Марк Миллз - В ожидании Догго Страница 15

– Вам нет надобности благодарить меня за то, что помогли мне заработать очки, – отшутился он.

Затем сослался на то, что ему нужно срочно сделать какие-то покупки и воспользоваться редкой возможностью забрать из школы младшего сына. У меня возникло подозрение, что в этот день он у школьных дверей не объявится.

Не ошибся ли я, придав определенный смысл тому, как переглянулись Эди и Тристан? В последние несколько дней, с тех пор, как в доме престарелых взрывом бомбы прозвучала фраза деда: «Любому мужчине вполне достаточно одного отца», я относился ко всему с подозрением.

Его слова зудили во мне, как расцарапанное колено, и заставляли копаться в прошлом: какой ложью меня пичкали все эти годы? Правда, в тот раз дед думал, что разговаривает не со мной, а с моей матерью, потому вряд ли можно было считать его в здравом уме. Но интуиция мне подсказывала: эта мысль явилась из какого-то еще не поврежденного уголка его сознания.

Я пытался по-разному истолковать слова деда, но лишь одна интерпретация не рушилась под напором возражений: мужчина, которого я считал своим отцом, моим отцом не являлся. Нелепо, но не так уж неправдоподобно. Про меня всегда говорили, будто внешне я похож на мать. Волевой рот, длинный нос – эти черты присущи ее семье. Ларсены отличаются ростом, и я как будто тоже высок, а мой отец нет. Я перерос его в четырнадцать лет, за год до того, как они с мамой развелись. Нет ли между данными событиями связи? Не подумал ли он, взглянув на меня: «Разве этот долговязый парень может быть моим сыном?» Пристал с расспросами к матери, и та под нажимом созналась. Возможно все, если оказался в ловушке паранойи, с субботы овладевшей мной.

Мы с Эммой всегда считали, что отец влюбился в коллегу – преподавателя современной истории в университете Восточной Англии. Помнится, в то время мать нам с сестрой говорила: «Ваш отец бросил меня ради лесбиянки. Ничего, переживу», – и ее слова дают представление, какая она: не привыкла церемониться, даже если ситуация требует деликатности.

Не уверен, что Кэрол – лесбиянка, хотя, возможно, когда-то и была. Она немного моложе отца, следовательно, училась в университете в середине семидесятых годов, когда человека традиционной ориентации ставили чуть ли не на одну доску с убийцами невинных борцов за свободу Вьетнама. Разумеется, я ерничаю, но это получается само собой, когда речь заходит о Кэрол, о них обоих. В 1989 году пала Берлинская стена и погребла под собой их левацкие теории. Мне было тогда семь лет, однако я помню опустошенный взгляд отца, когда он смотрел по телевизору, как восточные немцы идут с кувалдами к уже превращенной в руины стене.

Он оказался жизнелюбивым, приспособив свои взгляды к новой, посткомммунистической эпохе. Признание, что ученый полностью не прав, означало бы собственными руками погубить свою карьеру. В академических кругах это не приветствуется. Вспомните искусствоведов, заработавших репутацию на своих теориях, что мрачные краски потолочных фресок Сикстинской капеллы отражают угнетенное состояние в тот период Микеланджело, а потом оказалось, что под вековыми наслоениями сохранились яркие живые цвета палитры мастера. И что же: профессора подняли лапки кверху и признали, что их поймали с поличным? Ничего подобного – они сами перешли в атаку, наперебой обвиняя друг друга, что расчистка фресок производилась неправильно, и этим тоже дискредитировали свое ученое положение.

Отец всегда был далек от меня – размышлял о высоком. Но теперь меня поражает вот что: мужчины после развода, как правило, стараясь справиться с горечью разлуки, тянутся к детям, а он, наоборот, отдалился от нас. Во время наших встреч Эмма почти не присутствовала, поэтому я не могу сказать, относился ли он к ней теплее, более «по-отцовски», чем ко мне.

Я последовал совету сестры и сделал то, что клялся никогда не делать, – зарегистрировался в «Фейсбуке». Мать подтвердила мой статус «друга» и заставила сделать то, что я тоже клялся не делать, – зарегистрироваться в «Скайпе».

Мы договорились о времени разговора. Я думал, ничего не получится, но все сложилось. Ровно в восемь вечера мать в белой блузке с завязками на шее, как по волшебству, появилась на экране моего ноутбука. За ней виднелись пальмы и плавательный бассейн. Солнце в Марокко еще не село, мать держала в руке бокал с белым вином.

– Дэнни! – воскликнула она.

Так называть себя я позволял только матери.

– Привет, мама! Как дела?

– Ничего, находим время и силы, – пошутила она.

Мы не общались с ней несколько месяцев, и я рассказал о новой работе и проекте рекламной кампании, который мы с Эди выиграли для агентства.

– Лосьон для полости рта? Потрясающе!

