Мануэль Скорса - Сказание об Агапито Роблесе Страница 15

– Я не знал, что вы председательница досточтимого Комитета оскорбленных женщин. Впервые слышу, сеньорита де ла Торре, что вы были замужем, – язвительно заметил судья.

– Как вы смеете, доктор?! Я честная девушка. Но разве я не могу разделять чувства гнева и боли, охватившие достойных и благородных женщин нашего города?

– Что-то больно мудрено, госпожа девственная супруга.

Донья Хосефина де ла Торре глянула на него с презрением.

– «Есть птицы, что идут по болоту и остаются чистыми», доктор, – процитировала она. – Комитет, избравший меня на должность председателя, обязанности которого я выполняю, разумеется, ad honores [2] получил сведения, что группа марксистских агитаторов готовится выдвинуть кандидатуру некой особы, чьим именем я не желаю загрязнить свои уста.

– Очень уж непонятно вы говорите, сеньорита.

– Вы прекрасно знаете, кого я имею в виду, доктор.

– Но если вы не назовете имя…

Руководительница Комитета залилась краской.

– Мятежные элементы нашей провинции собираются выдвинуть кандидатуру некоей Альборнос.

– Вы имеете в виду сеньориту Маку Альборнос?

– Неужели вы потерпите подобное безобразие, доктор?

– Моя обязанность, сеньорита директриса, гарантировать гражданские свободы, я не вмешиваюсь в интриги, затеваемые из зависти.

– Из зависти?

– Сеньорита Альборнос прекрасна во всех отношениях, и к тому же многое умеет, естественно, что она вызывает чувство зависти у тех, кто во всех отношениях безобразен и ничего не умеет.

– Доктор!

– Вот так. Прошу прощения, сеньорита девственная супруга.

В тот же вечер доктор Монтенегро возглавил жюри. Жюри размышляло недолго, и Мака была провозглашена Королевой долины Яваркоча. Ни одна женщина не присутствовала на Церемонии коронации, если не считать учительниц, которым школьная инспекция просто приказала явиться. День коронации был объявлен неприсутственным. Судья распорядился отметить праздник прогулкой на моторках с заходом во все порты озера Яваркоча. Всюду ожидали пиршества, организованные Арутинго. И тут произошло то, что должно было произойти:, донья Пепита Монтенегро решительно запретила прогулку. «Как ты смеешь разгуливать с этой шлюхой, которая спит с каждым матросом?» – воскликнула она. Но в ответ, впервые за всю супружескую жизнь, услыхала такие слова: «Ты разве забыла? Когда мы познакомились, ты была одной ногой в тюрьме». Первая дама разрыдалась и убежала в спальню. Судья вышел на площадь, где его ожидали городские власти. Стали рассаживаться по лодкам. Кроме слуг и музыкантов, Мака пожелала взять с собой еще и своих генералов. Вот тут-то и начались неприятности. Куда-то запропал Полковник Бальта. Мака спокойно приказала секретарю суда:

– Сойдите на берег, приведите его.

– Простите, сеньорита, но я не слуга, – отвечал Пасьон.

Мака повернулась к судье.

– Пако, неужто ты позволишь оскорблять меня этому ничтожеству?

– Сеньорита Альборнос, дон Сантьяго сказал только…

– Дон? С каких это пор всякого трепача величают доном? Ты считаешь себя Первым Гражданином провинции, а сам позволяешь какому-то жалкому типу публично наносить мне оскорбления.

– Сеньорита Альборнос, прошу вас… – простонал секретарь суда.

Судья колебался. Тогда Мака выпрыгнула на берег и ушла. Долгие часы упрашивали ее. Наконец она согласилась участвовать в прогулке, только, разумеется, без Пасьона, «единственного чиновника, господин Префект, который сумел с достоинством исполнить свой долг, когда настали времена, тяжкие для всех матерей семейств нашей провинции».

Королева, адмиралы и председатель жюри поднялись на борт «Конституции». Субпрефект Валерио и другие видные государственные чиновники – на «Акулу Янакочи», учительницы – на «Независимость». Народ набился в лодки всех видов и размеров. На корме «Конституции» Арутинго приказал соорудить для Маки и судьи беседку, раскрашенную в цвета национального флага. Туда принесли кресла в стиле Людовика XIV, диван с пестрыми подушками и маленький столик, уставленный ликерами. «Уаскар» отправился вперед, готовить подобающую встречу. Флотилия исчезла в тумане. Берегов не было видно. Ветер вздымал гребешки волн. Может быть, рулевой сбился с пути? Странно! На «Конституции» плыли доктор Монтенегро, Королева, Арутинго, Генерал Прадо, Генерал Гамарра, Генерал Иглесиас, Генерал Бермудес, Полковник Бальта, Святые Мощи и какой-то несчастный с огромным зобом, которого Мака звала просто Майором. По словам Арутинго, все шло хорошо, пока не оказались на середине озера. Тут – не странно ли это? – судья приказал вдруг всему экипажу подняться на палубу. Чайки кричали в тумане. Матросы услышали, как кто-то насвистывает уайно, потом шепот, опять уайно и снова шепот. Генералы распевали, путая «Простого парня» с национальным гимном. «Все плыло у меня перед глазами. Казалось, я тысячи лет брел по пустыне, и вот мне дали глоток свежей воды. Я встал на колени. Она провела ладонью по моим волосам. Я поднялся и услышал пение дурачков. Тогда она сама опустилась на колени, я ощутил прикосновение ее рук и увидал свое детство и свою старость, свое рождение и свою смерть… Мир, будто огромный удав, сомкнулся вокруг меня».

