Джон Ирвинг - Правила виноделов Страница 15

– Ну как? – агрессивно осведомилась миссис Санта-Клаус. – Что же вы нам посоветуете, доктор?

Женщина под простыней, как бы торопя ответ, потянула Кедра к себе; лоб ее был липким от пота.

– Вы не понимаете, что делаете, – сказал доктор Кедр миссис Санта-Клаус.

– По крайней мере, я хоть что-то делаю, – со спокойной враждебностью произнесла старушка. – Если вы умеете лучше, почему не делаете? – спросила она. – Если и правда умеете, почему бы вам не научить меня?

Женщина под простыней все еще была не в себе, но силы уже возвращались к ней. Она села и стала себя ощупывать; почувствовала руками свое платье и окончательно осознала происходящее.

– Пожалуйста, выслушайте меня, – обратился к ней доктор Кедр. – Если у вас будет температура или сильное кровотечение, немедленно идите в больницу. Немедленно.

– Я думала, вы меня пришли консультировать, – вмешалась миссис Санта-Клаус. – Мне-то что вы посоветуете?

Кедр не слышал ее. Вернулся в приемную и велел матери с девочкой идти с ним. Но мать все волновалась из-за денег.

– Верни им деньги! – распорядилась миссис Санта-Клаус.

– Задаток не возвращается, – упрямо повторил кассир.

– Верни им все, вместе с задатком! – гневно приказала старушка.

Она тоже вышла в приемную проследить, чтобы кассир вернул деньги. Затем повернулась к доктору Кедру и тронула его за плечо.

– Спросите у нее, кто отец, – сказала она.

– Меня это не касается, – отрезал Кедр.

– Верно, – согласилась старушка. – По крайней мере, в этом вы правы. А вы все-таки спросите. Любопытная история.

Кедр снова как не расслышал. Тогда миссис Санта-Клаус обратилась к матери с дочерью.

– Скажите ему, кто отец, – приказала она.

Дочь зашмыгала носом и стала тихонько поскуливать, но миссис Санта-Клаус смотрела только на мать.

– Рассказывай! – властно повторила она.

– Мой муж, – прошептала женщина и добавила, словно требовались какие-то пояснения: – Ее отец.

– Слышали? Ее отец! – Миссис Санта-Клаус взглянула на доктора Кедра. – Понятно?

– Да, понятно, благодарю вас, – сказал доктор Кедр и поддержал тринадцатилетнюю пациентку за плечи – та начала с закрытыми глазами оседать на пол.

– Та же история примерно с третью всех девочек-подростков, – саркастически проинформировала Кедра миссис Санта-Клаус. Тон у нее был такой, точно в этом случае виноват был именно он. – Каждая третья беременна от отца или брата. Изнасилование, – пояснила миссис Санта-Клаус. – Кровосмешение, понимаете?

– Да, благодарю вас, – повторил Кедр, увлекая девочку за собой и дернув за рукав мать, чтобы та поторапливалась.

– Делай дело или слезай с горшка! – крикнула им вслед миссис Санта-Клаус.

– Сраные коновалы! – вторил ей кассир. – Какой от вас толк!

Хор продолжал петь. Кедру почудилось, что он уловил слова «vom keinen Sturm erschrecket» – «не убоимся бури».

В пустой комнате, отделявшей хор от абортов, Кедр и мать с дочерью нос к носу столкнулись с той самой женщиной из-под простыни. Ее все еще шатало, взгляд блуждал, платье приклеилось к потной спине.

– Прошу вас, запомните! – воззвал к ней Кедр. – Если повысится температура, будет сильное кровотечение… – И тут он увидел женские трусики, приколотые к плечику платья. Этот знакомый эполет, видимо, служил эмблемой «Гаррисона-2», чем-то вроде ленточки за отвагу.

Судя по всему, женщина и не подозревала, что ее трусики находятся не там, где им положено. Кедру представилось, что Южный район наводнен шатающимися женщинами с трусиками на плече. Неустранимая метка, как та давняя буква «А», выжигаемая женщине на груди в пуританской Новой Англии.

– Подождите! – крикнул Кедр, схватив женщину за трусики.

Она явно не собиралась ждать, дернулась, пытаясь освободиться, английская булавка раскрылась и уколола Кедра в руку. Когда женщина ушла, он машинально сунул трусики в карман пиджака и забыл про них.

Он провел мать и дочь через переднюю комнату, обычно сотрясаемую хоровым пением, но сейчас у исполнителей был антракт, скрашенный кружкой пива. Худой лысый дирижер только-только уткнулся в шапку пены, как в комнате появился доктор Кедр с женщинами: дирижер поднял глаза; белая пена образовала пышные усы над верхней губой и сверкнула на кончике носа. Дирижер повернулся в сторону Кедра, воздел руку с пивной кружкой и возгласил тост. «Возблагодарим Господа! – выкрикнул он. – И впредь приходите на помощь заблудшим душам, док!»

