Катрин Панколь - Гортензия в маленьком черном платье Страница 16

Она тяжело вздохнула:

– Мне бы так хотелось, чтобы он присутствовал на показе моей коллекции. Я бы посадила его в первый ряд. Он был бы так прекрасно одет, такой весь улыбающийся и элегантный, это он привил мне вкус к красивым вещам, это он научил меня одеваться, прямо держать спину. И вот он сказал бы всему миру: «Это моя дочь! Гортензия Кортес – моя дочь!» Он бы так гордился мной! Он и раньше гордился мной, хотя я еще ничего не сделала…

– Он знал, что ты добьешься успеха.

– Откуда ты знаешь?

– Он доверял тебе. Я помню, как он на тебя смотрел. Аж сердце щемило.

– Ох, Гэри, какой ты все-таки замечательный!

Она радостно улыбнулась.

– Завтра, Гортензия Кортес, вы мне покажете все, что нарисовали? – спросил он, прижимая ее к себе.

– Да! Я покажу еще и Елене. У нее глаз-алмаз, сам знаешь.

Она пробормотала еще что-то неразборчивое, он спросил:

– Что ты сказала, Гортензия?

– Ты покатаешь меня на вертолете над Манхэттеном, а?

Он с удивлением посмотрела на нее.

– Мне всегда хотелось полетать над Манхэттеном. И ни разу не получалось.

– Ну так сделаем это!

– И улетим выше, чем небеса.

– Гораздо выше, чем небеса, – обещал он.

Она вздохнула и внезапно заснула, свалилась, как камушек, словно произнеся свои последние слова.

Гэри прижал ее к себе, натянул ей на плечи покрывало. Ночь была неподвижна, время двигалось медленно и неторопливо, он слышал биение своего сердца. Ему нравилось защищать Гортензию, успокаивать, беречь ее сон, отгоняя крокодилов. Он смотрел, как ночь медленно стирается за окнами комнаты, как лучи зари освещают паркет возле кровати, вырисовывая совершенно правильный прямоугольник белого света. Он пробежал пальцами по плечу Гортензии, словно по клавиатуре, вспоминая сонату для фортепиано Шуберта. Подумал о небе над Манхэттеном, подумал о том, что Шуберт не нуждался в вертолете, чтобы улететь в небо, и звуки воображаемого фортепиано, смешавшиеся с рассветом, высветлившим прямоугольник окна, унесли его так высоко, так высоко, что он улыбнулся и счастливо закрыл глаза.

На следующий день, когда Гортензия проснулась, она сразу протянула руку на другую половину кровати и обнаружила, что Гэри уже ушел. На подушке она нашла записку, в которой говорилось: «Увидимся сегодня вечером? Расскажешь мне обо всем? Целую тебя, о великая, великая Гортензия».

Она натянула одеяло под подбородок, потом сунула нос в тепло – вынула, засунула – вынула, подумала о капитане Хэддоке и его бороде, засмеялась, потянулась, попробовала вспомнить, что произошло накануне, вскочила одним прыжком, словно за ней гнались, помчалась к столу… Рисунки лежали на месте. Она вздохнула с облегчением, все это ей не приснилось. Коллекция тут, только знай воплощай.

И однако…

Ей стало страшно. «Что за идиотизм! Я должна сохранять спокойствие, нужно сходить к Елене. Елена все мне скажет».

Елена по утрам никогда никого не принимает. Она нежится в кровати под балдахином, пьет чай с двумя гренками, которые приносит Грейс, ее горничная, и не поднимается с постели до одиннадцати часов. Читает журналы и вырезает статьи, которые ей хотелось бы сохранить.

А сейчас только девять часов!

Гортензия отправилась в душ, помывшись, она натянула джинсы, майку, толстый свитер, причесала, опустив голову, волосы от затылка, схватила крем Гэри «Нивея», посмотрела на часы.

Девять двадцать.

Нагрела воды, поставила кофе, оперлась на стойку, отделяющую кухню от гостиной. Вздрогнула: а вдруг Елене не понравится? Полистала номер «Вог», поглядела на девушку в пижаме «Луи Виттон», которая пьет утренний кофе, вытянув длинные ноги, обутые в балетки «Лубутен». Отметила, какой ширины пижамные брюки, как сделан воротник, какой формы обшлаг рукава…

Половина десятого.

Она включила комьютер, покопалась в новостях. Наткнулась на интервью Стеллы Маккартни, которое она дала в одном из больших отелей в Нью-Йорке. «Как у вас получается быть такой красивой?» – спросила журналистка, которая даже не решалась сесть в присутствии своего кумира и смотрела на нее, открыв рот. «Рот закрой!» – мысленно приказала ей Гортензия. «Я не ем мяса, я не курю, не пью, – ответила Стелла Маккартни, стройная, улыбающаяся, раскинувшая руки, словно готовясь принимать почести и дары. – И еще, чтобы расслабиться, я езжу на лошади». – «Oh my god!»[15] – просюсюкала журналистка, готовая брякнуться в обморок от избытка чувств. Чтобы спастись от стресса, Стелла Маккартни прыгает на свою кобылу и мчится галопом по лесу! Какая замечательная идея!

