сама Эвадна тоже не очень сильно рвалась домой. Рождественские праздники сулили немало развлечений и здесь, в Афинах. Бесконечная череда приемов, балов, вечеринок.

На одном из таких приемов, устроенных общиной англиканской церкви Святого Павла, Пенни вдруг почувствовала неприятную сухость в горле, а еще страшную головную боль. Внезапно все поплыло у нее перед глазами. Ее быстро отвезли домой и уложили в постель. Состояние было столь ужасным, что она не могла оторвать голову от подушки. Следом, буквально в считаные часы, свалился Уолтер, а за ним и Эвадна. Врач констатировал у всех троих сильнейший грипп. Ни о каком возвращении домой в таком состоянии не могло быть и речи. Рождество было бесповоротно испорчено.

Пока все трое валялись полуживыми-полумертвыми в своих постелях, желая себе скорейшей смерти, чтобы избавиться от невыносимых мучений, Джоан старательно снабжала их дворецкого провизией. А сам Каллиоп все время готовил болящим свежий сок, чтобы хоть как-то поддержать их силы. Никто из многочисленных приятелей не рисковал навещать виллу «Артемзия», боясь заразы. Единственное исключение составлял Брюс. Накануне Рождества он отправлялся в очередную экспедицию на север страны, но не забыл поздравить Пенни с наступающим Рождеством. Прислал ей цветы и открытку, в которой пообещал сводить в новом году на праздник Водосвятия. Приятный сюрприз! Получив такое заманчивое приглашение, Пенни приободрилась, и процесс выздоровления значительно ускорился. Есть ведь ради чего стараться! Брюс приглашает ее на самое настоящее свидание. Так, может, она ему не совсем безразлична?

Из Англии шли гневные телеграммы, в которых мама метала громы и молнии. Дочь расстроила все ее планы, а потому ей приказывалось незамедлительно возвращаться домой. Самолетом, поездом или пароходом! Чем угодно. Их уже ждут в Лондоне, остались крайние сроки для того, чтобы заказать туалеты к предстоящему сезону. Иначе Пенни придется дебютировать в прошлогоднем платье с оборками из органзы.

Но Пенни даже не удосужилась ответить на грозное послание матери. Оно ее ни капельки не взволновало. Впервые в жизни она преисполнилась решимостью не подчиниться строгим окрикам из Стокенкорта. С какой стати она должна ехать сейчас домой, когда в Афинах ее ждет столько всего интересного? Только бы вот побыстрее оправиться от этого дурацкого гриппа. Так тяжело целыми днями валяться в постели без дела. И ничего не хочется, ни есть, ни пить, только спать, спать и спать.

Но вот наступил и праздник Крещения. При виде огромной толпы, собравшейся возле старой бухты в Пиргосе, Пенни почувствовала слабость. Ноги ее моментально стали ватными, спина покрылась потом, а на лбу выступила испарина, но усилием воли она постаралась скрыть свое состояние от спутников. Собственно, она впервые вышла на люди после столь тяжелой и продолжительной болезни. Последствия гриппа все еще давали о себе знать: кружилась голова, продолжалась ноющая боль в суставах. Но Пенни понимала, что времени в запасе у нее осталось всего ничего, а ей так хотелось все успеть и все увидеть собственными глазами. За последние месяцы она научилась самостоятельно распоряжаться временем, заполняя все дни только тем, что она считала по-настоящему интересным и нужным. Ничего в угоду другим. И после такой свободы вернуться в стойло Стокенкорта? Ни за что!