Луиза Уолтерс - Чемодан миссис Синклер Страница 15

Отказываться было невежливо. Ян принес ей кусочек пирога. Они принялись есть. Он расспрашивал Дороти о разных людях. Кто та отталкивающего вида женщина в сером платье? Кто эти девушки, которые с откровенной неприязнью смотрят на Нину, Эгги и других работниц Земледельческой армии?

– Я спрашивал про ту толстую женщину с… как вы сказали… с частями?

– Немного не так. С челюстями. Не скажу, что я в восторге от нее. Еще одна любительница совать нос в чужие дела. Таких в мире полным-полно.

– Миссис Синклер, я правильно понял, что вам мало кто нравится?

– Это так заметно?

– Да. Думаю, заметно. Некоторые из этих людей могут оказаться милыми и дружелюбными… если отнестись к ним по-иному.

– Спасибо, я воздержусь от своих суждений. Я бы не сказала, что мне не нравятся люди. Вы не должны… пожалуйста, не думайте так обо мне. Просто я устала от всего этого.

– И все же мне невыносимо видеть вас настолько одинокой.

Дороти покраснела и стала разглядывать свои руки, лежавшие у нее на коленях. Командир эскадрильи извинился. Он поменял тему, заговорив о музыке и танцах. Оба игнорировали любопытные и завистливые взгляды односельчанок Дороти. Когда Ян ушел за чаем и пирожными, она вдруг подумала, что по числу неприязненных взглядов, бросаемых в ее сторону, она вполне может соперничать с девчонками из Земледельческой армии. Всех задевает несоответствие между ею и поляком. Замужняя женщина, не первой молодости, в мешковатом красном платье (чего-нибудь менее броского у нее не нашлось?), на весь вечер заграбастала себе обаятельного польского летчика. Это непорядок. Так быть не должно.

…а ее муж, бедняга Берт Синклер… Разве кто-нибудь посмеет упрекнуть его за то, что он сбежал? Она даже не смогла родить ему ребенка. Какому мужчине это понравится? Да что там ребенок! Она под конец их совместной жизни вообще перестала улыбаться мужу. Они хоть раз куда-нибудь ходили вместе? Не помните? Вот и я не помню. Высокомерная, заносчивая недотрога. Тут любой муж не выдержит. Ей с собственной персоной интереснее, чем с нами. Разве мы годимся ей в подруги? Она мнит себя намного выше. Кстати, вы знали, что она племянница покойной Джейн Франкмен? Они с Бертом и познакомились на похоронах Джейн. Говорят, с тех пор, как она вышла замуж, мать не желает с ней знаться… Нет, мать не умерла. Живет где-то на юге. Кажется, в Рединге? Или даже в Лондоне? Вроде, в Оксфорде… Как эта миссис Синклер с тоски не помрет? Постоянно торчать дома и возиться в корыте. Сомневаюсь, что прежде она была прачкой. Но так у нее хотя бы есть крыша над головой. Один Бог знает, что́ случится, если Берта объявят пропавшим без вести. Ее же вытряхнут из дома. И куда она пойдет? Друзей у нее здесь нет. Да и жива ли ее мать? Такие вещи только Господу ведомы. Нам это знать не дано…

Все это Ян Петриковски слышал, пока шел к столам с угощением. Их было много – сплетничающих женщин с челюстями (он знал другое английское слово, а это слышал впервые; надо будет запомнить). Женщин в чопорных платьях. Женщин, изо всех сил стремящихся вовлечь его в разговор.

Но он ускользнул от их внимания и вернулся к Дороти.

Она не успела понять, что́ происходит. Не успела возразить. Даже не притронулась к пирожному, как командир эскадрильи повел ее танцевать. Одной рукой поляк обнял ее за талию, другой – за плечо. Сначала слегка, осторожно, потом все крепче. И они танцевали, сосредоточенные друг на друге. Они двигались так, словно танцевали в пустом зале без музыки. Однако Дороти казалось, что целый мир сейчас смотрит на нее и оценивает каждое ее движение. Ей было все равно. Мир мог катиться ко всем чертям. Впервые за этот долгий год она позволила себе быть беззаботной. А музыка звучала и звучала – снаружи и в ее сердце. Дороти хотела, чтобы музыка не кончалась. Когда она смотрела на своего партнера, он улыбался и крепче обнимал ее за талию. Этот мужчина понимал ее и был к ней неравнодушен. Голова Дороти склонилась ему на плечо, а сама она погрузилась в танец. Ее тело оживало. Дороти узнавала давно забытые ощущения в животе, в кишечнике, в паху. Она не противилась им, а принимала с молчаливой благодарностью. В конце концов, она же взрослый человек.

Как-то очень скоро в зале погасили свет. Люди вставали и прощались. Парочки, держась за руки, готовились уйти. Кто-то был пьян, кто-то устало зевал. В воздухе плавал густой сигаретный дым, накрывая зал своей тяжелой пеленой. Повсюду слышались слова прощания. Командир эскадрильи молча смотрел, как Дороти подхватила сумочку и пошла разыскивать Эгги и Нину, чтобы ехать домой.