Стелла Маккартни использует экологически чистый макияж, ест экологически чистую пищу, рисует экологически чистыми красками, Стелла Маккартни хочет, чтобы женщины в ее одежде чувствовали себя удобно, естественно, и пытается установить на них доступные, достаточно скромные цены. «Ха-ха, скромные», – хмыкнула Гортензия. И Стелла Маккартни бросает все дела, если чихнет какой-нибудь ее ребенок, потому что семья – это главный секрет счастья.

– Bullshit![16] – прорычала Гортензия.

Она ненавидела Стеллу Маккартни, ее кобыл и детей.

Не пробило еще и десяти часов.

А вдруг Елене не понравится?

У Гортензии задрожали ноги, она вынуждена была сесть. Забралась на высокий табурет у стойки. Эта внезапная слабость разозлила ее. Она пребывала в сомнениях. И это совершенно непривычное состояние вызывало у нее тревожное, болезненное нетерпение.

Она обвела глазами комнату, посмотрела на диван, на занавески, на стены… Хорошо бы их подкрасить, этот желтый уже начинает напоминать цвет несвежего масла. А на деревьях в окне – ну, ни листика! Уже апрель, чего они там ждут? Наорать на них сверху, что ли, чтобы начали уже выпускать листочки?

Десять часов десять минут.

«Елена увидит и все мне скажет, Елена увидит и все мне скажет».

В раковине громоздилась посуда. Гэри бросил посреди комнаты старый желтый свитер, фиолетовый шарф, не отнес тарелку, оставшуюся после завтрака, и чашку с кофейной гущей, не убрал в холодильник пакет молока, оставил валяться открытые ноты. И на стойке вот крошки и следы от клубничного варенья. Вдруг к глазам Гортензии поднялись слезы ярости: «С какой стати я должна все это убирать? Я его служанка, что ли?» Сердце упало, перехватило дыхание, пересохло в горле. Она вскочила с места – надо уйти, убежать из этого места!

Ей было страшно!

«Да не страшно мне, просто я устала. Мне все представляется в черном цвете. Так всегда бывает, если что-то долго ищешь и не находишь и внезапно оно появляется. Вроде бы надо наслаждаться, праздновать, но нет пока уверенности, вот и теряешь равновесие, срываешься, поскольку чувствуешь себя одновременно переполненным и опустошенным. Ненавидишь Стеллу Маккартни, пижаму «Луи Виттон», желтые стены, хлебные крошки, оставленные Гэри Уордом.

А кстати, где он был вчера вечером? Он так и не сказал.

Или я не услышала».

Она стукнула ногой по стойке. Поискала свою синюю пудреницу. Припудрила нос. Припудрила подбородок. Проверила почту в компьютере и нашла там письмо от Зоэ, озаглавленное «Help!»[17]. Гортензия не была уверена, что ей хочется его читать.

Десять двадцать пять.

И тем не менее она его прочла.

Гортения, Гортензия!

Это будет длинное послание, так что приготовься. Читай внимательно, не пропуская ни единого слова, вникай в то, что я пишу.

«Не вовремя все это», – пробурчала Гортензия.

Но речь идет о Зоэ. Значит, надо поднапрячься.

Гортензия, произошло нечто ужасное. Гаэтан потерял свою работу у сапожника на улице Пасси.

Гортензия закатила глаза. И она считает это несчастьем! Гаэтан был курьером у сапожника. Оплачивали ему только чаевые. Да просто повезло! Может теперь посвятить себя курсовой работе и получению степени бакалавра, добиться отличной оценки, поступить в достойную высшую школу. И потом все будет нормуль, останется лишь немного подождать, пока за ним не примчатся, чтобы позвать его на какую-нибудь солидную, высокооплачиваемую должность.

И потому я в отчаянии. Мне хотелось бы иметь более мощные руки, руки мужчины, чтобы придать ему побольше сил.

«Прекрати, Зоэ, прекрати чувствовать себя в ответе за все беды мира! У тебя только два плеча, и те не слишком сильные!»

«Меня выкинули на улицу! – сказал он мне вчера вечером. – У меня больше нет работы. А ведь я был так счастлив, когда получил это место!»

«Ну вот, опять начинаются страдания и завывания о нищете… Я не в настроении такое слушать, Зоэ, просто не в настроении».

И знаешь, что он еще сказал? «Я все делал хорошо, мне нравилась моя работа. Я хотел создать впоследствии службу, которая бы развозила по утрам круассаны и багеты, а в выходные поставляла бы вино, шампанское, другие алкогольные напитки. У меня было полно идей. Я договорился с приятелем, попытался основать мою маленькую фирму – и теперь все пошло прахом.