– Данке шён, – дружно поддержал его хор.

Разумеется, не мог этот хор петь малеровские «Песни об умерших детях», но именно они тогда ему слышались.

«В других местах на земле, – запишет Уилбур Кедр уже в Сент-Облаке, – высоко ценится способность действовать без долгих размышлений, но оптимальным образом. Здесь, в приюте, времени на размышления наверняка будет больше».

После того случая он стал в Бостоне знаменитостью. Но долго это не могло продолжаться. Кедр привел мать с девочкой к себе в больницу. С его слов дежурный врач записал в журнале:

«Девочка тринадцати лет. Таз узкий. Мягкие ткани повреждены в ходе двух тяжелых досрочных родов, в результате чего образовались множественные рубцы. Это ее третья беременность, ставшая следствием изнасилования и инцеста. Показано кесарево сечение, которое, принимая во внимание физическое и психическое состояние ребенка (ибо она еще ребенок), представляет опасность для жизни. Ввиду вышеизложенного мною принято решение произвести аборт».{10}

– Вы это серьезно? – переспросил дежурный.

– Да, – кивнул Уилбур Кедр и, обращаясь к сестре-анестезиологу, добавил: – Приготовьте все для аборта.

Операция заняла не больше двадцати минут; искусное обращение Кедра с эфиром всегда вызывало зависть у его коллег. Он применил набор расширителей с дугласовыми наконечниками, а также две кюретки – среднего и малого размера. Разумеется, у девочки не было ни рубцов, ни поврежденных тканей. Это была ее первая, а не третья беременность, да и таз, невзирая на хрупкое телосложение, был не такой уж узкий. Эти вымышленные детали, коими Уилбур Кедр снабдил дежурного врача, должны были придать его отчету бо́льшую убедительность. В результате никто в Бостонском родильном доме ни разу не оспорил решения Кедра сделать этот аборт, никто никогда даже не упоминал о нем, но доктор Кедр почувствовал: что-то вокруг него изменилось.

Он заметил, как стихают разговоры при его появлении. Ощутил некую общую отчужденность; не то чтобы его намеренно избегали, но не стали никуда приглашать. Обедал он в одиночестве в соседней немецкой таверне, ел свиные ножки с кислой капустой. Однажды вечером выпил даже пива и вспомнил отца. Эта кружка пива стала в его жизни первой и последней.

В те годы жизнь Уилбура Кедра, казалось, была подчинена закону единственного раза: одна кружка пива, один половой акт, один аборт. Исключением был только эфир. Новость о появлении еще одного благодетеля, безопасного, в отличие от миссис Санта-Клаус, распространилась по Южному району с быстротой молнии.

Первой к нему обратилась высокая тощая женщина, с кошелкой и бельевой сумкой, подошла к нему, точно материализовалась из воздуха, когда он пил у тележки с фруктами свежеприготовленный апельсиновый сок.

– Он еще не дергается, – прошептала она на ухо Уилбуру Кедру. – Сколько это будет стоить? Не дергается, клянусь вам.

Они преследовали его повсюду. Просыпаясь среди ночи в Южном отделении, он каждый раз задавал будившему его коллеге один и тот же вопрос: «Разве сегодня моя очередь?» И получал столь же неизменный ответ: «Она говорит, что вы ее лечащий врач».

Как истинный уроженец штата Мэн, Уилбур Кедр раньше всегда смотрел людям прямо в глаза, теперь же все больше вниз или в сторону; собеседникам приходилось ловить его взгляд, в этом он больше не отличался от жителей мегаполиса. Вместе с каталогом хирургических инструментов он получил по почте экземпляр книги миссис У. X. Максуэлл «Женщина-врач – женщинам Америки»{11}. До конца 187… года миссис Максуэлл руководила гинекологической больницей в Нью-Йорке. «Автор основала эту больницу не только для беременных женщин, – писала миссис Максуэлл. – Она твердо убеждена, что ввиду немилосердного отношения общества к заблудшим и оступившимся эти несчастные должны иметь некое прибежище, приют, где могли бы беспрепятственно поразмыслить над своим горьким прошлым, навсегда с ним проститься и укрепить свою решимость более мудро поступать в будущем. Душа настоящего врача не бывает излишне милосердной!»

Разумеется, Уилбур Кедр сознавал, что Южный район изобилует примерами немилосердного отношения к заблудшим и что в глазах этих заблудших он и есть прибежище от суровой реальности.