Звериный рев вырвался из глотки судьи Монтенегро. Генерал Иглесиас, Майор и Святые Мощи с испугу бросились в воду и утонули. В дверях беседки появилась Мака, вытирая губы пестрым платочком. Без пиджака, насвистывая «Туча серая», судья сел на весла.

Пристали в Успачаке. Судья Монтенегро поразил всех своим веселым видом. В порту толпа школьников ожидала Королеву Маку Первую. Дети кричали:

– Не подмажешь – не поедешь! Не подмажешь – не поедешь! Не подмажешь – не поедешь!

Судья достал пачку денег и начал раздавать, будто апристские листовки. Поднялась суматоха – нищие, генералы, адмиралы и школьники вырывали друг у друга бумажки.

Коронация состоялась в муниципалитете. После коронации – бал, который открыл сам доктор Монтенегро. Видя пляшущего судью, люди отказывались верить своим глазам. Королева осталась ночевать в Успачаке вместе со свитой. На следующее утро поплыли в Сан-Рафаэль. Опять встречала их у пристани веселая толпа. Доктор роздал тысячу солей. И так повторялось в каждом порту.

Поездка продолжалась целую неделю; судья был счастлив и добр. В день возвращения он назначил празднование 28 Июля только для того, чтобы последовать традиции – объявить амнистию заключенным. Впервые за двадцать пять лет местная тюрьма оказалась пустой. Но вскоре капризы Маки– испортили судье настроение. В самое неподходящее время она вдруг призывала его к себе. Она никогда не посылала к судье его друзей или слуг, а передавала все свои приказания через Генерала Бермудеса. Прихрамывая, являлся Генерал в суд, нарушая мудрый ход делопроизводства. Судья отменял допрос или приостанавливал вынесение приговора и тотчас мчался на зов. Еще хуже приходилось ему во время пиров, которые Мака затевала беспрестанно.

Супруги выдающихся персон города, не столько из почтения к судье, сколько со страху, являлись на эти пиршества, «достойные, господин Префект, Гелиогабала [3], который бросал христиан на растерзание диким зверям. Нерон, сжегший Рим, просто кроткий ягненок по сравнению с этим чудовищем».

Был праздник по случаю бракосочетания Флор Сиснерос. Мака пела и плясала без устали. Но вдруг остановилась, улыбнулась и пальцем поманила к себе доктора Монтенегро. Тот побледнел.

– Не видишь, что ли, я тебя зову.

– Чем могу служить, сеньорита Альборнос? – вежливо спросил судья.

– Пляши!

– Я не любитель тан…

– Пляши, я тебе говорю! Музыка!

Судья начал немыслимый уайно. Но не кончил. Мака запела другое, пустилась плясать с племянником Солидоро. Этот соплячок только что приехал из Лимы, где изучал право, исполненный суетных мечтаний выставить свою кандидатуру в депутаты. На глазах судьи Монтенегро Мака кокетничала с мальчишкой. Разъяренный, весь дрожа, покинул судья дом Сиснеросов и зашагал прочь. Какой-то проситель пристал было к нему, но даже рта не успел раскрыть – судья закатил ему пощечину. На другое утро судья принял решение поговорить с Макой всерьез. Однако выяснилось, что она даже не думает оправдываться, напротив того, считает себя обиженной. Генералы же оплевали судью с головы до ног. Кроме того, они взяли себе за правило бросать камнями в окна его дома, и судья никак не мог объяснить донье Пепите, почему полиция не примет меры, чтобы пресечь подобное безобразие. Напрасно посылал Монтенегро вестников к Маке. Напрасно Атала и Арутинго таскали к ней день и ночь подарки и письма. Подарки Мака раздавала, а письма, не читая, бросала генералам, они делали из них петушков и лодочки и очень веселились.

Желая развлечь Маку традиционным парадом, судья опять назначил празднование 28 Июля. День национального освобождения праздновался уже в девятый раз в течение «года». Чиновники получили предписание выработать программу празднества в каждом селении, включающую в себя в обязательном порядке парад и бал. Разумеется, в первую очередь пригласили на праздник Королеву красоты долины Яваркоча. Но Мака Первая не удостоила церемонию своим присутствием. Судья один принимал парад. Он мучился – до него дошли рассказы о том, что Мака будто бы сказала в пивной в Успачаке одному матросу: «Дружочек, если бы вот служил нам только для того, чтобы есть, какая была бы разница между женщиной и курицей?»