– Дот, мы пешком пойдем! – крикнула ей Нина.

В это время польский летчик – совсем молодой парень, которому от силы было лет восемнадцать, – притянул Нину к себе и поцеловал. Потом с хохотом отпустил. Нина шлепнула его по затылку. «Не тот ли это парень, на которого Нина положила глаз?» – подумала Дороти.

Эгги подтвердила: да, они пойдут пешком. Она тоже была с молодым человеком, который ей что-то шепнул. Эгги захихикала.

Стайка деревенских девиц – Дороти заметила среди них старшую внучку миссис Комптон – завопили:

– Шлюхи!

– Как вы думаете, мне стоит их отпустить? – Дороти взглянула на Яна.

– Они уже не дети, – пожал он плечами.

Дороти задумалась. Ян терпеливо ждал. Наконец она согласилась, чтобы девочки шли обратно пешком, но попросила их не задерживаться больше чем на час. Она будет их ждать и сварит им какао.

До дому ехали минут двадцать. Командир эскадрильи молчал, сосредоточившись на управлении машиной. Вечер был теплым. Ярко светила луна, и при неспешной езде можно было бы обойтись без фар. Дороти тоже молчала. Дорога была похожа на блестящую маслянистую реку. Ян вел машину уверенно, не позволяя себе лихачества. Этот человек привык все держать под контролем.

– Спасибо вам, командир, – сказала Дороти.

Она уже собралась открыть дверь и выйти, но рука Яна закрыла ручку.

– Вы все время обращаетесь ко мне только по званию. Но у меня есть имя. Меня зовут Ян. Да, я командую эскадрильей. Я офицер польских ВВС, однако я не только офицер и летчик. Я еще и человек. А этого человека зовут Ян. Мне хочется, чтобы вы называли меня по имени. Я не настаиваю. Просто предлагаю.

– Я понимаю, Ян. Спасибо вам за приятный вечер.

– Всего лишь приятный?

– Восхитительный. Было душно и шумно, но весело. Честное слово, мы с вами великолепно провели время.

– Это уже лучше. И вам спасибо за то, что согласились быть моей гостьей. К сожалению, кое-что омрачило ваш отдых. Как я понял, тем сплетницам вы не по нраву. Зато я наслаждался вашим обществом.

– Спасибо. Меня не волнует, что я кому-то не нравлюсь. В этом есть свои преимущества.

– Какие?

– Не нужно тратить время на общение с этими сплетницами. Моя жизнь принадлежит мне. Я понятно объясняю? Я вовсе не набиваюсь к ним в подруги. Меня вполне устраивает тихая жизнь в этом доме и общество моих девочек.

– Вы им как мать?

– Возможно.

– Они в восторге от вас.

– Во всяком случае, благодаря им я по утрам не залеживаюсь в постели.

– Значит, я правильно сказал. Вы для них – как мать.

– Ян, не сочтите меня невежливой, но…

– Вы устали?

– Да. Есть такое.

Ян открыл дверь, помог Дороти выйти, дошел с нею до двери дома и терпеливо ждал, пока она возилась с замком: тот открывался туго. Дороти сказала, что уже несколько месяцев мучается с замком. Ян пообещал в следующий раз привезти машинное масло. Темная, теплая кухня пахла хлебом, чистым бельем и слегка рыбой. Запахи поразили Дороти, словно она заметила их в первый раз. Она вдруг поняла, насколько это ее дом. Он был не только крышей над головой, но и ее жизнью. Основательно построенный из красного кирпича, с квадратными комнатами, умело оштукатуренными стенами и высокими потолками. Ей казалось, что она предала этот дом, проведя так много времени где-то в другом месте. Стоя на кухне, она чувствовала себя чужой. Она заново вслушивалась в тиканье часов на камине. Заново знакомилась со своим домом.

Как только командир…

Как только Ян уехал.

Чувствовалось, ему не хотелось уезжать так поспешно. Наверное, он хотел ее поцеловать. А может, и не только… Но Дороти не могла и не хотела позволять себе подобных вольностей. Мысленно она легко представляла себя целующейся с ним и ласкающей его тело. Эти мысли не заставили ее покраснеть от стыда. Но это лишь плоды воображения, и дальше она не пойдет. Почему? Она и сама не знала. Вовсе не из-за моральных принципов и не из стремления быть добродетельной.

– Спокойной ночи, миссис Синклер, – сказал Ян. – Не смею вам больше докучать. Вы позволите навестить вас снова?

– Конечно. Я буду рада. Но у меня, как и у вас, тоже есть имя. И я хочу, чтобы вы называли меня Дороти. Теперь, когда мы… получше узнали друг друга.

– Дороти, – медленно повторил он.

– Ужасное имя. Я его всегда терпеть не могла.