Я понимал, мать за меня радуется; у нее и в мыслях не было меня обижать. А если мне что-то показалось, я же сам не облегчал ей задачу. Какие мои самые большие достижения? Чипсы без масла (Изумительно, дорогой! Но что такое чипсы без масла?). Или смягчитель ткани (Я немедленно поменяю марку).

– Мам, мне надо с тобой кое о чем поговорить. Ты одна?

– Конечно.

Прозвучало неубедительно.

– Речь пойдет о Найджеле, – продолжил я. – Мне позвонила Мария, она в затруднительном положении. Забеременела от него и теперь не знает, что делать. – Мария – темнокожая красотка, которая готовит, убирается и делает покупки. И вообще управляет всей их жизнью.

Из-за кромки экрана показалось лицо Найджела.

– Ложь! Гнусная ложь! Тест на отцовство докажет, что ты просто лжец! – Надо отдать ему должное: он соображал быстро и за словом в карман не лез. – Хорошо выглядишь, Дэниел.

– Ты тоже, – подхватил я, хотя сомневался, что его рубашка без воротника и пестрый галстук подходят друг другу.

– Если хочешь перемолвиться со старушкой наедине, я не возражаю. Ухожу.

– Старушкой? – возмутилась мать.

– Со зрелой дамой, – поправился Найджел.

Я был сыном своей матери, и меня слегка покоробил брошенный ею на Найджела любящий взгляд, но в то же время тронул. В первом браке она была замужем за брюзгой, но во втором получила шанс на личное счастье. Своими вопросами я мог взбаламутить ее жизнь, чего она не заслуживала и не хотела, но мне необходимо было поговорить с ней начистоту.

Мой отчет о поездке в дом престарелых «с видом на море» мать слушала молча, но когда я передал ей слова деда, удивленно воскликнула:

– Он так сказал?

– Да. На полном серьезе.

Мать посмотрела на меня в упор, как на деревенского недоумка.

– Дэнни, твой дед выжил из ума.

Мне хотелось спросить, откуда у нее такое впечатление – ведь она не посещала отца с Рождества.

– Не совсем.

– Да ладно тебе. Глупости какие-то.

– Мам, это правда? Ты должна меня понять.

– Понимаю. Но сейчас у тебя в голове кавардак, и мне ясно почему.

– На что ты намекаешь?

– Я слышала, что́ устроила Клара.

– Неужели?

– Эмма мне рассказала.

– И тебе не пришло в голову позвонить мне?

– Тебе же не пришло в голову позвонить мне, – парировала она. – Ведь так? Это потому, что у нас больше нет такого рода отношений. Тебе тридцать лет. Хочешь, чтобы мать лезла в твои любовные дела? Я в тебя верю, Дэнни. Ты разберешься со всем, с чем необходимо разобраться. Всегда был сильным, независимым, волевым. Именно волевым.

Я прокручивал наш разговор в голове. Представлял, что может сказать мне мать и что отвечу я. И теперь воспользовался одной из заранее отрепетированных реплик:

– Послушай, мама, никому об этом не надо знать: ни Эмме, ни Найджелу, ни даже отцу, если он еще не знает. Но пойми, я на это имею право.

– Я понимаю одно: ты завелся на пустом месте. Как ни крути, дед выдает желаемое за действительное. Он всегда недолюбливал твоего отца. Извини, что говорю тебе это.

– Поклянись жизнью деда.

– Что?

– Ты слышала: поклянись жизнью своего отца, что папа – мой биологический родитель.

Мать сделала глоток вина.

– Какие ужасные вещи ты просишь. Но если тебе от этого станет легче, хорошо, клянусь. Теперь ты счастлив?

Да, я был счастлив и одновременно противен себе.

– Извини, мама.

– И ты меня извини. Твоей вины нет. И деда вины нет. Виновата болезнь. Только впредь постарайся… как бы это сказать… относиться осмотрительно к тому, что вылетает у него изо рта.

– Обещаю.

– А теперь покажи мне свою новую собаку, о которой упомянула Эмма.

Купание в реке Какмир сыграло объединяющую роль, и я получил право гладить Догго и трепать за уши. Но знал: если позову пса, он не придет. Поэтому выключил ноутбук из розетки и перенес на диван.

– Боже! – воскликнула мать. – Скажу откровенно, у него мало шансов завоевать приз на выставке «Крафтс».

Глава тринадцатая

На следующее утро я осознал, насколько меня угнетала история с дедом. Но вскоре встряхнулся, успокоился и почувствовал себя в ладах с миром.

Клара начинала день с медитации, своеобразной благодарной молитвы за драгоценный дар жизни и обещала отплатить за него своими поступками. Я тоже какое-то время этим занимался, и мы садились в позу лотоса в гостиной друг против друга. Но однажды Клара сказала, что нужно дышать через анус. После чего я уже не мог сохранять серьезное лицо, и меня отстранили от утреннего ритуала.